- Вы должны знать о том, что вы обворожительны, Саманта! - спустя минуту добавил он.
- Никто никогда не говорил мне такого… прежде… - пробормотала я.
- Разве у вас в Литл-Пулбруке нет мужчин?
- Не так уж много, - ответила я. - Большинство молодых людей погибли на войне, так что у нас в деревне преобладают старики.
- Что ж, этим все объясняется. Позвольте мне кое-что сказать вам, Саманта. Ваше лицо - это ваше богатство.
Я рассмеялась:
- В Литл-Пулбруке нет богачей, если не считать обитателей замка.
- Я не имею в виду эту забытую Богом дыру, - ответил он. - Я увезу вас в Лондон. Я собираюсь фотографировать вас, Саманта. Я намерен сделать вас знаменитой. Ваше лицо станет самым узнаваемым и легендарным лицом в Англии.
- Очень мило с вашей стороны, если вы так думаете, - ответила я. - Но теперь мне, пожалуй, пора вернуться на наш базар. Не то они не поймут, куда я подевалась.
- К черту базар! - воскликнул он. - Вы останетесь здесь, потому что я хочу сделать несколько ваших снимков. Я хочу убедиться, что вы хорошо получаетесь в черно-белом варианте, с рыжими волосами всегда проблемы. А теперь не двигайтесь. Обещайте, что вы останетесь здесь, пока я не вернусь.
- Я… я не знаю! - пробормотала я. - Не уверена, что я… могу.
- Вы сделаете, как я сказал, - резко возразил он. - Я вернусь через минуту!
С этими словами он быстро пересек гостиную и скрылся за дверью. Я стояла, глядя ему вслед.
- Он не в своем уме! - вслух произнесла я, но в то же время была несколько взбудоражена его словами о том, что я обворожительна.
Я знала, что некоторые считали меня миленькой, а мама часто говорила мне:
- Ты становишься очень хорошенькой, Саманта. Как бы мне хотелось, чтобы мы с папой могли дать бал в твою честь, и ты могла бы надеть платье, такое же, какое было на мне, когда я впервые появилась в свете! - Она вздохнула и мечтательно продолжала: - Оно было из белого атласа, отделано тюлем и украшено розовыми бутонами. Мне тогда казалось, что во всем мире нет прелестнее платья.
Но денег у нас хватало лишь на то, чтобы покупать мне одно или два самых обычных платья в год, а также зимнее пальто. О бальных туалетах не могло быть и речи, а уж о бале я и мечтать не могла.
А вот теперь этот странный человек говорит, что я обворожительна.
Я и вправду не двинулась с места с той минуты, как он покинул гостиную. Но потом мне стало любопытно взглянуть на себя, и я подошла к высокому зеркалу в золоченой раме, которое находилось в простенке между окнами.
Посмотрев на себя, я еще раз убедилась, что волосы у меня действительно необычного цвета. Кроме того, у меня не было модной стрижки. Хотя я подрезала волосы по бокам, но на затылке у меня все еще оставался пучок, который я так и не решилась остричь. Волосы у меня вились от природы, и несколько завитков, выбившихся из-под шляпки, курчавились у щек, напоминая крошечные язычки пламени.
Разглядывая себя в зеркале, я подумала, что выгляжу вовсе не такой юной и неопытной, какой себя ощущаю. Быть может, моя внешность с годами менялась, и теперь стала больше соответствовать экзотическому имени. Мама рассказывала, что когда она ожидала меня, ей ужасно хотелось всяких дорогих деликатесов, которые им с папой были не по карману.
- Мне хотелось икры и перепелов, - рассказывала она, - шоколадного крема и трюфелей. И очень хотелось шампанского. - Она слегка вздохнула. - Конечно, я не говорила об этом твоему отцу, чтобы не расстраивать его. Наверное, это была реакция на вынужденную экономию и поедание сырных корок в течение всего первого года моей замужней жизни. - Мама улыбнулась, чтобы я не подумала, будто она сожалеет, что вышла замуж за папу, а потом добавила: - Мой отец не дал мне много денег. Он всегда считал, что женщине не следует иметь деньги. К тому же, он был разочарован тем, что я не вышла замуж за кого-нибудь побогаче и повлиятельнее. - Она рассмеялась. - У нас с твоим отцом было в то время лишь двести фунтов в год, а я была никудышной хозяйкой, поэтому денег постоянно не хватало.
- Но мама, ты ведь была рада, что у тебя появилась я?
- Конечно рада, дорогая! Мне очень хотелось иметь ребенка, и я мечтала, что если это будет девочка, то непременно красавица. - Мама обняла меня. - Мне так надоели эти простенькие, заурядные девчушки, которых я обучала в воскресной школе, что мне хотелось, чтобы моя дочь была похожа на принцессу из волшебной сказки. И ты действительно была на нее похожа, Саманта.
- Я так рада! - вскричала я.
- И когда ты родилась, я сказала твоему отцу: "Мне хочется дать нашей дочери какое-нибудь необыкновенное имя, чтобы она отличалась от всех других детей". - Мама помолчала, а затем продолжала рассказ: - Твой отец хотел назвать тебя Мэри в честь своей матери и Люси в честь сестры.
- Я ненавижу эти имена! - воскликнула я. - Но ты все-таки дала их мне.
- Да, - ответила мама. - Это потому, что я любила твоего отца, и мне не хотелось его разочаровывать. При крещении тебя назвали Мэри Люси, но к ним я прибавила еще имя Саманта, потому что это было самое прекрасное, необыкновенное имя из всех, которые я когда-либо слышала.
Впоследствии я всегда игнорировала эти скучные имена Мэри Люси, и прибегала к ним, лишь когда мне нужно было подписывать свои контрольные работы в школе.
Я все еще разглядывала себя в зеркало, когда дверь отворилась и в гостиную вошел Джайлз. В руках у него был фотоаппарат, а под мышкой тренога.
Он стал устанавливать свою аппаратуру, сердито ворча при этом:
- Не люблю делать снимки где бы то ни было, кроме своей студии. Мне требуется освещение и фон. Я вижу вас на фоне сверкающего серебра и хрустальных канделябров над головой. Я вижу вас лежащей на тигровой шкуре. Я предложил бы вам откинуться на черные атласные подушки, а на заднем плане развевались бы белые воздушные шары.
- Вы продаете свои фотографии? - спросила я.
- Конечно, - ответил он. - У меня постоянный контракт с журналом "Вог". Но все другие журналы тоже стремятся заполучить снимки, сделанные Джайлзом Барятинским. И, уверяю вас, они платят мне немалые деньги.
Он заставлял меня сидеть, стоять и лежать на ковре. Я ужасно боялась, что кто-нибудь войдет в гостиную. Мое поведение наверняка вызвало бы удивление.
Джайлз отрывисто бросал приказания, и, хотя я чувствовала угрызения совести из-за того, что не помогаю на базаре, не повиноваться ему было невозможно.
Наконец, отсняв, наверное, кадров сто, он поинтересовался:
- Когда вы сможете приехать в Лондон?
- Приехать в Лондон? - тупо переспросила я.
- Я нанимаю вас на работу. Хочу, чтобы вы стали одной из моих фотомоделей. Мне как раз нужна девушка вашего типа. У меня уже есть блондинка и брюнетка. А теперь будете и вы.
- Это невозможно! - ответила я. - Здесь мой дом.
- Не будьте дурочкой, - возразил он. - Вы не можете всю жизнь оставаться в вашем Литл-Паддельдоке, или как там называется эта дыра.
Я рассмеялась тому, что он так забавно переврал название нашей деревни, но тем не менее ответила вполне серьезно:
- Я должна заботиться об отце. Он и слышать не захочет о том, чтобы я уехала в Лондон.
- Мне придется поговорить с ним, - сказал Джайлз, - пойдемте!
Он взял свою аппаратуру, и я пошла за ним.
Мне еще предстояло узнать, что если Джайлз говорит "пойдемте!" таким тоном, то вам не остается ничего другого, как только повиноваться ему.
Я взяла свою шляпку.
Джайлз повернулся ко мне и сказал:
- Не будем терять времени. - А потом добавил: - И Бога ради, когда вернетесь домой, сожгите этот чудовищный головной убор. Меня тошнит от одного его вида.
Раздумье третье
Когда я смотрю на себя теперь, мне трудно даже вспомнить, какой я была, когда Джайлз впервые увидел меня.
В платье от Хартнелла юбка цвета желтого смарагда заткана тигриными лилиями с блестящими лепестками и тычинками. На спине очень глубокий, доходящий до талии вырез, а корсаж украшен желтыми смарагдами и вышит золотым бисером, что как нельзя лучше подходит к цвету моих волос. Сзади подол платья доходит до пола, а спереди приподнят до щиколотки, приоткрывая желтые атласные туфельки. Ажурные чулки до такой степени прозрачны, что нога в них оголена почти до неприличия.
Когда я только приехала в Лондон, Джайлз велел мне сделать короткую стрижку, но теперь волосы у меня отросли. Они разделены слева на пробор, пышной волной взбиты над лбом и завиты кудряшками на затылке.
Газетчики из светской хроники утверждают, что во мне есть что-то обольстительное. Все их описания моей особы начинаются со слов "Обольстительная Саманта Клайд" или "Загадочная Саманта Клайд". Иногда они выражаются даже более романтично. Особенно понравилось мне начало одной статьи, где было сказано: "Саманта Клайд, полная скрытого огня и таинственная, как туман на горных вершинах". Первое время, робея перед Джайлзом, я взглядывала на него чуть искоса, и этот взгляд казался газетчикам "загадочным", а когда я смотрю из-под полуопущенных ресниц, они называют меня "экстравагантной".
Я и правда часто опускаю глаза просто от смущения, но газетчики об этом, конечно, не догадываются и считают меня средоточием всяческих мирских соблазнов, что, к сожалению, далеко от истины.
Надеюсь, Джайлз будет доволен тем, как я сегодня выгляжу. Иногда он бывает несносен, особенно когда ему кажется, что наряд мне не к лицу. Но Хартнелл убежден, что "Тигровая Лилия" - так называется эта модель - словно для меня сшита, и у него на показах ее демонстрирую только я.