Серафима поставила белый кофейник на поднос и плавно направилась к ним, словно сошла с картины Лиотара "Шоколадница". Девушка в белом сарафане, с молочно-белой кожей, свежая, как летнее утро, подавала им кофе. От этой будничной дачной сценки на душе стало особенно тепло и спокойно. Лина решила, что уже ничто не сможет испортить очарование этого утра. Главное, сохранить в душе, не расплескать, как воду из целебного источника, редкое ощущение покоя и радости до самого воскресного вечера. До новой, суетной и напряженной московской жизни.
Вскоре дом окончательно проснулся, ожил, начал дышать, расправлять занемевшие за ночь части большого каменного тела, заговорил на разные голоса.
В кухню торопливо вошла заспанная Олеся, пытаясь изобразить запоздалое усердие. Потом появилась Люся, растрепанная, слегка растерянная из-за того, что кто-то встал в доме раньше ее. А вскоре ее великовозрастный братец Гарик, сонно потягиваясь и почесываясь, заглянул на кухню и с удовольствием втянул носом воздух, пропитавшийся ароматами домашнего завтрака.
- Ага, в кои-то веки в нашем доме запахло вкусненьким! - заявил он, явно дразня Олесю. И, подмигнув Серафиме, игриво объявил: - Так-так, эксплуатируем детский труд, господа домочадцы?
- Напротив, Серафима сама любезно вызвалась за нами ухаживать, - гордо объявил Викентий Модестович. Всем своим надменным видом он дал понять, что "за нами" сказано только из вежливости. Мол, на самом деле Серафима кормит только его, а остальные - просто примазавшиеся.
- А где же Стасик? - по-матерински ревниво поинтересовалась Люся.
- Спит, наверное, - легкомысленно пожала плечами девушка. - Он же типичная сова.
- Эй, кто тут сова? - раздался у дверей молодой басок. И в кухню ворвался Стасик с букетиком земляники в руках. Он протянул Серафиме ягоды и просиял: - Это тебе. Собрал после утренней пробежки.
- Угости маму, - дипломатично предложила Серафима.
- Знаешь, если в этом доме всех угощать, и килограмма не хватит, а эти ягоды я для тебя собирал. Между прочим, встал чуть свет, пол-леса обегал, ягодную полянку искал, - слегка обиделся Стасик.
Серафима потрепала его по голове, как маленького, и, очаровательно улыбнувшись, принялась срывать пухлыми, почти детскими губами сочные ягоды. Она ела медленно, старалась, чтобы капли красного сока не попали на белоснежный сарафан. Внезапно девушка почувствовала на себе восхищенные взгляды всех, кто собрался в кухне. Она прошлась по комнате волнующей походкой молодой Софи Лорен, облокотилась о край стола, медленно обвела внимательным взглядом собравшихся. И вновь подарила каждому свою особенную улыбку. Все в ответ заулыбались. Похоже, девушка со вкусом и удовольствием пользовалась властью, какую дают молодость и красота. И между прочим, правильно делала: срок действия этого оружия до обидного краток…
- Викентий Модестович, - обернулась Серафима к главе семьи, патриарх невольно приосанился. - По-моему, мы с вами уже позавтракали. Так что не будем тянуть время. Нас ждет большая работа, многие главы еще сырые. Идемте же скорее в сад!
Викентий Модестович с готовностью вскочил с места и, выпрямив спину, послушно засеменил за Серафимой.
Викентий Модестович с юности увлекался фотографией и был типичным "фоточайником"-энтузиастом. Домашние давно выучили жемчужины его фототеки наизусть и все чаще старались увильнуть от просмотра семейных альбомов. Зато в Серафиме патриарх нашел благодарного зрителя и слушателя. Девушка с удовольствием изучала все ответвления раскидистого семейного древа, с интересом рассматривала черно-белые детские снимки Люси и Гарика, фотографии покойной жены Викентия Модестовича середины прошлого века и не уставала делать комплименты фотографу. Ракурс, композиция, свет - все вызывало бурное восхищение.
- Похоже, скоро дед даст Серафиме почитать мемуары, - шепнула Люся Ангелине в саду. - Она стремительно вошла, нет - вбежала! - к нему в доверие. Между прочим, подобная честь выпадает не каждому в этом доме.
- Умная, похоже, у Стасика девушка, - задумчиво отозвалась Ангелина, собирая черную смородину в большую плетеную корзинку. - Сима начала завоевание семьи с самого заковыристого родственника. Найти ключик к патриарху - это не с Гариком пококетничать и не с Катюшкой похихикать. Тут и кротость, и ум, и умение слушать и восхищаться, да вообще много чего нужно. Да, Люсь, повезло тебе с будущей невесткой. Девочка не так проста, как кажется.
- Я же говорила тебе, что на эти темы давно не заморачиваюсь. - Люся съела самую крупную ягоду и, вытерев тыльной стороной ладони губы, устало провела рукой по лбу. На коже остались темно-красные полосы. Господи, как похоже на кровь… Лина вздрогнула и, достав платок, вытерла подруге лоб.
- У Стасика девушки меняются, как… как цветы на моих клумбах. Интересно, сколько эта красавица выдержит? - словно размышляя вслух, спросила Люся.
- Серафима так же похожа на его прежних подружек, как твоя любимая шоколадная лилия вон на тот лопух у сарая, - возразила Лина. И добавила: - Стасик будет полным идиотом, если упустит такую девушку.
- Не упустит, - вздохнула Люся. - Сама уйдет. Стасик тот еще фрукт…
- Думаю, теперь он резко поумнеет. - Лина невольно улыбнулась тому, что увидела.
Из дома появилась Серафима с пластмассовым креслом в руках, за ней величаво следовал патриарх с пухлой синей папкой под мышкой.
- А вы не могли бы еще раз прочитать ту главу, в которой пишете об отношениях поколений? - попросила Серафима партиарха. - Там столько мудрых, оригинальных мыслей о воспитании и о детях.
- О каких еще детях? - недовольно спросил Викентий Модестович. Он никогда не страдал особым чадолюбием.
- Что значит - о каких? - оторопела Серафима. - О ваших. О Людмиле Викентьевне. Об Игоре Викентьевиче.
- А, ну да, ну да… - нехотя согласился патриарх. Он-то надеялся зачитать юной восторженной слушательнице совсем другое место из мемуаров. Тайно мечтал блеснуть оригинальными мыслями и философскими парадоксами. Но пришлось подчиниться.
- Ну хорошо, слушай. Хотя это не самое сильное место в рукописи. "В тот год Люська отчаянно мечтала о собаке. Она постоянно таскала на веревке старый носок, укладывала его спать, гладила, заставляла "служить", брала на прогулку. И мы с матерью сдались. Так в нашем доме появился крошечный щенок эрдельтерьера - всеобщая любимица Дэзи. Никогда прежде я не поверил бы, что собака может стать полноправным членом семьи".
- Как повезло Людмиле Викентьевне, - вздохнула Серафима. - Я тоже всегда мечтала о собаке, но мама даже мысли такой не допускала. А теперь, пожалуйста, прочтите то место, где вы пишете про Гарика и его велосипед.
Патриарх расцвел от похвалы, покорно нашел в рукописи нужное место и начал читать ровным глуховатым голосом:
- "Однажды Гарик упросил меня купить велосипед. Это был "Орленок", предел тогдашних мечтаний школьников. Сын назвал его "Орлик", поставил в детской возле своей кровати, а ночью мы услышали ужасный грохот. Велосипед свалился на пол и разбудил весь дом, когда Гарик отправился по малой нужде. Пришлось выселить двухколесного друга из комнаты, невзирая на слезы сына".
- Как точно вы передали детскую психологию! У вас, безусловно, яркий писательский дар, - польстила Серафима. - Так и представляешь себе маленького Игоря Викентьевича, спящего чуть ли не в обнимку с огромным велосипедом… А у моей мамы вечно не хватало денег на самое необходимое, не то что на велик, - тихо, словно через силу, призналась она.
И Викентий Модестович, внезапно ощутив классовую неловкость, поспешил перевести разговор на другую, отвлеченную тему. Вскоре Серафима уже хохотала как сумасшедшая, слушая изрядно пронафталиненные семейные истории в пересказе наблюдательного, язвительного мемуариста.
Со вчерашнего дня, а точнее, с появлением в доме Серафимы Викентий Модестович и вправду словно помолодел лет на двадцать. Из шкафа были извлечены английский вельветовый пиджак шоколадного цвета и парадные бежевые брюки, а клетчатый плед, которым он прежде укутывал ноги, поспешно задвинули в самый дальний угол. Французская туалетная вода, несколько лет пылившаяся в серванте, внезапно поселилась на полочке в ванной. Нет, разумеется, Викентий Модестович был человеком здравого ума и не допускал даже мысли о том, что может увести у молодого симпатичного внука юную красавицу. И все же… Разговаривать с очаровательными девушками не считалось предосудительным даже во времена инквизиции. Тем более если красавица оказалась не глупа и сама записалась в собеседницы. Вот и отлично! В кои-то веки среди равнодушных и, скажем прямо, недалеких домочадцев появилась внимательная слушательница. Валерии и Марианне вечно некогда, у них полно дел в городе, а Серафима, кажется, поселилась в доме надолго и не прочь помочь уставшему от жизни творцу привести в порядок его записи…