Кэрли выглядела такой хрупкой… С тех пор, как им было разрешено самостоятельно переходить улицу, она ни в чем не уступала ребятам, что бы ни делал он или Итен: были ли это прогулки на лыжах или лазанье по деревьям. Ему нравилось, что она решила, наконец, отрастить волосы и что носила их распущенными. Нравилось и то, что до сих пор он помнит аромат ее волос и нежность от их прикосновений к его груди.
- Я прочитала все твои книги, - сказала Кэрли, переводя тему разговора на него. - Они замечательны, - добавила она. - Я так горжусь тобой, Дэвид. Ты добился всего, чего хотел, - она немного помолчала. - Всего, о чем ты мечтал.
- Иронизируешь, да? Все мои мечты были связаны с тобой, а преуспел я вопреки тебе.
Кэрли вздрогнула, но не растерялась: она ожидала этого.
- Помнишь, как ты часто говорил, что твои книги не попадут в списки бестселлеров, так как хорошие работы не могут никогда попасть туда?
Возражать ей не было смысла. Она знала все его секреты, любому мало-мальски сведущему человеку было известно, что его книги стали бестселлерами.
- Верно, хоть раз я оказался неправ.
Она резко повернулась к нему:
- Не смейся. Твои книги написаны очень увлекательно, особенно четыре последних. Я не могла оторваться пока не дочитала до конца, а прочтя получила огромное удовольствие. Они не выходят у меня из головы до сих пор.
Неожиданно он почувствовал раздражение. Это как старые времена, они одновременно и подстрекают и поглощают тебя. Однако сегодня не "старое время", а "сегодня", и оно разрушено. И все же Дэвид не смог удержаться и спросил:
- А как дела с твоей живописью? Надеюсь, все замечательно?
- Если бы даже у меня было желание, то нет ни сил, ни времени. Этот дом, трое детей, муж, собака - со всем этим я едва справляюсь.
Собака встала, потопталась на месте и снова улеглась на подстилку.
- Не могу поверить тому, что слышу.
Она поставила кофейник и язвительно улыбнулась:
- Удивлен?
- Совсем нет. Я знал, что в свое время у тебя будут дети, - последовал ироничный смешок. - Конечно, в то время я думал, что они будут моими.
Смягчая свое откровение, он добавил:
- Меня удивляет, что ты считаешь их причиной твоего отказа от живописи.
Она взглянула на него:
- Ты всегда не соглашался со мной.
- Что случилось, Кэрли?
Теперь она рассердилась:
- Что ты пытаешься со мной сделать, Дэвид? Чего ты хочешь добиться, подчеркивая, насколько преуспеваешь ты и как неудачлива я?
- Когда мы росли, - он старался подбирать слова, чтобы смягчить сказанное, - наши планы и устремления были так взаимосвязаны, что я в то время не мог различить, где кончаются твои пути и начинаются мои. Я видел твое будущее тогда в самых радужных тонах, но никогда ни разу не представлял, что ты забросишь живопись.
Кэрли отвернулась и начала готовить кофе.
- Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?.. Расскажи мне об Англии, - страстное желание побольше узнать о нем явно прозвучало в ее голосе.
- Англия, как Мы и привыкли считать, - это двухэтажные автобусы, чайные магазины, музеи и так далее.
- Неужели это все? - спросила она настойчиво.
Дэвид знал, что Кэрли будет использовать свое умение читать по глазам, которое она приобрела еще тогда, когда он уехал в Нью-Йорк без нее.
- Что меня удивило - так это смысл прошлого - чувство смерти, конца и еще чувство личной незначительности. В первый раз я почувствовал это, когда стоял посредине Вестминстерского Аббатства. Потом как-то днем, снова посетив его во время жуткой метели, я почти нашел там свое место.
Дэвид начал подыскивать слова, чтобы как можно понятней выразить то, что он видел и переживал.
- Это было невероятно, Кэрли, стоять там, на Углу Поэтов, в окружении памятников Чосеру, Джонсону и Браунингу… - Он коротко рассмеялся. - О чем тут говорить?.. Вернувшись домой, я выбросил все, что написал с тех пор, как переехал в Англию.
- Твое мироощущение, полагаю, изменилось? Привык ли ты к той жизни?
- Изменились ли мои идеалы и интересы? - спросил Дэвид.
Вспомнив свои чувства, оставшиеся от первого знакомства с Трафальгарской площадью и Темзой, Дэвид сравнил их с тем, что он чувствовал, вспоминая их теперь.
- Считаю, что да, - сказал он с сожалением.
- Думаю, что так и должно было случиться.
Кэрли достала из буфета и поставила на стол две чашки. Дэвид молчал. Это становилось неудобным, и тогда она посмотрела на него. Ее глаза, как два бездонных омута, были полны испуга и печали, это объяснялось кажущимся случайным поворотом в их разговоре.
- Почему ты отвернулась от меня, Кэрли? - спросил Дэвид, не в состоянии остановиться. - И почему Итен? Что он тебе дал, чего не мог дать я? Не потому ли, что я откладывал нашу свадьбу?
Кэрли отвела свой взгляд в сторону, стараясь не замечать обиду на его лице. Зная, как важно для Дэвида то, что она сейчас скажет, Кэрли очень волновалась, подбирая слова:
- Я была одинока. А Итен всегда был рядом. Он меня любил. Это, быть может, и заставило меня полюбить его… Я никогда не верила, что сделаю так, но это случилось.
Позволяя себе капельку правды, Кэрли добавила:
- То, что я тебе сейчас скажу, уверена, не имеет значения для тебя, но не было ни одного дня, когда бы я не сожалела о том, что так тебя оскорбила.
Дэвид подошел к окну и, рассеянно посмотрев на улицу, увидел дрожащие красные и золотые листья, цеплявшиеся за ветки дерева, которое не хотело больше их растить.
- Я выбросил все твои письма, кроме одного, последнего. Каждый раз, когда чувствовал себя одиноким и потерянным, перечитывал то, что ты написала. На какое-то время это успокаивало меня. Но уже через несколько минут перед моими глазами вновь начинали всплывать воспоминания о том, как все было между нами, и противоречивость твоего прощального письма. Однажды я дошел до того, что хотел немедленно сесть в самолет, явиться к тебе и потребовать объяснений.
Кэрли скрестила руки на груди, крепко сжав их:
- Что же тебя остановило?
- Я встретил Викторию.
- Твою жену?
- Это случилось лишь пять месяцев спустя после нашего разрыва.
Он для нее всего лишь развлечение, она - выход в высшее общество, прежде недоступное. Ее родители не были горячими сторонниками обрести зятя янки, зарабатывающего на жизнь сочинением книг. Взаимоотношения между Дэвидом и Викторией, его женой, являли собой некое единение незатрудненной признаками романтической любви и взаимной удовлетворенности сексуальной жизнью.
- Но ты же сейчас здесь?
Он продолжал стоять к ней спиной:
- У меня не было выбора. Последняя просьба отца - похоронить его рядом с могилой моей матери.
- И это единственная причина твоего приезда в Бекстер?
- Отец боролся со смертью около двух недель… Однажды, когда он уснул, моя душа вырвалась наружу и приказала мне явиться сюда. Это можно счесть колдовством.
Его переживания передались ей, тяжесть их становилась почти невыносимой.
- Что я могу сказать, чтобы убедить тебя? Какие слова ты хочешь услышать?
- Не знаю, - Дэвид взмахнул руками. - Я думал, что знал тебя так хорошо, Кэрли. Нет, черт возьми, именно знал. Мы провели…
Она не могла больше сдерживаться:
- Хватит, Дэвид. Ты делаешь только хуже.
- Так ли уж сложно то, что я спрашиваю, Кэрли, скажи мне только правду. Когда ты ответишь мне, я обещаю, больше ты меня никогда не увидишь.
- Ты очень изменился после переезда в Нью-Йорк. Каждый раз, как я приезжала туда, чувствовала, что какая-то стена растет и растет между нами, преодолеть ее становилось для меня совершенно невозможно. Ты реже стал писать, а когда приходило письмо, то я видела в нем лишь твои проблемы, неудачи и разочарования. Никогда никаких вопросов ни обо мне, ни о том, что со мной происходит.
Она видела из писем, что он как будто забыл о существовании их любви, ее надежд и ее одиночества.
- Мы столько раз назначали день нашей свадьбы, а потом ты вновь и вновь откладывал ее. В последний мой приезд в Нью-Йорк ты вообще забыл об этом, появился лишь перед самым моим отъездом - я не могла больше терпеть такое.
Это была правда, но не вся. Ее любовь, стремление всегда быть вместе в преодолении трудностей не подвергались сомнению.
- Я не забыл тогда о тебе. Ты приехала неожиданно, не предупредив меня. Кэрли, я был так удивлен твоим приездом в те выходные, когда похоронили твоего отца. Если я не смог быть на кладбище в тот день, то скажи мне, ради Бога, как я сумел бы встретиться с тобой, тем более не зная, что ты в Нью-Йорке. В твоем упреке не было и нет никакого смысла.
- Тогда все это было забыто.
- Неужели все, что было тогда между нами хорошего, не в счет.
- Почему же? - Остаток фразы замер на губах Кэрли от звука открывающейся входной двери. Послышался голос:
- Мам?
Кэрли охватила паника.
- Мам, ты наверху?
- Что такое, Кэрли? - спросил Дэвид, заметив, как она дрожит от страха.
- Это Андреа - она не должна видеть тебя здесь.
Кэрли метнулась к двери, но было уже поздно.