Лизу так поразил его поступок, что на некоторое время она совсем забыла, что хотела осмотреть помещения рабов. Она могла думать только об Адаме. Она вспомнила, как сестра дразнила ее, говоря о запахах Адама. Но Адам порождал только два вида запахов: запах перегревшейся страсти, когда делил с ней минуты близости, и запах щелочного мыла, когда надевал свежее белье.
От Мозеса тоже исходил запах щелочного мыла.
В это время в дверях центрального зала появился мужчина довольно мрачного вида. Отросшая щетина на его длинном лице свидетельствовала о том, что он несколько дней не брился, поросячьи глазки походили на бусинки. На нем был черный сюртук и коричневые брюки, в левой руке он сжимал черную шляпу. Длинные черные волосы казались грязными. Лиза решила, что ему лет сорок.
- Добрый день, мадам, - негромко поздоровался он, произнося слова нараспев. - Чарльз сказал мне, что вы хотите осмотреть помещения рабов. Я - мистер Дункан, надсмотрщик, мадам, и буду рад организовать для вас такую экскурсию. Прошу прощения, мадам, но, возможно, не следует белой даме ходить без кавалера по этим местам, если вы понимаете, что я хочу этим сказать.
- Нет, не понимаю.
Он зловеще улыбнулся.
- Мы же не хотим создавать неприятности для негров, если вы понимаете, что я имею в виду.
Она нахмурилась от досады. В этом человеке сквозила хватка, которая ей сразу же не понравилась, хотя она и понимала, что надсмотрщики вряд ли бывают приятными людьми. И вдруг ей стала понятна мерзость всей этой системы. Ей расхотелось не только видеть, но даже и думать о рабах.
- Я попрошу мужа, чтобы он показал мне это в другой раз, - резко сказала она.
- Очень хорошо, мадам. И добро пожаловать на плантацию "Эльвира".
- Спасибо.
Она попыталась выбросить из свой головы мысли о рабстве, но ей не давало покоя ощущение теплых слез Мозеса на своих пальцах.
На следующей неделе Лиза узнала, что и среди рабов существует настоящая иерархия, на верху лестницы которой находятся домашние слуги, полевые же работники - в самом низу. Домашняя прислуга жила в небольших, симпатичных кирпичных коттеджах по другую сторону огороженного забором сада. Из основного дома их было не видно, хотя они стояли поблизости от особняка. Полевые работники жили в полумиле, в специальном "квартале", в своей деревне трущоб. Продукты для этого квартала отмерялись мистером Дунканом, и он использовал это средство, чтобы держать в узде жильцов квартала. А за питание домашней прислуги отвечала тетушка Лида, жена Чарльза, кухарка. В соответствии со своим положением Чарльз, Лида и Дулси жили в лучших коттеджах. Коттедж Мозеса находился чуть подальше. Джек милостиво разрешил ему продолжать жить в нем одному, после того как продал его жену и сына плантатору в Кентукки.
Лиза убедилась также в том, что высказывания Джека относительно экономической стороны рабства соответствовали действительности. Рабство давало огромный экономический эффект, что отчасти и объясняло отчаянную приверженность к нему южан. Сам факт, что только немногие, вроде Клемми, усматривали в этой системе моральное уродство, приводил Лизу в отчаяние из-за невозможности улучшить положение рабов Джека. Более того, если не считать Мозеса, который весь кипел от еле скрываемого возмущения, казалось, что остальные рабы смирились с условиями своей жизни. Лиза просто диву давалась такому их поведению, пока не подумала о мистере Дункане и постоянно висевшей над ними угрозе физической расправы. Она начала понимать, что для большинства зависимых людей, несколько поколений предков которых прожили жизнь рабами, не существовало никакой альтернативы. И поскольку хозяева особенно заботились о том, чтобы помешать рабам научиться читать, то единственные сведения о нарастающей силе аболиционистского движения на Севере передавались устно, так что даже в лучшем случае они были отрывочными. Но Лиза должна была признать, что еще большее коварство заключалось в том, что бесчисленное количество слуг в доме и на полях придавало здешней жизни несомненное удобство. И когда Джек не напивался или не защищал "особую организацию общества", он неизменно проявлял к ней внимание и доброту. Было видно, что он все еще безумно в нее влюблен. Лиза стала сомневаться в реальности своего "рыцарского" плана. В общем-то значительно проще было просто плыть с комфортом по течению в этом мире, где даже негры не выглядели чересчур несчастными, во всяком случае, на первый взгляд.
Но однажды, как раз перед обедом, на восьмой день ее пребывания на плантации "Эльвира", Чарльз принес Джеку почту в гостиную, и ее комфортабельный мирок был разрушен.
- Саманта умерла, - сказал Джек, просмотрев письмо.
- Кто такая Саманта? - спросила Лиза, сидевшая на диване с вышиванием.
- Жена Мозеса. Пришло письмо от Карла Дуркенса, плантатора в Кентукки, которому я продал ее. Она скончалась при родах. Вот видишь, даже если бы я их опять выкупил, как ты просила, это не принесло бы Мозесу ничего хорошего.
Лиза отложила в сторону вышивание, как всегда удивленная равнодушием Джека к судьбе рабов.
- Какой ужас! Потерять жену и ребенка…
- Ребенок был не от Мозеса, - пояснил Джек, бросая письмо в корзину для мусора. - Дуркенс случил ее.
- Что ты хочешь сказать?
- Ягодка, ты никак не можешь запомнить, что рабы стоят денег. Многие владельцы устраивают случку для своих рабов, чтобы потом продавать выросших детей.
- Какое варварство! - воскликнула Лиза.
Джек холодно взглянул на нее.
- Да, я никак не могу запомнить твоих деликатных моралистских сантиментов, дорогая моя. Как бы там ни было, мы больше не будем говорить об этом. И ничего не скажем Мозесу.
- Ты намерен не говорить ему об этом?
- А зачем мне делать это? Мозес - потенциальный бузотер, и пока я буду использовать его семью в качестве приманки, смогу держать его в узде. А как только он узнает о смерти жены, то морковка, которой я его контролирую, уменьшится вдвое.
- Но, Джек, это же очень жестоко!
Джек подошел и наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Потом улыбнулся.
- Ну, ягодка, мы не станем затевать очередную свару из-за черных, верно? Я думал, что ты уже выкинула из своей милой головки весь аболиционистский мусор.
- Это не имеет отношения к аболиционизму. Сказать ему об этом велит простое человеческое приличие.
Он медленно покачал головой.
- Ягодка, ты все еще до конца не поняла. Они же не люди. Ну, будет, пошли обедать. Умираю от голода. А после обеда я с Бенсонами отправляюсь на охоту.
Он взял ее за руку и повел в столовую. На обед подали оленину, которую тетушка Лида приготовила великолепно. Но у Лизы пропал аппетит. Она поняла, что подошла к моральному перепутью. Если она намерена продолжать свою "рыцарскую" борьбу за улучшение условий жизни рабов, то, конечно, обязана сообщить Мозесу, что случилось с его женой. С другой стороны, у нее не было никаких иллюзий относительно того, как это воспримет Джек. "Может быть, - размышляла она, ковыряя вилкой содержимое тарелки, - все это не мое дело? Джек относится ко мне хорошо. Почему надо все делать ему наперекор?"
Но тут в ее памяти всплыл образ ее отца, и она поняла, что если хочет сохранить уважение к самой себе, то должна будет пойти против мужа. Если Мозес не человек, то, Боже, кто же он тогда? Разве его слезы не были человеческими слезами?
После обеда Джек ускакал на своем коне Авенжере вместе с братьями Бенсон, которым принадлежала соседняя плантация "Ститвуд". Едва они скрылись из виду, Лиза надела плащ, надвинула на глаза капюшон и вышла через одну из дверей бального зала. Стояла довольно хорошая погода, хотя свинцовое небо и предвещало снег. Она прошла вдоль боковой стороны дома, потом через деревянные ворота вошла в сад, обнесенный кирпичной оградой, здесь же Лида выращивала летом овощи. Прошла через сад к калитке на противоположной стороне и, открыв ее, стала осматривать небольшие коттеджи домашней прислуги. Каждый коттедж был снабжен крылечком. Лиза увидела Мозеса, сидевшего на своем крыльце и стругавшего что-то ножом. Она сделала ему знак, чтобы он прошел в сад. В недоумении он отложил в сторону нож и спрыгнул с крыльца. Когда он вошел в калитку, Лиза прикрыла дверцу.
- Что-нибудь не так, хозяйка? - спросил он.
- Да, Мозес. Можешь ли ты хранить тайну?
- Да, мэм.
- Поклянись, что ты никому не передашь то, что я собираюсь сказать тебе, особенно моему мужу. Если мистер Кавана узнает, то у меня возникнут большие неприятности.
Он казался озадаченным.
- Я не хочу создавать для вас неприятности, хозяйка. Клянусь сохранить все в тайне.
Лиза колебалась.
- Это о твоей жене, Мозес, - тихо произнесла она. - О Саманте. Сегодня пришла весть о том, что она умерла.
Его глаза расширились.
- Умерла? - прошептал он. - Как? Такая молодая…
- Она умерла при родах. Очень сожалею.
Он тяжело дышал.
- Они случили ее, - прошептал он. - Должно быть, так. Саманта обещала хранить мне верность. Они, должно быть, случили ее…
Видя слезы на его глазах, она притронулась к его рукаву.
- Очень сожалею, - повторила она. Он тупо кивнул. Она повернулась и пошла к дому.
- Спасибо, хозяйка, - крикнул он прерывающимся голосом. - Второй раз вы проявили ко мне доброту. Я не забуду этого.
Лиза оглянулась, кивнула и заторопилась домой. Она знала, что поступила правильно.