- Не более чем вы того заслуживаете, - парировала Жюли, ловко переворачивая Адама на спину, прежде чем Ференц успел прийти ей на помощь.
- Я отчитал ее за то, что она назначает свидания ухажеру у моей постели. Вот она и злится! - сообщил Адам.
- Ухажеру?
Жюли подняла взгляд на Ференца. Брови его вопросительно изогнулись, словно крылья ворона, в глазах вспыхнуло изумление. Внезапно Жюли стало ясно, до боли ясно: Ференц Батьяни никогда не воспринимал ее как женщину, тем более желанную, и сердце ее разбилось на тысячу осколков.
- А, понятно. Так, значит, вот почему мой друг, Анри Буше, витает в облаках!
Дружеская улыбка Ференца не помогла унять боль, терзавшую душу.
- Если на сегодня я вам больше не нужна, я пойду. - Врожденная гордость помогла ей взять себя в руки.
- Ступайте. Я…
Шутливое замечание замерло у него на устах при виде укоризненного взгляда Жюли. Ну разумеется, бедняжка смущена! Он, Ференц Батьяни, привык к ее неоценимой помощи, к ее неутомимому усердию и склонен забывать о том, что Жюли молода и прелестна. Но он не глядит на женщин с тех пор, как шесть лет назад в его жизнь вошла Мария.
Братья долго глядели на дверь, за которой скрылась девушка. Оба ощущали неловкость, сами не зная почему.
- Где ты ее нашел? - спросил Адам, скрывая истинные чувства под маской цинизма. - В сиротском приюте? Или на улице?
Ференц покачал головой.
- Все произошло с точностью до наоборот. Это она меня нашла. - Будь на месте собеседника кто угодно, кроме Адама, он тотчас же призвал бы его к ответу за презрительный тон. - Жюли - превосходная медсестра, а ведь только это и имеет значение, - небрежно отмахнулся Ференц, ставя точку в дискуссии. В небрежности этой явственно ощущалось нечто показное. - Мне передали, ты отказался пить маковый настой…
- Знаешь, Ференц, учитывая, что ты на протяжении многих лет занимался подпольной деятельностью, притворщик из тебя никудышный. И обворожительная улыбка, возможно, обманет твою дочурку, но только не меня. - Адам сощурился: - Что ты пытаешься от меня скрыть?
- Пустяки, Адам. Оставим все как есть.
Не в привычках Ференца было уходить от ответа, размышлял Адам, наблюдая за братом. Тот, засунув руки в карманы, стоял у окна, сосредоточенно разглядывая дворик. Внезапно Адам решил разгадать тайну любой ценой. Кто же эта девушка? Он лихорадочно перебирал в уме возможные варианты. Дойдя до единственного, хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения, Адам громко рассмеялся:
- Признавайся, Ференц, она - моя племянница или наша сводная сестра?
Ференц обернулся и встретился взглядом с братом. На мгновение ему захотелось, чтобы Адам остался в неведении, поверив в одну из этих версий.
- Нет, - покачал он головой. - Ни то ни другое.
- Черт подери! - Адам приподнялся на локте, поморщившись от боли. - Так кто она? И какого черта ты не желаешь мне сказать?
Ференц сдался. Он знал, что рано или поздно настанет момент, когда придется открыть Адаму правду.
- Потому что она - русская.
Во взгляде Адама вспыхнули ненависть и холодная ярость. Затем он вспомнил, как несколько дней назад на краткий миг соприкоснулись их губы, и ярость превратилась в бешенство. Но в глазах старшего брата по-прежнему читалась настороженность.
- И это еще не все, верно?
Ференц глубоко вздохнул.
- Она - княжна Жюли Муромская. По-русски - Юлия.
- Так… - Адам призвал на помощь все свои силы, чтобы выговорить вслух имя негодяя, который похитил Илону и бросил его умирать в луже собственной крови. - А Борис Муромский…
- Ее дядя.
- Как ты мог? Как ты мог позволить ей прикоснуться ко мне? - воскликнул Адам. Каждое слово сочилось ядом, точно рана, оставленная отравленным лезвием. - Или ты придерживаешься гомеопатических теорий: дескать, русская медсестра исцелит меня от ненависти к русским?
- Я долго думал, прежде чем принять решение.
Брат презрительно фыркнул, и Ференц почувствовал, что его терпение вот-вот иссякнет.
- Черт тебя дери, Адам, я хотел обеспечить тебе наилучший уход, и помочь тебе способна только эта девушка!
Он принялся нервно расхаживать по палате. Как объяснить, что Жюли наделена даром исцелять? Подобным талантом не обладают и врачи, не то что медсестры. Внутренний голос подсказывал Ференцу - и раньше, и сейчас, - что только Жюли может спасти брата.
- Кроме того, Жюли никоим образом не причастна к твоим бедам. - Ференц резко повернулся на каблуках. - Никоим образом, слышишь! Ее родители вынуждены были покинуть Россию после декабрьских событий 1825 года. Они - изгнанники так же, как и ты, потому что боролись и потерпели поражение.
- Убирайся отсюда, Ференц! И больше не смей ее ко мне присылать!
- Адам…
Адам встретил взгляд брата и намеренно не отвел глаз.
- Уходи. - Он демонстративно отвернулся к побеленной стене. - Оставь меня.
Он не станет о ней думать. Ни за что не станет. Он будет думать об Илоне. Адам закрыл глаза и попытался представить лицо своей юной возлюбленной, но, как ни старался, видел лишь отдельные черты, которые не складывались в цельный образ.
Четыре года неутихающей боли и полной беспомощности научили его контролировать мысли, направлять их в нужное русло. Только это и спасло Адам от бездны отчаяния, куда его ввергали физические муки, чувство вины и собственное бессилие. Так почему же сейчас воображение вышло из-под контроля, отказываясь повиноваться приказам? Словно зажило собственной жизнью: дразнит его, провоцирует…
Адам боролся до последнего. Зная при этом, сколь уязвима его броня. Разве он не возненавидел девицу с первого взгляда?
"Лжешь!" - возразил внутренний голос. Но Адам не внял ему. Разве он не понял, что девица порочна и гнусна еще до того, как узнал, что она - кровная родственница человека, который порочен, гнусен, даже хуже того!
"Ты несправедлив!" - запротестовала совесть. Но Адам не стал прислушиваться.
В комнате сгустились сумерки, затем воцарилась тьма. Пришла ночь. А вместе с ней - те часы, что лишают сил даже героев. Те часы, когда даже уверенные в себе люди оказываются во власти сомнений. Адам цеплялся за свою ложь, свою несправедливость, свою ненависть отчаянной хваткой, потому что понимал: в противном случае мысль о том, что он никогда больше не увидит Жюли, покажется невыносимой.
Когда же он наконец забылся тревожным сном, грезил он о Жюли.
Жюли издалека заметила доктора Батьяни: тот неспешно поднимался на крыльцо. Она набросила капюшон и замедлила шаг. Впервые с тех пор, как поступила на работу в клинику, Жюли не торопилась к больным. Впервые ей захотелось избежать встречи с Ференцем.
Вздорная дурочка! Сколько раз Жюли отчитывала себя за то, что так безнадежно влюбилась в доктора Батьяни! Сколько раз пыталась убедить себя отречься от этого чувства! Но где найти силы, если каждый день трудишься бок о бок с самым замечательным человеком на всем белом свете? Человеком, который спасает и исцеляет!
Жюли увидела: ее кумир остановился перед дверью, явно поджидая медсестру. Он не улыбался. Напротив, темные брови сошлись над переносицей, в лице читалась тревога. Забыв о смущении и боли в сердце, Жюли ускорила шаг.
- Вы не зайдете ко мне в кабинет до начала обхода, сестра Жюли?
- Что-то случилось? - Она потянулась к его руке и тут же вспомнила, что не имеет на это права. - Вашему брату сделалось хуже?
Ференц пожал плечами.
- Можно сказать и так. - Во взгляде золотисто-карих глаз он прочел сострадание, но обожания не разглядел. Если врач и ощущал неловкость, то только в преддверии неприятной беседы. - Я жду вас, - повторил он и заторопился прочь.
Жюли осторожно приоткрыла дверь. Доктор Батьяни стоял у окна. Едва девушка переступила порог, он заговорил:
- Помните, я просил вас не упоминать о вашей национальности в разговоре с моим братом?
- Разумеется. Вы говорили, что ему пришлось немало вытерпеть от моих соотечественников, когда русские войска заняли охваченную восстанием Венгрию. Я ни слова не сказала Адаму. - Оробев, Жюли отпрянула назад. - Клянусь вам!
- Знаю. - Видя горе и неподдельную искренность Жюли, Ференц поневоле смягчился. - Я сам ему сказал.
- Но…
- Адам стал расспрашивать о вас. Когда я попытался уйти от ответа, он… - Ференц замялся, не желая повторять слова брата. - Словом, довольно и того, что я назвал ему ваше имя. - Он решил умолчать о том, что дядя, которого Жюли никогда не видела, причинил Адаму непоправимое зло. Эти сведения делу не помогут, только огорчат ее понапрасну. - А теперь…
- …Теперь он не желает принимать мою помощь, - докончила Жюли.
Врач кивнул с убитым видом.
- А вы? Чего хотите вы? - Дыхание у Жюли перехватило: она говорила об Адаме Батьяни, но имела в виду нечто другое.
Ференц подошел совсем близко и, улыбаясь, сжал ладони Жюли в руках, не подозревая о скрытом подтексте ее вопроса.
- Я не могу объяснить. Опыт врача и ученого подсказывает мне: этого быть не может! - Он ласково погладил хрупкие пальцы. - Но ваши руки творят чудеса. А Адама спасет только чудо!
Жюли ждала отнюдь не этих слов, но, когда Ференц улыбался ей своей неотразимой улыбкой, она ради него, не дрогнув, вошла бы в ворота ада.
- Я сделаю, что смогу, - тихо заверила Жюли.
- Этот негодник станет вас изводить. - Ференц отпустил ее руки.
- В таком случае ничего нового не произойдет. - Теперь, когда пальцы их более не соприкасались, к ней вернулись и голос, и чувство юмора. - Верно?
Ференц невесело рассмеялся:
- Верно. Он и прежде не был образцовым пациентом, так?