- Чай готов. Можно нести?
Мэтью вышел и прошел вместе с ней в кухню. Вид у него был расстроенный.
- Не хочет врача, отказывается. Придется просить мистера Локвуда присмотреть за ним. Он тяжело вздохнул. - Это сосед, он и без просьб заглядывает к отцу, но у него самого старенькая мать…
Он подхватил поднос, и они направились в гостиную. Мэтью придвинул к дивану маленький столик, чтобы отец мог пить чай не вставая, а они с Эдит сели на мягкие пуфики. Томас попробовал пирог, похвалил его и стал вежливо расспрашивать Эдит о ее работе, о родителях, но все это время у нее было чувство, что он разглядывает ее, как какое-то насекомое, - таким холодным и изучающим был его взгляд, в котором не чувствовалось ни малейшей симпатии, хотя Томас оставался вежливым и предупредительным. Шериф сидел около хозяина и бросал на него преданные взгляды, изредка получая вкусные кусочки пирога.
Впрочем, больному, похоже, полегчало. Его движения стали более оживленными, он сам наливал себе молоко и ел с аппетитом.
Эдит с интересом рассматривала камин, сделанный из гранита, с очень красивым, затейливым кельтским узором, вырезанным на камне.
- Отец сложил его своими руками, - сказал Мэтью, перехватив ее взгляд.
- Какая великолепная работа! Можно посмотреть поближе? - Эдит встала и подошла к камину.
На нем стояли диковинные фигурки зверей, сделанные из слоновой кости и какого-то редкого сорта дерева. Индийские, должно быть, решила про себя Эдит. Она подержала в руках слоника из черного камня - он оказался довольно увесистым.
Оглянувшись, она увидела, что Мэтью гладит Шерифа по голове, а его отец смотрит на нее напряженно и пристально. Эдит поспешно поставила слоника на место и, решив не спрашивать, что это за фигурки, вернулась к столу.
Они еще немного посидели, и наконец Мэтью сказал, что им пора ехать. Но он с тревогой смотрел на отца и медлил. Тот с некоторым усилием поднялся и прошелся по комнате.
- Со мной все будет в порядке, сынок, - сказал он. - Вот мой доктор. - Он показал на собаку. - Другого не надо. Шериф понимает меня, чувствует мое состояние, и, когда мне плохо, он ложится рядом и передает мне свои силы. Вы любите собак? - обратился он к Эдит.
- Очень. Я бы хотела иметь собаку, но мои родители… Видите ли, я живу в их квартире, а там такая дорогая мебель. К тому же я весь день на работе…
- Словом, много всяких "но", - произнес он и, будто потеряв к ней всякий интерес, повернулся к сыну.
За все время его общения с ней глаза Томаса нисколько не смягчились, лед в них так и не растаял. Зато когда он смотрел на сына, они наполнялись нежностью и тоской.
- До свидания, папа, не провожай нас. Против мистера Локвуда ты ведь не возражаешь, правда? Я позвоню тебе, когда вернусь в Лондон. Пей те таблетки, которые я привез в прошлый раз, - добавил Мэтью настойчиво.
Они обнялись. Эдит с улыбкой пожелала хозяину скорейшего выздоровления и первая вышла в сад. Пес побежал провожать их и сел у калитки, виляя хвостом. Мэтью наклонился и потрепал его по спине.
- Шериф, береги отца. Эдит, я только загляну к соседу, поблагодарю его за помощь.
Но мистер Локвуд оказался у себя в саду и подошел к ним со своей стороны живой изгороди - маленький толстячок лет под шестьдесят с розовым лицом и живыми глазами.
- Не беспокойтесь, я пригляжу за ним, - уверил он Мэтью. - И сегодня вечером забегу, и утром загляну. Не беспокойтесь, - повторил он, - мне это не составит труда.
- Когда они отъехали от дома, Эдит оглянулась и увидела, что в окне промелькнуло лицо Томаса. Собаки уже не было во дворе.
Через некоторое время Мэтью заговорил:
- Вы, наверное, удивлены, Эдит. Чтобы понять моего отца, надо знать его историю.
- Если не хотите, не рассказывайте, - быстро сказала она.
- Здесь нет никаких тайн. - Он негромко вздохнул. - Восемь лет назад умерла моя мать.
От пневмонии, тяжелые осложнения, знаете, ну и не смогли вылечить. После этого отец ушел с работы, продал лондонскую квартиру, купил этот дом и живет здесь. Почему именно в Кловере - я сам не знаю. Ему было все равно. Ткнул пальцем в атлас, я полагаю. Главное, чтобы подальше от знакомых мест, от друзей, от привычной обстановки. Моя мать была для него всем.
Он ее боготворил, готов был ради нее на все. Я больше не встречал в жизни примеров такой любви и духовной близости. И с тех пор отец не обращается к врачам и с людьми общается только по необходимости. Мистер Локвуд - единственный, кто переступает порог его дома из посторонних. Да еще миссис Спайбекер - она заходит раз в неделю убрать комнаты, но отец на это время уходит гулять с Шерифом.
- Да, это, видимо, была необыкновенная любовь, - осторожно проговорила Эдит.
- Без нее он не смог работать. Отец проектировал загородные коттеджи, и все свои проекты он показывал сначала маме, а она в каждый вносила своеобразный штрих, который становился изюминкой будущего дома.
- Она тоже была архитектором?
- Нет, искусствоведом. Но вкус у нее был безупречный во всем. Она многие годы интересовалась Индией. Те фигурки, которые вы видели на камине, - ее коллекция, она собирала их несколько лет. Каждый свой отпуск они путешествовали по странам Востока и, конечно же, побывали в Индии.
- Вы ездили с ними? - спросила Эдит.
- Нет, меня отправляли к дяде в Плимут.
Это брат матери, он держит прогулочную яхту.
У него большая, дружная семья. Это были довольно веселые каникулы, и все равно я с большим удовольствием поехал бы путешествовать вместе с родителями.
Бедный мальчик, подумала Эдит. Ему в детстве не хватало родительской любви и внимания. Так часто бывает, когда отец и мать слишком сосредоточены друг на друге.
- А вы, Эдит? - внезапно спросил он. Ваши родители, как я понял, работают за границей? Вам не приходилось в детстве скучать без них?
- Нет, я-то всегда ездила с ними. Мой отец дипломат, мы долго жили в Кении, Марокко, потом в Италии. Я сейчас работаю в Форинофисе.
- Вот как? В каком отделе? - поинтересовался он.
- В отделе отца, разумеется. Я переводчица, но работа у меня скорее секретарская. Потому что мой французский еще далек от совершенства.
- Несмотря на ваши французские корни?
- Увы. Я хорошо говорю по-итальянски, но хотела бы выучить французский в совершенстве.
Моя бабушка француженка. После войны она вышла замуж за англичанина и приехала в Лондон. А ее родители погибли во время войны, отец под Дюнкерком, а мать - ее звали Элен Брикэ - участвовала в Сопротивлении. Ее арестовали. Она ожидала этого и успела спрятать дочку у знакомых. Бабушка считает, что я очень на нее похожа.
Почему-то Эдит была уверена, что эта семейная история не вызовет в Мэтью скуки. Он действительно слушал с интересом, затем быстро взглянул на нее, и ей показалось, что он хотел что-то сказать, но передумал. Эдит открыла сумочку, чтобы достать платок, и украдкой взглянула на себя в зеркало. В доме Томаса Смита она постеснялась зайти в ванную, чтобы привести в порядок макияж, и теперь с досадой заметила, что помада совсем стерлась.
- Я, кажется, не понравилась вашему отцу, - проговорила она.
- Я боялся, что вы так решите, - вздохнул Мэтью. - Но на самом деле вы тут ни при чем.
Отец.., видите ли, он беспокоится обо мне. Боится, что я встречу девушку, которую полюблю очень сильно. Так же сильно, как он любил маму. Он считает, что это не принесет мне счастья. Любить и потерять, что может быть тяжелее в жизни? Он не хочет, чтобы я повторил его судьбу.
Но ведь сам Томас прожил с матерью Мэтью много счастливых лет, подумала Эдит. И теперь он не желает своему сыну полюбить? Это просто эгоизм. Вслух она сказала:
- Но его опасения, видимо, до сих пор не оправдались? Потому что вы, кажется, живете один…
- До последнего времени у него не было особых оснований тревожиться, - как-то туманно ответил Мэтью, и у Эдит почему-то вдруг сильно забилось сердце.
Она встряхнула головой и поспешила перевести разговор на другую тему. Ей давно уже хотелось задать один волновавший ее вопрос.
- Вы меня простите, Мэтью, но у вас дома, пока вы разговаривали по телефону, я заглянула в вашу красную папку с рисунками.
Надеюсь, я не совершила страшного преступления?
- Нисколько. Я сам должен был предложить вам сначала посмотреть мои работы. Ну и что вы скажете?
- Мне понравилось. Даже больше… Я не могу похвастаться, что разбираюсь в живописи, но ваша манера настолько необычна… Я имею в виду, для нашего времени… Вспоминаются старые мастера, великие итальянцы.
Человек, которого изображают в такой манере, кажется намного значительнее и интереснее, чем он есть в жизни. Черты его характера, как положительные, так и отрицательные, как бы делаются более выпуклыми. Например, обычная милая девушка может выглядеть ангелом доброты, а человек, наделенный вполне безобидными недостатками, - злодеем. Но все равно эти люди уже не кажутся заурядными. Может быть, вам мои рассуждения кажутся смешными…
- Ничуть. Вы абсолютно правильно определили суть романтической школы.
- А скажите, вы хорошо знаете всех этих людей, которых изобразили? - спросила она наконец.
- Нет, далеко не всех. Какое-то лицо может так сильно поразить, что я спешу зарисовывать его по памяти, когда возвращаюсь домой, - ответил он.
Она хотела спросить прямо - а Сесил Лайтоллер вам знаком? Но что-то ее удержало. В окне уже мелькали лондонские улицы. Взглянув на часики, Эдит увидела, что уже скоро десять. Надо же, она совсем забыла о времени.