- Вы меня не поняли, - сказал он в сильнейшем смущении. - Я ничего не имел в виду… Извините…
И, досадуя на себя, взялся за чашку, резко поднес ко рту, пригубил неосторожно и опять обжегся немного, а потом и глоток в тишине получился ужасно громкий, дурной, - в общем, все было плохо.
Но, к счастью, он, кажется, убедил ее. Во всяком случае, она вдруг задумалась о чем-то своем и наконец вздохнула, оттаивая:
- Папа, папа… Приходил ко мне по воскресеньям… В зоопарк водил, в кино - на утренний сеанс… Молодой еще был - двадцать пять… А разошлись - потому что он тогда нечаянно влюбился, а обманывать не умел и не хотел. Правда, мне он во всем признался гораздо позже, когда мне исполнилось четырнадцать, я училась в девятом. Почему-то он уверен был, что я смогу его понять. Но к тому времени и там у него - крах… А из всех женщин… он мне сам это сказал тогда же… из всех женщин одна я у него и была, и есть, и буду, - так он говорил… И чем дальше я отхожу от него - естественно отхожу, он понимает, - тем сильнее он… - не договорила. И, помолчав, грустно-грустно улыбнулась: - Папка мой бедный…
Он абсолютно не знал, что сказать ей на это, и боялся опять ненароком ошибиться.
Но и сидеть истуканом, конечно, не годилось.
И когда она, с протяжным вздохом возвращаясь в реальность, неожиданно посмотрела вопросительно прямо ему в глаза, он от смущения аж покачнулся, но тоже улыбнулся и, лихорадочно сработав мозгами, вспомнил как бы о своих обязанностях:
- О! У меня же что-то… должно быть где-то, совсем забыл… - и вскочил, зашарахался растерянно, потом кинулся к свалке на рояле и вытащил из-под журналов коробку с конфетами. - Ну-у, гениально, как раз на двоих понемногу, чудеса в решете. С едой-то у меня сегодня напряженка, но шоколад ведь тоже неплохо - калории!
- От таких калорий портятся зубы.
Она пошутила, конечно, и он с радостью подхватил:
- Это кто вам сказал такую дребедень? Мама?.. А ну-ка покажите…
Она не поняла.
- Зубы, зубы покажите!..
- А… - Она рассмеялась, невольно обнажив два ряда отборных, разумеется, зубов, как на рекламе зубной пасты.
- Ну вот, - поймал он ее тут же, - хорошие зубы. Свои?
- Как?! - наивно-изумленно хлопая ресницами. - Свои, конечно!
- Ну, значит, все в порядке. Вот эту смело ешьте, потом вот эту попробуйте, рекомендую. И будьте спокойны, вам уже ничто не повредит.
- Это в каком смысле?! - шутливо-возмущенно.
- В абсолютном!
- Ну… - Решила, видимо, что это не так уж плохо, - спасибо.
- На здоровье. Да и не за что.
Она выбрала конфету, с любопытством аккуратно надкусила, посмотрела на начинку в оставшейся половинке и, довольно хмыкнув, детским жестом приставила ее к своим глазам, показав и ему, похвастав словно, потом, как маленький зверек, быстро отправила ее вслед за первой половинкой в рот и, жуя и блаженствуя, закачавшись, будто маятник, потянулась к чашке с кофе.
Пряча восхищенную улыбку и стараясь не смотреть, как она вкусно ест и пьет, он тоже взял себе конфету и снова присел на диван, придвинув к себе свою чашку.
- У нас в классе… еще в школе… до пятого… училась одна отличница… тонконогая, светловолосая… И все пацаны были в нее влюблены… И я - тайно…
Она беспечно улыбалась, вряд ли понимая, к чему это сказано.
А он… - ему просто вспомнились детские ощущения: та же слабость, захватывающая дух, головокружение…
Вдруг среди привычной относительной тишины с улицы - через форточку - ворвался в комнату шипящий гул множества моторов.
Очевидно, по проспекту проезжала какая-то тяжелая автоколонна.
Гул и шипение накатывались и откатывались, как волны прибоя, но что же это? Странно.
В поисках разгадки он потянулся к балкону, раздвинул шторы, прилип к стеклу, загораживаясь ладонями от комнатного света.
Внизу - за балконом - происходило нечто небывалое: слева направо в призрачно-желтом ночном освещении сурово и мощно проносились одна за другой причудливо распластанные в этом ракурсе огромные темно-красные, ярко сверкающие синими мигалками пожарные машины. Сирен почему-то не было - наверно, потому что ночь.
Но пожарный автопоезд вдруг словно оборвался, кончился.
Вмиг опустевший серый асфальт с белыми продольными полосами разметки посередине вздохнул, как живое существо, затихая, успокаиваясь и благодарно впитывая в себя мерцающие белым золотом водяные дорожки.
Однако - неплохая тема! И, таинственно улыбаясь, он оторвался от окна, повернулся в комнату.
Гостья - ах нет, забыл, хозяйка, госпожа! - оставалась на том же своем месте, на диване, за столиком с кофе, и спокойно-вопросительно смотрела ему в глаза: ну, дескать, что там?
А там, за его спиной, на улице, снова накатился шумный вал и прокатился-откатился, угас, растворился вдали, как и все предыдущие, и в наступившем затишье невольно ожидалось, что вот-вот опять возродится знакомый шипящий гул и еще одна запоздавшая громадина промчится мимо, догоняя остальных, но вместо нее вдруг смешно прошелестела, как ветер в листве, мирная, никуда не спешащая легковушка - наверное, такси или частник в поисках клиентуры.
- Где-то что-то горит, - объявил он беспечно, с улыбкой.
- Понятно… - Она тоже улыбнулась, еще не понимая его игры, но и не собираясь ханжить по поводу неизвестного, быть может, несуществующего пожара.
- Си-ильно горит, - настаивал он, загадочно интригуя как бы, а на самом деле пользуясь случаем, чтобы наглядеться на нее без стеснения.
- Ну… и что? - улыбалась она.
- Ну как же, здрасьте, может, это конец света наступает!
- Ну и пусть… - Ах как сказала!
- Пусть! - подхватил он с жаром. - Жаль только - кофе остывает. Надо бы допить - может, еще успеем? До конца-то…
- Попробуем…
- На-ли-вай! - скомандовал он себе. Однако возвращаться на диван побоялся. Сел в кресло, так спокойней. И, разливая в чашки кофейную гущу из джезвы, спросил: - Поставим еще?
- Нет, спасибо, достаточно…
Некоторое время, согласно и весело пережевывая конфеты и пригубливая из чашек, они спокойно обходились без слов, не находя новой темы и только улыбаясь впереглядку.
Но вдруг она, как бы между прочим, взглянула на свои наручные часы, и он испугался:
- Вы хотите уехать?
- Нет… - удивленно повела головой и пожала плечом.
- Попозже, ладно?
- Ладно… Теперь - часом раньше или позже - все равно.
- Конечно…
Он взялся за сигареты и робко предложил ей, словно подкупая и опасаясь, что она откажется.
Она действительно заколебалась, но, видимо, не стала расстраивать компанию.
Он зажег спичку - дружно задымили.
- А где же ваши родители?
Ох, он давно ждал этого вопроса и сразу напрягся, стараясь ответить как можно проще.
- В командировке.
- Вместе?..
- Да. Где отец, там и мать. Я к этому привык.
- А ваш отец - большой человек, наверно, да? - спросила вдруг она, с каким-то полунасмешливым отношением, словно утверждала не очень лестный для сына вывод.
- Почему?.. - Сердце его болезненно заныло в предчувствии чего-то еще более неприятного.
- Такая квартира… - И, как показалось ему, все с той же полунасмешливой улыбкой обвела глазами стены, потолок и обстановку.
- А какая?.. - спросил он со скрытым вызовом, в то же время мучительно краснея.
- Ну… не простая. Я бы сказала - шикарная.
- Да?.. - Он как бы с удивлением посмотрел вокруг, и вправду, не очень понимая, что такого шикарного увидела она среди этого хаоса, кроме коллекции безделушек и части отцовской библиотеки, да еще, пожалуй, и рояля, от которого даже однокурсники по театральному, не веря всерьез консерваторской необходимости в прошлом, почему-то приходили в насмешнический ажиотаж: "О! О! Рояль в кустах! Ну-ка сбацай, Вовка!.."
Или она имела в виду кубометраж?
А может, родительскую дверь (дверь в их спальню и отцовский кабинет), обитую блестящим коричневым дермантином с ватной прокладкой внутри, чтобы сынуля, в бытность свою вундеркиндом, не слишком докучал успехами на рояле.
Так или иначе - глупость, вздор: квартира как квартира, ничего особенного.
- От дедушки осталась, уж какая есть, - сказал он, пожав плечами. - Ну и от бабушки, конечно. Мы жили тут все вместе…
Внутренне взбешенный и раздосадованный тем, что пришлось как будто оправдываться, он вдруг сморщился от дыма, попавшего в глаз, и, потирая его рукой, разочарованно, с тоской и обидой подумал, что вот - одним штрихом все испортила: он, в отличие от сверстников, почему-то на людях стеснялся внешней респектабельности предков, а тут и она удружила, красавица.
- А отец, - проговорил он через силу, ни большой, ни маленький… Нормальный… Искусствовед, если вам интересно…
- А-а!.. - закивала она и с каким-то новым интересом-пониманием взглянула на полки с собранием произведений зарубежных авторов.
Он только хмыкнул и окончательно-безнадежно повесил голову: ну что, интересно, хотела она сказать этим "а-а!"? Что он - это не он, а все - его родители? Спаси-ибо…
Но, как позднее прояснилось, у нее имелись свои, нисколько не касающиеся его самолюбия и комплексов, особые мотивы удивления, очень понятные, кстати. Однако он, видать, настолько испереживался за себя, что потерял и последнее чувство юмора.
- Ну так… - Поднялся, не глядя на нее, вздыхая и как бы разминаясь. - Чем бы мне еще вас поразвлечь?..
- Вам, наверно, уже неинтересно, - заметила она. - Может, не нужно?..
- Не знаю… - пожал плечами, по-жлобски скроил безразличную мину.