4
Десять минут! Ноги Оливии словно приклеились к пушистому ковру детской, она продолжала тупо смотреть на то место, где только что стоял Пьетро, и ее сердце глухо билось в груди. Ей отдали приказ, гостья получила монаршее распоряжение и... потеряла присутствие духа. Не следует ли ей поучиться делать реверанс? Полагается ли взять с собой Тедди? Пьетро не упомянул его, хотя знакомство деда с внуком было единственным объяснением, почему ее сюда пригласили. Однако малыш спит, и ей совсем не хочется беспокоить его...
Марина разрешила проблему со своей, видимо, врожденной практичностью:
- Я побуду с маленьким, пока вы не вернетесь. А если задержитесь, попрошу принести мне перекусить сюда, к вам, так что не беспокойтесь. - Она усмехнулась и мягко подсказала: - Вам следует поспешить.
Оливия согласилась с ней, но покинула детскую неохотно. Женщина не могла простить Пьетро то, с каким надменным видом он отдавал приказы, да еще сопровождал их угрозами, отчасти завуалированными, отчасти весьма откровенными. Делайте это, не делайте того, иначе... От этого "иначе" у нее кровь леденела в жилах. Она понимала, что при любой ее, пусть невольной, ошибке он пойдет на все, чтобы отнять у нее ребенка. Мазини достаточно богаты, чтобы нанять самых лучших адвокатов, которые сумеют лишить ее всех прав.
Марина, похоже, не увидела ничего плохого в том, как Пьетро говорил с ней. Итальянки, видимо, считают, что их избалованные женским послушанием мужчины, просто не могут поступать неправильно.
Но всего десять минут? Да ей нужен, по крайней мере час, чтобы придать себе приличный вид! Необходимо принять душ, чтобы смыть пот и пыль длительного путешествия, а у нее даже вещи еще не распакованы.
Оливия безнадежно пожала плечами и скорчила рожицу своему неряшливому отражению в зеркале, в котором виднелся свисающий полог кровати за ее спиной. Надо быстренько умыться и причесаться - вот и все. Нет времени искать что-нибудь более подходящее, чем эти старые джинсы и обслюнявленная ребенком майка.
От одного вида ванной комнаты у нее глаза полезли на лоб. Углубленная в пол ванна была так велика, что в ней можно спокойно плавать. Стенами служили зеркала от пола до потолка, а бутылочек и баночек на стеклянных полочках хватило бы на средних размеров парфюмерный магазин.
Вновь почувствовав себя совсем чужой здесь, среди этого богатства, Оливия торопливо умылась и схватила первое попавшееся полотенце. Вытираясь, вернулась в спальню и с трудом нашла расческу на дне своей сумочки. Она еще причесывалась, когда, небрежно постучав, в комнату вошел Пьетро.
И почему он напускает на себя столь неприветливый вид? - подумала Оливия, и сердце у нее ушло в пятки, а затем медленно вернулось на место. В сочетании с ярко выраженной сексуальностью это так трудно перенести! Ощущение такое, будто смотришь на кремовый торт, от вида которого слюнки текут, и в то же время знаешь, что эта аппетитная штука содержит смертельный яд!
Бросив расческу в раскрытую сумочку, Оливия собралась с духом и старательно проговорила веселым, дружелюбным тоном: "Я готова". Но получилось совсем не так, как хотелось, - голос прозвучал хрипло, с придыханием, отчего она показалась себе полной идиоткой.
- Вы собираетесь знакомиться с моим отцом в таком виде? - Его великолепный рот сложился в презрительную усмешку. Хотя все дело, может быть, просто в нетерпении, снисходительно решила она. Ее мнение резко изменилось, когда он добавил: - Вы намерены украсить обеденный стол нищенской внешностью с тем, чтобы отец пожалел вас и удвоил сумму, отпускаемую вам на одежду?
Украсить обеденный стол? О Господи! И что это за сумма, отпускаемая на одежду? Я же ничего такого не просила, возмутилась она! Как он смеет думать, что я жду подобной благотворительности? Гневный румянец начал заливать ее лицо.
- Знаете что? - прошипела Оливия сквозь плотно сжатые зубы. - Я вас ненавижу. По-настоящему ненавижу! - И она действительно имела в виду то, что сказала. Никогда не испытывавшая ненависти ни к одной живой душе, сейчас мисс Добсон ненавидела Пьетро Мазини с такой силой, что поперхнулась собственными словами. Однако увидев, как скривилась его верхняя губа и чуть приподнялись темные брови, Оливия возмущенно выпалила: - Вы дали мне... Нет, приказали быть готовой через десять минут! Я еще не распаковала вещи. Так как же мне успеть переодеться?
- Аделина уже позаботилась о ваших вещах, - холодно сообщил Пьетро, явно не придав никакого значения ее гневной вспышке, и подошел к огромному шкафу, на массивных дверцах которого красовались резные херувимы, гирлянды виноградных гроздей, павлины и фантастические цветы.
Оливия судорожно проглотила слюну и невольно прижала руку к горлу. Она была слишком возбуждена, чтобы заметить, что брошенные ею на пол вещи убраны и что нигде не видно ее чемодана. Ее скудные пожитки затерялись в открытом Пьетро и похожем на пещеру шкафу. Его пальцы пробежали по немногим занятым вешалкам, и Оливия испытала ужас, поняв, что сейчас последует, - на свет божий появится ее действительно кошмарное платье!
Она сшила его сама, когда ею овладело неоправданное и недолгое увлечение шитьем. Видно, что-то было не так с выкройками или с сопровождавшими их инструкциями. Ничем иным нельзя объяснить получившийся ужас.
Ее обычный гардероб состоял из джинсов и топов и пары цветастых юбок для летней погоды. Мать предупреждала: "Брюки из магазина для бедных хороши только в домашней обстановке, но не годятся на вилле итальянского миллионера! Это - твое единственное платье, и ты должна взять его с собой".
Когда Пьетро повернулся к ней, Оливия пожалела, что не сожгла этот жуткий наряд давным-давно. Однако висящее на его руке платье выглядело не таким уж страшным. Сохранила свою свежесть ткань цвета голубого саксонского фарфора, покрытая легким растительным орнаментом. Но если его надеть...
Он еще пожалеет, что заставил меня влезть в этот цветастый чехол для виолончели, зло подумала Оливия, и в ее глазах, когда она уже намеревалась взять платье и отправиться в ванную комнату, вспыхнул мятежный огонь.
- Нет, - выпалил Пьетро, схватил ее за плечи и повернул к себе. - Обычные женщины переодеваются часами, а вы, чего доброго, затратите на это несколько дней! Обед будет подан через полчаса, а до него отец хочет встретиться с вами наедине. Мы и так заставляем его ждать.
Его потрясающие глаза выражали нетерпение. Оливия зачарованно уставилась на него. Мягкие волосы цвета ночи светились в лучах заходящего солнца, струившихся через высокие окна и как бы обрамлявших ореолом его мужественное лицо. Она обратила внимание на непокорную, свисавшую на широкий лоб прядь аккуратно постриженных волос, на морщинку между суровыми бровями, на густые черные ресницы, на четкую линию аристократического носа, на удивительно обворожительный и безумно чувственный изгиб нижней губы...
Какая жалость, что такая великолепная внешность скрывает холодное сердце, если оно вообще у него есть, мрачно подумала она. Оливия непроизвольно облизала свои вдруг пересохшие губы и тут же возмущенно вскрикнула, когда Пьетро неожиданно схватил за низ ее майку и стащил с нее.
- Да как вы смеете? - прошипела Оливия, приходя в себя лишь после нескольких бесконечно долгих мгновений, в течение которых его полу-прикрытые веками глаза оглядывали ее обнаженную плоть.
Она съежилась, сознавая всю ущербность своего простенького белого хлопчатобумажного лифчика. Тот был слишком мал. За время беременности ее грудь заметно увеличилась и теперь просто вылезала из его чашечек... Сделав отчаянный прыжок к жалкому платью, все еще висевшему на его руке, Оливия выкрикнула:
- Как вы могли позволить себе такое?
Когда ее голова исчезла в складках платья, она поймала себя на мысли, что страстно желает, чтобы его руки последовали по пути, уже проторенному его взглядом. Может, она от рождения не только глупая, но и порочная?
Пьетро, сжав зубы, сделал шаг назад и отвернулся, когда из ворота платья показались ее взъерошенные волосы и побагровевшее лицо.
- Я просто хотел поторопить вас, - наконец ответил он безразличным тоном, словно пытался скрыть от самого себя свои истинные чувства.
У нее на самом деле прекрасное тело - пышное, соблазнительное. Ему ли не знать, что многие женщины, следуя моде, морят себя голодом, лишь бы походить на бесплотное насекомое. Как же хочется прикоснуться к этой изумительной груди, которая так и просится на свободу из неестественного заключения в тесном узилище!
Нет, к черту! Его руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Раз его может возбудить дешевая шлюшка, значит, у него слишком давно не было женщины! Он терпеливо ждал, пока она одевалась, шурша тканью.
- Пойдемте. Мы уже опаздываем.
Повернувшись, он встретился взглядом с выражавшими боль глазами, смотревшими из-за свисавших на лицо прядей шелковистых светлых волос. Оливия прыгала на одной ноге, пытаясь застегнуть ремешок босоножки. Уголки полногубого рта были опущены, она, казалось, могла расплакаться в любую минуту. Неожиданно для него волна сочувствия наполнила душу Пьетро.
В своем странном платье со сплошными сборками она выглядела бродяжкой, неумело попытавшейся нарядиться принцессой. Трогательной бродяжкой, неохотно поправился он, отметив ее уязвимо-тонкую шею, торчащую из нелепого, собранного в складки воротника, и ее изящные ноги в практичных, но уродливых пластиковых босоножках. Его веки налились странной тяжестью, и он опустил ресницы, наблюдая, как, уже стоя на обеих ногах, она одернула ткань под поясом, словно пыталась выровнять подол неумело сшитого платья.
- Теперь довольны? - резко спросила Оливия.
Пьетро неожиданно понял, как неловко она должна сейчас себя чувствовать, и заметил с грубоватым юмором: