Мама расплылась в довольной улыбке, а я торопливо захлопнула книгу и обняла своих родных. Вечером перед сном я внимательно просмотрела все рисунки, коими попытался скрасить нелёгкий слог Гомера художник. Без интереса (с детства Гомера терпеть не могла) пролистав изображения Елены (и кто только сказал, что она Прекрасная?), Париса (мда, сразу видно, что пастушок, выглядит сущим бараном), Ахилла (от вида этого наёмника по коже пробежали мурашки), Одиссея (и как такое откровенное жульё в армии терпели?) я наткнулась на рисунок Кассандры. На первый взгляд девчушка была серенькая, если не сказать страшненькая. Может, художнику удались только мужские портреты? Я снова открыла изображение Ахилла и невольно передёрнула плечами. Нет, мужские портреты художнику тоже не удались. А может, таким и должен выглядеть наёмник, искатель славы? Не дай Господь его в тёмном переулке встретить… Я снова вернулась к изображению Кассандры. Нет, с современной точки зрения назвать девушку красавицей я не могла. Вид диковатый (может, не зря её безумной считали?), тощенькая… Я поёрзала в кровати, устраиваясь поудобнее и снова посмотрела на рисунок. И что в ней Аполлон нашёл? Скорее всего, никакого Аполлона не было и в помине, просто в многочисленном (ОЧЕНЬ многочисленном) семействе родилась умная (говорила-то она правду), но истеричная дочка. Бывает. Я снова посмотрела на рисунок. Если и было в лице Кассандры что-то по-настоящему красивое, то это глаза. Большие, широко распахнутые, взирающие на мир с безумной смесью тревоги и какой-то отчаянной надежды. Неожиданно мне стало жаль эту девочку. Как же ей было страшно знать наперёд всё, что должно было произойти, пытаться что-то изменить и видеть, как от её попыток сбываются самые жуткие пророчества. Я вздохнула и поспешно перевернула страницу. Не хватало ещё испортить себе настроение мыслями о девице, которой и в природе-то никогда не существовало! Я раздражённо передёрнула плечами, перевернула ещё одну страницу, потом ещё и обнаружила рисунок очередной девушки (сага о битве, а девиц нарисовано словно в модном глянцевом журнале!). Я без интереса мазнула взглядом по рисунку и заметила витиеватую подпись вверху. Андромаха. А, знаю, верная жена Гектора, которая после падения Трои досталась сыну убийцы собственного мужа и даже родила ему двух (или трёх, не помню) детей! Я снова посмотрела на рисунок. Миленькая супруга была у старшего троянского царевича. Роскошные волосы, статная фигура, зелёные глаза. "На меня чем-то похожа", – польстила я себе и мысленно усмехнулась. Сходство состояло только в цвете глаз, фигура у меня менее отточенная и более земная. Широко зевнув и с наслаждением потянувшись, я положила книгу на прикроватный столик, но чуточку не дотянулась. "Илиада" упала на пол, распахнувшись где-то ближе к середине. Точно на изображении Гектора. И снова я заворожено смотрела на тёплые карие глаза, на усталую складку между бровями. На миг мне даже показалось, что Гектор сейчас сойдёт со страницы ко мне. Я замерла, во все глаза глядя на изображение, но оно не изменилось. Досадливо крякнув и незлым шёпотом помянув собственную богатую фантазию, я встала с кровати, решительно захлопнула книгу и водрузив её на прикроватный столик, нырнула в кровать. А ночью мне приснился странный сон, где я была Андромахой…
Глава вторая
Даже если утро началось для вас падением с кровати, учёбу никто не отменит. Сдавленно шипя от боли и раздражения, я шагала к университету, а если быть точнее, то к самозабвенно мокнущей на ступеньках крыльца под мелким нудным дождиком (ох уж эта осень!) своей подружке, Франческе. С Фрэнки мы дружили с тех самых пор, как во время прогулки в парке она ударила меня погремушкой по голове, а я в ответ кинула в неё мячиком. Такой взаимный обмен "любезностями" послужил началом нашей крепкой и искренней дружбе. Я склонна к анализированию, Фрэнки мечтательна и романтична, но дружить это не мешает. Когда школа осталась позади, мы вместе решили поступать на психологов, хотя многие (в том числе и я) советовали Франческе попробовать свои силы в журналистике.
– Привет, подруга! – Фрэнки стиснула меня в объятии, словно не видела сто лет и звонко чмокнула куда-то в район уха. – Что такая кислая?
– Непрофессиональная постановка вопроса, – буркнула я, мизинцем прочищая ухо. – Психологи так не говорят.
– Так говорят друзья, – Фрэнки широко махнула рукой, чуть не задев по носу какого-то невзрачного очкарика.
Очкарик проворно отпрыгнул в сторону, а моя подруга его, похоже, даже не заметила, горящими от любопытства глазами глядя на меня и канюча:
– Так что случилось-то?
Я вздохнула и коротко ответила:
– Я снова сон видела.
– Опять?! – восторженно ахнула Франческа, так энергично всплёскивая руками, что спешащие в университет студенты шарахнулись от неё, как мнительный от инфекции. – И что на этот раз?
Я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, но память упорно подкидывала тёплый, прощальный взгляд карих глаз, отказываясь воспроизводить что-то более информативное.
– Глаза помню, – разочарованно буркнула я. – Ещё какие-то смутные образы, вроде женщину, но это не точно.
– Надо выходить в глубины твоего подсознания, – хищно потёрла ладони Фрэнки.
– Иди ты, – шарахнулась я от своей не в меру воодушевлённой подруги. – Ещё не хватало, чтобы ты из меня сомнамбулу сделала! Роджерсона, вон, тот раз даже профессор Коллинз еле из транса вывел!
– Ну я же не знала, что Роджерсон так внушаем, – беспечно пожала плечами подруга.
Я хмыкнула. Здоровяк Эд Роджерсон больше всего внешне походил на двухкамерный холодильник (такой же большой и белый) и был официальным парнем моей подруги. Когда Фрэнки представила его мне как своего парня, я, признаюсь честно, мысленно прикинула через сколько дней мне придётся выводить подругу из глубокой хандры по причине несоответствия реального парня идеальному рыцарю, но к моему (и не только моему) искреннему удивлению пара благополучно существует уже целый год. Даже когда Фрэнки ввела Эда в транс, а потом не смогла (сильно подозреваю, просто забыла) вернуть его в нормальное состояние, он и то не обиделся. Профессор Коллинз громко кричал о безответственности и грозил отчислением, а Эд стоял рядом с Франческой и обнимал её за талию. Поддерживал в прямом смысле слова. А потом ещё и добился того, чтобы мою подругу не наказывали.
– Ты чего молчишь, Кэсси? – Франческа встревожено заглядывала мне в лицо. – Голова болит?
– Нет, всё хорошо, – помотала головой я. – Что там у нас первым по списку?
– Психоанализ, – надула губы Франческа. – Бессмертное детище дедушки Фрейда.
Я вздохнула. Психоанализ и сам по себе довольно муторен и сложен, а его ещё и вёл мистер Дженкинс, живой свидетель если не рождения самого Фрейда, то его любимой дочери Анны точно. Фрэнки как всегда правильно поняла меня и, подхватив под руку, решительно повлекла в сторону аудитории.
Мистер Дженкинс тихим (очень тихим, слышно только с первого ряда) голосом с огромными промежутками между словами (злые студенческие языки говорили, что за время пауз между словами Дженкинса можно прекрасно выспаться, перекусить и подготовиться к следующей паре) вещал что-то о глубинах подсознания, а я бездумно водила ручкой по листку. Среди многочисленных закорючек и завитушек возникали то высокие стены, то размытый силуэт женщины в длинном прозрачном одеянии, то мужской профиль. Скажу сразу и честно, рисовать я не умею, а потому увидеть в моём бумагомарании что-то конкретное довольно сложно. Но я всегда могла сказать, что у меня получилось (Фрэнки, как ни странно, тоже безошибочно угадывала в абстрактных пятнах, родных братьях легендарных пятен Роршаха, задуманные мною изображения).
– Это из того сна, да? – прошептала Франческа, с нескрываемым интересом рассматривая мои "шедевры".
Я кивнула, продолжая что-то бездумно выводить на листке.
– Мистер Дженкинс, – решительно подняла руку моя подруга, своим звонким голосом вырывая из состояния сна с открытыми глазами не только студентов, но и преподавателя. – Мистер Дженкинс, скажите, пожалуйста, Вы верите в реинкарнацию?
Среди студентов раздались шепотки, приглушённые смешки, все с интересом уставились на мою подругу. Я покраснела и дёрнула её за руку, призывая к порядку, но угомонить её не удалось.
– Вопрос сам по себе довольно необычен, – прошелестел преподаватель, с лёгкой улыбкой глядя на Франческу. – Можно узнать причину его происхождения?
– Я во сне вижу себя Клеопатрой, – не моргнув глазом соврала Фрэнки. – Причём сон повторяется часто, без каких-либо предпосылок. Историей я не интересуюсь, внутренних комплексов не выявлено.
– Вы читали "Толкование сновидений" Зигмунда Фрейда? – мистер Дженкинс чуть склонил голову, словно желая лучше расслышать ответ Франчески. – Психоаналитическое толкование сновидений мы проходили с вами в прошлом семестре.
Фрэнки скривилась, психоанализ никогда не был её любимым направлением в психологии.
– Невозможного на свете нет, – прошелестел преподаватель, снова впадая в привычное безучастное состояние. – Если Вы считаете, что у Вас было несколько жизней и в одной из них Вы были Клеопатрой, то это целиком и полностью Ваше право. Занятие закончено.
– Ха, Клеопатра, – отличник Бобби Смог окинул мою подругу презрительным взглядом. – Ты себя в зеркале-то видела? У тебя типичная гиперкомпенсация собственной неполноценности. В твоём случае, внешности.
– А встречаюсь я всё равно с Эдом, а не с тобой, – пропела Фрэнки, показывая Бобби язык.
Тот высокомерно скривился и прошёл мимо, обдав нас терпким запахом дорогого мужского парфюма.
– Пошли, подруга, – Франческа ловко подхватила меня под руку. – Нам сегодня на психологии катастроф профессор Грей про "Титаник" обещала рассказать.