Отчего он не говорит: "фрейлейн Эльза"?
- Вам так идет ракетка, что вы могли бы ее носить почти как украшение.
Осел! На это я совсем не отвечаю.
- Мы играли три часа подряд. Нас было, к сожалению, только трое. Поль, фрау Мор и я.
- В прежнее время я был азартным игроком.
- А теперь уже не играете?
- Слишком стар.
- Ах, стар! В Мариенлисте был швед шестидесяти пяти лет, он играл каждый вечер по два часа. И в Богу, но, к сожалению, я не швед.
- Ну, шестидесяти пяти лет мне еще нет, слава богу, но, к сожалению, я не швед.
Почему "к сожалению"? Он, верно, думает, что сострил. Любезно улыбнуться и пойти дальше, это лучше всего.
- До свидания, фрау Винавер. Будьте здоровы, господин фон Дорсдай.
Как он низко кланяется и как таращит глаза. Телячьи глаза. Уж не обидела ли я его сравнением со шведом шестидесяти пяти лет? Пусть обижается, не беда. Фрау Винавер, должно быть, несчастная женщина. Лет ей, наверное, уже под пятьдесят. Какие мешки под глазами, - словно она много плакала. Ах, как страшно быть такой старой. Господин фон Дорсдай относится к ней внимательно. Вот он пошел с нею рядом. Он все еще недурен собою, со своею седенькой острой бородкою. Но не симпатичен. Искусственная взвинченность. Чем поможет вам ваш первоклассный портной, господин фон Дорсдай? Дорсдай! Наверное, вас звали когда-то иначе… Вот идет прелестная девчурка Цисси со своею гувернанткой.
- Здравствуй, Фрици. Bon soir, mademoiselle. Vous allez bien?
- Merci, mademoiselle. Et vous?
- Что вижу я, Фрици? У тебя альпийская палка? Уж не собираешься ли ты взобраться на Чимоне?
- Нет, так высоко мне еще нельзя.
- В будущем году уже можно будет. Дай тебя чмокнуть, Фрици! A bientôt, mademoiselle.
- Bon soir, mademoiselle.
Миловидная особа. Почему она, в сущности, бонна? Да еще у Цисси. Горький жребий. О Боже, это еще и со мною может случиться. Нет, я, во всяком случае, нашла бы лучший выход. Лучший?.. Роскошный вечер. "Воздух как шампанское", - сказал вчера доктор Вальдберг. Третьего дня он это тоже говорил… Отчего сидят люди в зале в такую дивную погоду? Непонятно. Уж не ждет ли каждый срочного письма? Швейцар уже заметил меня; будь у него письмо, он бы его сейчас подал. Значит, нет письма. Слава Богу. Я еще немного полежу перед обедом… Ах, лучше бы уже пришло письмо. А то придет, пожалуй, во время обеда. А если не придет, мне предстоит тревожная ночь. Прошлую ночь я тоже спала отвратительно. Впрочем, как раз эти дни теперь… Поэтому и в ногах так тянет. Сегодня третье сентября. Значит, вероятно, шестого. Я сегодня приму веронал. О, это у меня не войдет в привычку. Нет, милый Фред, тебе не нужно беспокоиться. В мыслях я с ним всегда на "ты"… Испытать следовало бы все - гашиш тоже. Мичман Брандель, кажется, привез из Китая гашиш. Его пьют или курят? Говорят, от него бывают дивные видения. Брандель приглашал меня пить с ним гашиш… или курить… Нахал. Но красивый…
- Вам письмо, фрейлейн.
Швейцар! Все-таки пришло!.. Я оборачиваюсь совсем непринужденно. Ведь оно может быть и от Каролины, или от Берты, или от Фреда, или от мисс Джексон.
- Спасибо.
Все-таки от мамы. Срочное. Почему он сразу не сказал: срочное?
- Ах, срочное!
Я распечатаю его у себя в комнате и прочту совсем спокойно… Маркиза! Какой она кажется молодою в сумерках. А лет ей не меньше сорока пяти. Как буду я выглядеть в сорок пять лет? Может быть, умру до тех пор. Будем надеяться. Она улыбается мне мило, как всегда. Я пропускаю ее мимо себя, слегка наклоняю голову, - не так, словно для меня особая честь, что мне улыбается маркиза.
- Buona sera.
Она говорит мне "buona sera". Теперь я должна ведь, по крайней мере, сделать реверанс. Не был ли он слишком низок? Она ведь на столько лет старше. Какая у нее великолепная походка. В разводе ли она? У меня походка тоже красивая. Но я это знаю. Вот в чем разница. Итальянцем я могла бы увлечься. Жаль, что красивый брюнет с головою римлянина опять уехал. "У него вид проходимца", - сказал Поль. Ах Боже, я ничего не имею против авантюристов, напротив… Вот я и пришла. Номер семьдесят семь. В сущности, счастливое число. Красивая комната… Кедровое дерево. Вот стоит моя девичья постель…
Теперь разлился настоящий альпийский пурпур. Но с Полем я бы стала спорить нарочно. В сущности, Поль робок. Врач, акушер! Может быть, именно поэтому. Третьего дня, в лесу, когда мы так далеко ушли вперед, он мог бы быть немного предприимчивее. Но тогда ему пришлось бы плохо. Собственно говоря, по-настоящему никто не был со мною предприимчив. Разве что у Вертерского озера, три года тому назад, на пляже. Предприимчив? Нет, он просто был неприличен. Но красив. Аполлон Бельведерский. Я ведь это, в сущности, не совсем тогда поняла. Ну да, в шестнадцать лет…
Моя дивная поляна! Моя! Если бы ее можно было взять с собой в Вену. Нежные туманы. Осень? Конечно, третье сентября, высоко над уровнем моря.
Ну, фрейлейн Эльза, не решитесь ли вы все же прочесть письмо? Ведь не должно же оно непременно касаться папиных дел. Может быть, речь идет о моем брате. Может быть, он обручился с одною из своих дам? С хористкой или барышней из магазина перчаток? Ах нет, для этого он все-таки слишком умен. В сущности, я ведь знаю о нем не много. Когда мне было шестнадцать лет, а ему - двадцать, мы были некоторое время действительно дружны. О какой-то Лотте он мне много рассказывал. Потом сразу перестал рассказывать. Эта Лотта ему, по-видимому, как-то насолила. И с тех пор он мне не рассказывает больше ничего… Письмо распечатано, а я и не заметила, как его распечатала. Сяду на подоконник и начну читать. Осторожнее, чтобы не выпасть из окна. Нам сообщают из Сан-Мартино о несчастном случае, происшедшем в отеле Фратацца. Фрейлейн Эльза Т., девятнадцатилетняя красавица, дочь известного адвоката… Написали бы, разумеется, что я покончила с собою из-за несчастной любви, или оттого, что забеременела. Несчастная любовь! Ах нет…
"Дорогое мое дитя…"
Посмотрю-ка я сначала конец.
"Итак, еще раз, не сердись на нас, моя дорогая, добрая девочка, и тысячу раз…"
Господи помилуй, не покончили же они с собой! Нет, в этом случае пришла бы телеграмма от Руди…
"Дорогое мое дитя, я не должна тебе говорить, как больно мне омрачать счастливые дни твоих каникул…"
Словно у меня не всегда каникулы! К несчастью…
"…такой неприятной новостью".
Ужасный слог у мамы.
"Но по зрелом обсуждении мне, право же, ничего другого не остается. Итак, говоря коротко, положение папы обострилось. Не знаю, как выйти из него…"
К чему это многословие!
"Речь идет о сравнительно жалкой сумме - о тридцати тысячах гульденов…"
Жалкой?
"…которые нужно раздобыть в три дня, иначе все погибло".
Ради Бога, что это значит?
"Представь себе, моя дорогая, барон Генинг…"
Как, прокурор?
"…вызвал к себе сегодня папу. Ты знаешь ведь, как высоко ценит папу барон и даже любит его. Полтора года тому назад, в те дни, когда тоже все висело на волоске, он лично переговорил с главными кредиторами и уладил дело в последний миг. Но на этот раз нет спасения, если деньги не будут раздобыты. И помимо того, что все мы будем разорены, произойдет скандал небывалый. Подумай только, адвокат, знаменитый адвокат… Нет, я этого совсем не могу описать. Я все время борюсь со слезами. Ты ведь знаешь, детка, ты ведь умна, мы уже несколько раз попадали в такое же положение, и всякий раз выручала нас родня. А последний раз речь даже шла о ста двадцати тысячах. Но тогда папе пришлось дать подписку, что он никогда больше не обратится за помощью к родственникам, в частности к дяде Бернгарду".
Ну, дальше, дальше, куда она гнет? Чем тут я могу помочь?
"Единственный, о ком бы мы еще могли думать, - это дядя Виктор, но, к несчастью, он где-то путешествует, не то в Шотландии, не то на Нордкапе…"
Да, ему хорошо живется, этому гаду.
"…и совершенно недосягаем, по крайней мере в настоящее время. О товарищах по сословию, в частности о докторе Ш., который уже часто выручал папу…"
Боже мой, до чего мы дошли.
"…нельзя больше думать, с тех пор как он женился".
Так что же, что же, чего вы хотите от меня?
"И тут пришло твое письмо, моя радость, в котором ты среди других знакомых упомянула о Дорсдае, тоже остановившемся в отеле Фратацца, и это нам показалось перстом Божьим. Ты ведь знаешь, как часто бывал у нас Дорсдай в прежнее время…"
Ну, так ли уж часто?
"…и если он за последние два-три года показывался у нас реже, то это просто случай; по слухам, он связался довольно прочно с одной особою, - между нами говоря, не очень хорошего тона".
Почему "между нами"?
"В столичном клубе папа с ним по-прежнему каждый четверг играет в вист, а минувшей зимою, в процессе против другого антиквара, он спас ему изрядную сумму. К тому же, зачем это скрывать от тебя, он уже выручил однажды папу".
Так я и думала.
"Тогда дело касалось пустяка, восьми тысяч гульденов, но, в конце концов, тридцать тысяч тоже пустяк для Дорсдая. Вот почему я подумала, не могла ли бы ты нам доказать свою любовь и поговорить с Дорсдаем".
Что?
"Тебя ведь он всегда особенно любил".
Я этого никогда не замечала. По щеке он меня, правда, гладил, когда мне было лет двенадцать, тринадцать. "Совсем уж взрослая девица".