- Я тоже. Я всегда мечтал позавтракать здесь, когда застревал в Вашингтоне на сессии парламента. Только вот в мечтах все лучше, чем на самом деле. Копченый лосось вовсе не такой вкусный, как мне казалось. - Он потер грудь. - По правде говоря, у меня от него ужасная изжога.
- Больше не ешь.
- Жаль выбрасывать так много. Кто знает, когда мы еще сможем позволить себе здесь поесть. - Вздохнув, он тоже отодвинул тарелку. - Я все думаю об аукционе. Нет никакой необходимости присутствовать на нем, если тебе не хочется.
Белла протянула к нему руку. Ее прикосновение всегда придавало ему сил.
- Я ни за что на свете его не пропущу. Наши знакомые много лет пускают слюнки при виде наших вещей. Хочу знать, что кому достанется. Кроме того, приедут Герберт и Пич. Я о ней тревожусь. Она очень близко к сердцу принимает наши беды.
- От этого типа, за которого она вышла замуж, никакой помощи. Мне он никогда не нравился.
- Не говори так. Пусть Герберт нам не нравится, но он - муж Пич и отец близнецов.
Блэкджек с трудом сглотнул, словно стараясь проглотить неприятный комок, возникший при мысли о беспринципном ублюдке, который женился на Пич ради ее семейных связей.
До сих пор боль в груди была слабой, какой-то неясной. Ему казалось, что он может избавиться от нее при помощи отрыжки. Теперь она резко усилилась, растеклась по плечам и вниз по одной руке. Он отдал бы что угодно, чтобы вернуться домой и лечь в постель. Но у него больше нет дома, напомнил он себе.
Стараясь не замечать боль, он ободряюще сжал руку Беллы.
- С Пич все будет хорошо. Она сильнее, чем ты думаешь. У нее твое мужество, твоя внутренняя сила. Я бы не пережил этот год, если бы вас обеих со мной не было.
- Мне бы хотелось, чтобы ты подумал об отставке, как это сделал Дик Никсон после Уотергейта.
- Я никогда не убегал с поля боя.
Ее глаза наполнились слезами. Черт, если она заплачет, он сдастся. Он стольким обязан ей, что готов согласиться почти на что угодно, лишь бы избавить ее от новых слез, даже на уход из сената. Но он должен остаться, должен бороться.
Белла взяла себя в руки.
- Любая юридическая фирма страны с восторгом возьмет тебя партнером. Мы могли бы переехать в другой город и начать все сначала.
- Помнишь, что писал Никсон? Никогда не сдавайся и никогда не оглядывайся назад.
- Именно так ты и собираешься поступить?
Блэкджек расправил плечи. Прилив решимости почти заглушил боль.
- Нет, Белла. Я собираюсь сорвать планы своих врагов. Все они живут в стеклянных замках. Когда я нанесу ответный удар, они пожалеют о том, что бросили первый камень.
Белла быстро взглянула на него:
- И как ты намереваешься это сделать?
- Извини, пока не могу тебе рассказать. Еще не время. Я еще не совсем уверен.
- Уверен в чем?
- У меня есть секретное оружие, Белла. Хочу быть уверенным в том, что оно сработает, прежде чем тебя обнадежить.
- О чем ты говоришь?
Он усмехнулся:
- Все очень просто. Я расскажу правду, дорогая, голую, неприкрашенную правду, и пускай щепки летят во все стороны.
Пич бродила по дому родителей, чувствуя себя душой в чистилище, и разглядывала приклеенные ярлычки с номерами на картинах, статуях, предметах искусства и антиквариате, собранных ее родителями. Номера, очевидно, соответствовали номерам в каталоге, который дал ей Арман. Но она его не открывала. Зачем?
Ей не было нужды читать описание выставленных на продажу предметов. Их история написана в ее сердце. Каждая вещь воскрешала воспоминания о том времени, когда Блэкджек был для нее любимым папочкой, а не сенатором Морганом.
После службы во Вьетнаме он мечтал о родном очаге, спешил вернуться домой и наверстать упущенное. Она хорошо помнила, как сидит у него на коленях и хихикает в его усы, пока он читает ей сказку на ночь.
Ее младшей сестре, Эйвери, ничего этого уже не досталось. Блэкджек тогда заразился политической деятельностью - стремился сделать так, чтобы другие мужчины не сражались и не погибали в войнах, развязанных для своей выгоды правительством. Так что, когда через одиннадцать лет после Пич родилась Эйвери, он почти не бывал дома.
Эйвери не застала тот период, когда Блэкджек был домоседом. В последние два года она жила в Лондоне и пропустила также последний - "Бурю и натиск". Везет Эйвери.
Пич вошла в гостиную, и в глаза ей бросилось висящее над камином великолепное полотно Диего Риверы, написанное маслом. Родители взяли ее с собой, когда ездили в студию художника в Мехико. Она снова ощутила запах скипидара, красок и пряностей, витавший тогда в студии.
Ее странствия наконец закончились в библиотеке. Она села за массивный письменный стол отца, в старое кожаное кресло, казалось, хранившее контуры его тела. Это было почти так же уютно, как сидеть у него на коленях.
Дюжина фотографий, на которых он был снят с главами государства, висела на стенах. Надписи подчеркивали то уважение, которым пользовался Блэкджек. Боже, почему он пал так низко?
Она не принимала всерьез обвинения в сексуальных домогательствах. В отце ее вовсю бурлила жизнь. Конечно, он обращал внимание на хорошеньких женщин, порой шутливо хлопал их пониже спины или отпускал несколько фривольные комплименты. Но это все!
Вероятно, он не понимал, что время сильно изменилось и что вчерашний несдержанный комплимент или игривое прикосновение сегодня можно представить как домогательство.
Но как быть с другими обвинениями? Пич начала машинально открывать ящики письменного стола, словно в них можно найти ответ. Именно в этот момент вошли родители.
- Месье Арман сказал нам, что ты здесь, - проговорила Белла.
Пич вскочила.
- Где вы были?
- В доме нечего есть, поэтому мы пошли к Гуггенхейму, - ответила мать. - Где Герберт?
Пич очень не хотелось лгать, но выбора не было.
- В больнице. У него срочная операция… но он передает вам привет.
- С каких это пор косметические операции стали срочными? - спросил Блэкджек. - На чьем-нибудь подтянутом лице спустилась петля?
- Это не смешно. Бывают несчастные случаи, пап.
- Конечно, бывают, - заметила Белла с восхитительным хладнокровием, - и кто может лучше нашего Герберта снова восстановить обезображенное лицо?
Пич с трудом удалось улыбнуться родителям. Но про себя она взмолилась богу тенниса, чтобы Герберт сегодня продул с самым позорным счетом.
Глава 2
Пич вынуждена была отдать должное месье Арману: он, безусловно, умел устраивать аукционы. Оранжерея размером шестьдесят на тридцать футов, выходящая окнами в сад, которая раньше служила местом проведения официальных балов, благотворительных завтраков и многолюдных политических сборищ, была заполнена покупателями. Полог из дубовых ветвей, колышущийся над стеклянной крышей, бросал на лица кружевные тени. Воздух был наполнен крепким ароматом мускуса от распаренных тел и дорогих духов.
Красная ковровая дорожка, расстеленная в центре, придавала всему происходящему величие королевского приема. По обе стороны от нее протянулись ряды стульев и кресел. Коллекционеры всех мастей - торговцы предметами искусства, антиквары, директора музеев и их представители - заполняли эти ряды вперемешку с элитой Хьюстона. Торги шли так оживленно, что под тонкими усиками Армана прочно обосновалась довольная улыбка.
Он царил на возвышении, дирижировал, отвечая на гримасы, кивки и прочие загадочные жесты, поднимавшие ставки. Отец и мать Пич расхаживали в толпе во время перерывов и вели себя как гордые хозяин с хозяйкой. Глядя на них, не скажешь, что они все потеряли.
Пич изо всех сил старалась следовать их примеру - но ее бесила эта стая стервятников с острыми когтями, дерущихся за сокровища ее родителей. Хотя с ее лица не сходила улыбка, из глубины души рвался отчаянный крик от несправедливости всего происходящего.
Еще больнее было вспоминать то, что произошло за завтраком всего несколько часов назад. Какой бы несчастной в личной жизни она себя ни чувствовала, она никогда бы не попросила Герберта о разводе. В отличие от подруг она не выплескивала свои беды на кушетке у психоаналитика. Она просто терпела в надежде, что это пройдет.
Какой же она была идиоткой! Ее кулаки сжались при мысли о Герберте. Вероятно, он в эту минуту как раз засовывает силиконовый мешок, наполненный соляным раствором, в чью-нибудь дряблую грудь. Она вдруг вспомнила, какое у него напряженное лицо во время операции - или во время занятий сексом, - словно он рассматривал оба эти процесса как неизбежное зло на его пути к достижению "американской мечты".
Любил ли ее когда-нибудь Герберт?
Хотя он буквально сбил ее с ног, словно снежная лавина, когда она, наивная девчонка-первокурсница, познакомилась с ним на вечеринке университетского женского клуба в "Олд мисс", не настолько она была глупа, чтобы не понимать, как много выигрывает Герберт от их брака.
Но она тогда влюбилась без памяти. Еще бы! Ее выделили среди всех этих красоток соучениц. О большем она и мечтать не могла.
Из этого самого дома она переехала в дом мужа, проучившись в колледже всего год. Отказ от диплома журналиста казался ей пустячной жертвой по сравнению с возможностью выйти замуж за мужчину ее мечты.
Что бы она теперь ни думала о Герберте, он был хорошим отцом, напомнила себе Пич. Ей нужно следить за каждым своим словом, чтобы ее нынешняя горечь не оставила даже малейшей царапины на любви близнецов к отцу.