В самом деле, когда исследователи говорят об Избранной Раде как учреждении, отличном от Ближней Думы (а таковой Рада и являлась), то обычно приводят считаные имена лиц, причастных к ней: Сильвестр, А. Ф. Адашев, Д. И. Курлятев, а также Макарий и А. М. Курбский, но оба - под сомнением. Может показаться, что причиной затруднений ученых в данном вопросе послужило то, что Рада "не оставила никаких следов в официальных памятниках, и сведения о ней мы черпаем почти исключительно из публицистики XVI века". Пусть будет так. И все же главная причина, на наш взгляд, состоит не в этом, во всяком случае, - не только в этом. Весьма красноречив тот факт, что и Грозный и Курбский завели речь на тему о советниках, стеснявших самодержавную власть, уже после того, как с ними было покончено. Ранее об их действительной роли, судя по всему, мало кто знал, особенно за пределами дворца. Завуалированности их действий способствовало то обстоятельство, что они проводили свою политику не столько через официальные институты и учреждения, сколько посредством прямых контактов с государем. Отсюда следуют, по меньшей мере, два вывода: 1) Избранная Рада, имея неформальный характер, представляла собой поставленное над существующими государственными органами негласное политическое объединение, официальные сведения о котором не доводились до русского общества; 2) В нераспространении этих сведений, хотя и по разным основаниям, были равно заинтересованы как царь Иван, так и Курбский вместе с другими своими сотоварищами: царь потому, что огласка политики Рады, обсевшей государя плотным кольцом, бросала тень на самодержца как суверена и вообще на русское "самодержавство", только что торжественно провозглашенное актом венчания Ивана IV на царство и объявленное божественным по происхождению; князь же Андрей со своими единомышленниками потому, что эта огласка обнажала предосудительные планы их организации. И только после разгрома Избранной Рады, когда ни одной, ни другой стороне скрывать было нечего, она стала предметом обсуждения в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским и в "Истории" последнего. О чем извещали современников и потомков царь Иван и бывший его боярин Андрей Курбский? Что они сообщали об Избранной Раде?
* * *
Высказывания Грозного, которые можно связать с Избранной Радой, сосредоточены главным образом в первом царском послании Курбскому (Москва, 5 июля 1564 г.). Долго, стало быть, молчал Иван Васильевич и наконец заговорил, побуждаемый к тому "бесосоставной грамотой" князя-изменника. Надо заметить, однако, что в лексике государя термин "Избранная Рада" отсутствует. Зато он нередко пользуется словами: сигклит (синклит), синклитство, советники, согласники, единомысленники.
Слово "сигклит" ("синклит") означало в устах Ивана, по всей видимости, Боярскую Думу. "Аще благ еси и прав, - писал он Курбскому, - почто имея в сигклите пламени паляще, не погасил еси, но паче разжегл еси?". Я. С. Лурье и О. В. Творогов предлагают следующий перевод этого текста. "Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасил его, но еще сильнее разжег?". "Царский совет" есть, по-видимому, Боярская Дума. К этому добавим: Грозный винил Сильвестра и Адашева за то, что они "единомысленника своего, князя Дмитрия Курлятева к нам в синклит припустили". Царь в данном случае имел в виду, скорее всего, Боярскую Думу. Важно отметить, что Сильвестр и Адашев "припустили" Курлятева в Думу после московского восстания 1547 года (где-то в самом конце 40-х годов), когда они вошли во власть. Грозный вспоминал также случай с князем Семеном Ростовским, который, как выразился самодержец, "по нашей милости, а не по своему достоинству, сподобен быти от нас синклитства", т. е. введен в Боярскую Думу.
Несколько сложнее обстояло дело с употреблением Иваном Грозным слова "советник" ("советники"). Выявляются, по крайней мере, два смысловых значения, вкладываемых царем Иваном в данное слово. Грозный, во-первых, разумеет в нем государевых советников, роль которых издавна присвоили себе бояре, с которыми князья обязаны были думу думать и совет держать. Подобная практика сохранялась очень долго, видоизменяясь по ходу времени и приспосабливаясь к новым историческим условиям. В модифицированном виде мы ее встречаем и в XVI веке. Известное ее отражение находим в преамбуле первого Послания Ивана Грозного к Андрею Курбскому. "Сего православного истиннаго християнского самодержавства, многими владычествы владеющаго, повеления, наш же християнский смиренный ответ бывшему прежде православнаго истиннаго христианства и нашего самодержания боярину и советнику и воеводе, ныне же крестопреступнику честнаго и животворящаго креста Господня…". Здесь царь называет придворные чины и звания, упоминая среди них боярскую должность советника, сочетающую одновременно право и обязанность боярина подавать государю советы по обсуждаемым в Боярской и Ближней Думах вопросам государственной жизни и текущей политики. Наряду с этим значением термина "советник" как придворной должности, Грозный пользуется словом "советники", придавая ему иной смысл: союзники, сообщники, единомышленники, т. е. учинившие сговор "согласники", группирующиеся вокруг Сильвестра и Алексея Адашева. Отношение к ним у государя весьма негативное. Он дает им резко отрицательную оценку, именуя их "сатанинскими слугами", "бесовскими служителями", "злобесовскими советниками", "злобесными единомысленниками", "злыми советниками", "злодейственными изменными человеки". Чем заслужили советники Сильвестра и Адашева столь нелестные аттестации?
Иван Грозный, обращаясь к Андрею Курбскому, так отвечает на этот вопрос: "Понеже бо есть вина и главизна всем делом вашего злобеснаго умышления, понеже с попом положисте совет, дабы аз словом был государь, а вы б с попом делом (владели)". Аналогичная мысль звучит и во втором Послании Грозного Курбскому: "Или вы растленны, что не токмо похотесте повинными мне быти и послушными, но и мною владеете, и всю власть с меня сияете, и сами государилися, как хотели, а с меня есте государство сняли: словом яз был государь, а делом ничево не владел". Так Курбский и его "единомышленники" отторгли под свою власть державу, данную Ивану Богом и полученную им от прародителей.
Главными виновниками покушения на власть были, по словам Грозного, поп Сильвестр и Алексей Адашев, которые "сдружились и начаша советовати отаи нас, мневше нас неразсудных суще; и тако, вместо духовных, мирская нача советовати, и тако помалу всех вас бояр в самовольство нача приводите нашу же власть с вас снимающе, и в супротисловие вас приводяще, и честию вас мало не с нами равняющее, молотчих же детей боярских с вами честью уподобляюще". Особенно раздражал Ивана поп Сильвестр, забывший о своем священническом сане ради мирской власти: "Или мниши сие светлость благочестива, еже обладатися царьству от попа невежи и от злодейственных изменных человек, и царю повелеваемому быти?"; "или убо сие свет, яко попу и прегордым лукавым рабом владети, царю же токмо председанием и царскою честию почтенну быти, властию же ничим же лучше быти раба?".
Заслуживает пристального внимания свидетельство Ивана Грозного о политике Сильвестра и Адашева, приводящей в "самовольство" и "супротисловие" бояр царю, производящей "поравнение" в чести бояр с государем, а бояр - с детьми боярскими. Если оно соответствовало действительности, то придется признать, что реформаторы, возглавляемые Сильвестром и Адашевым, склонялись к переустройству русского служилого сословия на манер литовско-польского шляхетства, воспринимавшего своего короля как первого среди равных (и потому - выборного), но отнюдь не как Богом данного государя (и поэтому - наследственного). Речь, в конечном счете, шла об изменении политического строя Руси, причем о таком изменении, какое в исторических условиях той поры, характеризуемых смертельной угрозой извне, было бы, несомненно, гибельным для страны. Но, чтобы добиться успеха, реформаторы должны были заставить самодержца поделиться с ними властью. И, казалось, они здесь преуспели. Во всяком случае, Иван Грозный писал Андрею Курбскому, напоминая ему о Сильвестре, Адашеве и Курлятеве, которые "от прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, еже вам бояром нашим по нашему жалованию честию и преседанием почтенным быти; сия убо вся по своей власти, а не в нашей положиша, яко же вам годе, и яко же кто как восхощет; потом же утвердися дружбами, и всю власть во всей своей воли имый, ничто же от нас пытая, аки несть нас, вся строения и утвержения по своей воле и своих советников хотения творяще".