Она права. Изначально именно для того, чтобы вращаться в высшем обществе, я и выучила столько языков, и дались они мне легко, потому что я знала, к чему иду. Так классно было чувствовать, что я действительно что-то умею - я и вправду ощутила себя гражданином мира. А потом я стала слишком смелой, слишком открытой, слишком доверчивой. После моей последней и чудовищно неудачной поездки в Швецию (и почему это вы подумали, что здесь замешан мужчина?) я поклялась, что "больше никогда и ни за что". Все, повеселилась. Это было два года назад, и теперь я предпочитаю сидеть дома. Я даже перестала тосковать по приключениям. Ну да, сейчас я веду не слишком шикарную жизнь, но, по крайней мере, не приходится пялиться на волосатые уши международных делегатов, задыхаться от гнусных одеколонов, которыми поливают себя модные дизайнеры, и вздыхать от того, что это не меня сейчас держит за руку эта горячая латиноамериканская знаменитость, а ту прилипалу журналистку из "Гламура". Нет, ну подумать только: ты тут играешь жизненно важную роль - помогаешь этим людям общаться друг с другом, - а они даже не замечают твоего присутствия.
К этому привыкаешь, конечно, - к тому, что тебя игнорируют. К счастью, у меня была неплохая практика - бесконечные обеды, на которых мама представляла меня очередному воздыхателю. Каждый раз уже после первых минут знакомства я становилась липшей. Терпеть не могла их неуклюжие попытки со мной сюсюкать. И тогда я постигла искусство выпадать из разговора - вы бы и не заметили моего присутствия. Я сидела за столом и представляла, что мне платят за то, чтобы я не реагировала, - я вычитала у себя деньги за каждое саркастическое замечание или за несдержанную попытку защитить отца, который ушел, когда мне было девять. (Я должна отметить, что ушел он из-за нее. Она его до этого довела.) Ну, так вот, а теперь, когда я перевожу, я не проявляю никаких эмоций, даже если тот, за кого я говорю, шутит или кипит от злости. Как говорил мне учитель, не надо отыгрывать то, что ты говоришь, просто повторяй, будто ты живая бегущая строка.
Есть у меня одна несбывшаяся мечта - поработать переводчиком для претенденток на титул "Мисс Мира". Мне всегда казалась, что переводчики могли бы помочь девушкам отвечать на вопросы. Ну, знаете, ведущий спрашивает: "Как вы думаете, какие две вещи помогли бы сделать мир счастливым?", а она на родном языке отвечает: "Нужно покончить с войной и голодом". А переводчик мог бы сказать: "Веселящий газ и бескалорийный шоколад" - и она бы получила корону! Или еще лучше: "Если я так хорошо выгляжу - какая разница, что я думаю?"
Может, я когда-нибудь до этого доберусь. А пока контракт на перевод компьютерных игр меня вполне устраивает. Да и платят лучше, напомнила я Клео.
- Подумай только, как здорово мы сможем отдохнуть на деньги, которые я сейчас зарабатываю!
- Ким, ты уже два года не была за границей. Наша кошка и то чаще пользуется твоим чемоданом, чем ты.
- Хочу заметить, что я говорю на шеста языках.
- Испанский среди них на втором месте, а ты даже никогда не была в Испании.
- Поеду еще, может быть.
- Ну, раз так - беру все слова обратно. - Клео изображает пальцами в воздухе кавычки. - Вот: платье для фламенко - это номер один!
Я смотрю на наше исчерканное исправлениями сочинение на тему "Как потратить 5000 фунтов".
- Довольна? - фыркает Клео.
- Ненавижу ходить по магазинам, - со стоном отзываюсь я.
- Я тоже.
Теперь мы обе внимательно рассматриваем свои ноги.
- Слушай, у меня волосы растут на большом пальце!
- У меня тоже.
Я перелистываю каталог "Фриманс" до раздела нижнего белья, быстро считаю, в столбик на уголке листа и говорю:
- Как насчет трехсот двенадцати пар колготок из разряда втяни-все-в-себя?
Клео знает, что за этим последует, и выжидательно ко мне поворачивается.
У меня сердце стучит, как барабан, и пересыхает во рту. Поверить не могу - мы столько времени провели в унылых размышлениях и разговорах на эту тему (и началось все задолго до того, как эти деньги свалились нам на голову), и вот теперь в моей власти претворить все наши фантазии в жизнь.
- Или… - начинаю я, вся дрожа.
Клео едва слышно выдыхает:
- Или… - мол, продолжай.
Я хватаю ее за руку, и мы визжим хором:
- ЛИПОСАКЦИЯ!
Когда в твоем распоряжении тысячи фунтов, хирургическое вмешательство, чреватое негативными последствиями, становится единственным выходом из ситуации.
Мы с Клео выпили за это решение и приготовились к нашему любимому времяпрепровождению: "Кто на свете всех толстее?"
- Знаешь, говорят, что целлюлит похож на творожную массу?
- Aгa, - говорю.
- Так вот мне, по-моему, досталась с кусочками ананасов!
- Это еще ничего, - хихикаю я, продвигаясь поближе. - Посмотри только на мой живот - ну прямо Будда! На сырых водорослях такого не отрастишь!
- Уверена, что где-нибудь на свете есть племя, которое сочло бы нас богинями, - задумчиво говорит Клео.
- Конечно, - поддакиваю я, - Это племя называется каннибалы. Мы для них - все равно что порция на шестерых в "KFC".
Мы валимся от смеха на диван. И пусть у нас обеих всего только 14-й размер, но нас почему-то забавляют подобные разговоры. И лучший способ отпраздновать тот факт, что мы вот-вот превратимся в обезжиренных femmes fatales, - поиграть в первую консультацию перед будущей операцией…
По очереди мы отмечаем красным фломастером зоны, "подлежащие уничтожению". И хотя краска во фломастере кончилась на самом интересном месте, мы все-таки похожи на два живых пазла. Перед тем, как заняться подтяжкой лица при помощи скотча, мы становимся плечом к плечу перед большим зеркалом и приходим к выводу, что, если собрать вместе все, что у нас есть хорошего, получится женщина с почти приличной внешностью: от Клео взять длинные ноги (целлюлит она сама себе придумала), покатые плечи и каштановые волосы, добавить мою грудь, мои кошачьи глаза и непропорционально утонченные запястья - вот и порядок. Потом представляем себе, какое чудище получилось бы из того, что осталось, и вдруг проникаемся благодарностью за то, что имеем, - и почти уже отговариваем друг друга от операции.
Но нет. Это же наша мечта.
Мы уже выбрали клинику. Однажды осенью нам нечего было смотреть по телевизору, и мы рылись в журналах, которые и сейчас высятся в углу Пизанской башней. Мы рассматривали рекламу пластических клиник на задних обложках - ну, знаете, где фотография жуткой, заплывшей жиром складчатой карги, а рядом - пышногрудая и узкобедрая нимфа, при этом утверждается, что это снимки одного и того же человека до и после операции.
- Ага, до и после того, а потом они вышли оттуда, держась за руки, - ехидничала Клео, но я знала, что в глубине души ей очень хочется верить, что такое превращение действительно возможно: один надрез, убрать немного лишнего - и вот оно!
Мы остановились на клинике доктора Чарта. потому что нам понравился ее бойкий слоган: "Все к Чарту!".
- Подумать только, через неделю доктор будет задумчиво рассматривать наши бесчувственные тела, размышляя от неизбежной тощете всего сущего! - хихикает Клео, пританцовывая по комнате.
- Мы должны заключить договор - никому ни слова, - сурово настаиваю я.
- А твоя мама?
- Ни за что! - протестую я.
Я хочу, чтобы эта перемена была исключительно моим решением. Мама не раз искала возможность вернуть утерянное влияние на меня и мою внешность с тех пор, как я выросла настолько, чтобы восстать против ее стремления сделать из меня куколку в оборочках и локончиках. Если есть на земле религия, по догматам которой дети не имеют права самостоятельно выбирать себе одежду, пока живы их родители, мама бы тут же к ней примкнула. Ее беспокоит даже мой макияж - вернее, его отсутствие: "Какая-то ты бледная, дорогуша", - и тут же откуда ни возьмись, являются тошнотворно яркие тени-помады-румяна. Но печаль всей ее жизни - это мои волосы. Я счет потеряла полученным вырезкам из журналов с фотографиями Минни Драйвер и Николь Кидман - их упругие от природы кудри были тщательно распрямлены в парикмахерской. Я тайком попыталась распрямить свои волосы, но в результате получила что-то вроде химической завивки, которая утратила желание жить. И я их отрезала. Тоща мама сказала, что я похожа на мальчишку. Я проигрываю в любом случае. В вопросах внешности у нее всегда на руках все козыри. И она не устает мне это доказывать.
- Ты же знаешь, что она заметит. У нее работа такая - с одного взгляда оценивать внешность человека.
- Если она что-нибудь скажет, я ей наплету, что исключила из рациона пшеницу, она всегда говорила, что мучное засоряет мне желудок.
- Так ты, значит, не будешь доедать свой кусок пиццы?
- Можешь взять половинку, - разрешаю я.
- Странно, что твоя мама так трясется над имиджем и на дух не выносит пластических операций, - размышляет Клео. переправляя на мою половину куска ломтик пепперони и отрывая свою долю. - Ну, смотри, она отговаривает клиентов от подтяжки живота или увеличения груди, а потом сама же втюхивает им новый гардероб за пару штук фунтов, хотя если бы они все-таки сделали операцию, то до конца жизни смотрелись бы обалденно в футболках и джинсах! Все эти типы, которых показывают по телевизору и печатают в журналах, в один голос твердят, что маленькая операция - тут отрезать, там добавить - изменила их жизнь.