И. И. Смирнов, рассмотрев ряд исследований, затрагивающих проблему Избранной Рады, пишет: "Обзор литературы вопроса показывает, что независимо от имеющихся у тех или иных авторов различий во взглядах на "избранную раду", общей чертой всех исследователей этого вопроса является то, что все они берут за исходный момент своих исследований понятие "избранная рада" как нечто наперед данное и подлежащее лишь истолкованию и расшифровке. Иными словами, все исследователи молчаливо признают за некую аксиому то, что "избранная рада" - это реально существовавший факт, и дело исследователя - лишь правильно понять и объяснить существо этого факта. При этом странным образом забывается о том, что, прежде чем предлагать то или иное толкование "избранной рады", следует исследовать вопрос о происхождении этого понятия. Речь в данном случае идет, конечно, не о разъяснении этимологии термина "избранная рада", а о выяснении литературной истории этого термина, т. е. о выяснении того, что за источник, откуда мы узнаем об "избранной раде", и насколько можно доверять этому источнику". Изучив под этим углом зрения соответствующие исторические данные, И. И. Смирнов пришел к выводу о том, что "рассказ Курбского об "избранной раде", содержащийся в "Истории о великом князе Московском" и являющийся основным источником по вопросу об "избранной раде", представляет собою образец применения Курбским своих теоретических воззрений к освещению событий политической истории Русского государства и не может быть правильно оценен вне общей теории Курбского о принципах управления государством". Концепцию Избранной Рады надлежит, следовательно, рассматривать как отражение этой теории, а самое Раду - как некий идеальный тип государственного учреждения, существующий в теории, а не в жизни. Вот почему, "изображая "избранную раду" как продукт творчества Сильвестра и Адашева, Курбский коренным образом искажает ту реальную обстановку, в которой сложилось правительство Русского государства в 50-х годах XVI в.". Но это не значит, что Курбский летал в заоблачной выси фантазии, будучи совершенно оторванным от исторической действительности. Преподнося Избранную Раду в качестве правительства царя Ивана, он мог "опираться на реальную практику управления государственными делами в Русском государстве XVI в. Этой реальной основой рассказа Курбского об "избранной раде" являлась та роль, которую играла в Русском государстве XVI в. Боярская дума как в полном ее составе ("все бояре"), так и особенно в форме "ближней думы", представляющей собой ядро наиболее приближенных к царю бояр, своего рода правящую верхушку Боярской думы".
Отвечая на вопрос о происхождении термина "Избранная Рада", И. И. Смирнов говорит: "Можно считать весьма вероятным, что он был если не прямо взят Курбским из Степенной книги с дальнейшим полонизированием (вместо "думы" "рада"), то, во всяком случае, образован в стиле и манере макарьевской литературной школы. Таким образом, под "избранной радой" Курбский, несомненно, имел в виду "ближнюю думу".
Идеи И. И. Смирнова были восприняты А. Н. Гробовским, который полностью отрицал существование Избранной Рады как некоего государственного органа, считая ее историографической легендой. "Избранная рада с ее обширным составом, программами и политикой, - писал он, - не что иное, как чистый вымысел".
Пример А. Н. Гробовского увлек А. И. Филюшкина, который, рассмотрев переписку Ивана Грозного с Курбским, а также "Историю и великом князе Московском", написанную беглым князем, пришел к следующему выводу: "До известий ППГ (Первого послания Грозного. - И.Ф.) о "Раде" Курбский не знал о существовании такого правительства. Все его известия вторичны, представляют собой вывернутые наизнанку идеи Грозного". Использование Курбским термина "Рада" доказывает, по Филюшкину, лишь одно: "выдуманность этого правительства". Вместе с тем оно "указывает на памфлетный, пропагандистский характер ИВКМ (Истории о великом князе Московском), нацеленной целиком на читателя из Польши и Литвы". Не лучше обстоит дело и с информацией о Сильвестре и Адашеве, сообщаемой Иваном Грозным. Она скорее отражает "сформировавшиеся к 1564 г. представления Ивана IV об истории 1550-х гг., чем реальное положение вещей". Общий вывод А. И. Филюшкина состоит в том, что "история "Избранной Рады" - это политическая и историографическая легенда, сформировавшаяся на страницах переписки Грозного с Курбским. Эта легенда в большей степени отражает процессы полемики и политической борьба в общественной мысли в 1560–1570-е гг., чем реальную историю 1550-х гг.".
Современные историки по-разному относятся к построениям А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина - положительно и отрицательно. А. П. Павлов, например, вслед за этими исследователями серьезно сомневается "в самом факте существования особого правительства реформаторов - так называемой "Избранной Рады". Скорее всего, под "Избранной Радой" у Курбского следует понимать собирательный, литературный образ "добрых", "избранных" советников, прежде всего Адашева и Сильвестра, в противовес "злым" советникам, которые подтолкнули царя Ивана к установлению единодержавного тиранического правления".
Однако новации А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина встретили критику со стороны других известных историков русского Средневековья. По словам И. Грали, "труд Гробовского, хотя и вызывает интерес, имеет существенные недостатки, которые серьезно ослабляют убедительность выдвинутых аргументов". А. Л. Хорошкевич, оценивая наблюдения А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина в области изучения истории Избранной Рады, говорит: "Попытка современного английского историка А. Н. Гробовского пересмотреть вопрос о существовании Избранной рады и преуменьшить значение Алексея Адашева, поддержанная А. И. Филюшкиным, предпринявшим чисто формальное исследование политической элиты России середины XVI в., основана на полном недоразумении, игнорировании нарративных и некоторых делопроизводственных источников". Далее А. Л. Хорошкевич замечает: "Отрицая роль Сильвестра в государственной деятельности и его влияние на царя, А. Гробовский не использовал посольских дел. То же самое проделал и А. И. Филюшкин, формально, как и А. Н. Гробовский, рассматривающий кадровые передвижки в составе Боярской думы". Эти критические замечания И. Грали и А. Л. Хорошкевич, обращенные в адрес А. Н. Гробовского и А. И. Филюшкина, далеко не беспочвенны.
Думается, что дальнейшее изучение Избранной Рады должно выйти за рамки сопоставления ее (а тем более отождествления) с формальными институтами - Боярской Думой, Ближней Думой, правительством, представительными учреждениями и т. п. На наш взгляд, Избранная Рада нуждается в рассмотрении как неформальная и в некотором роде негласная организация лиц, объединенных общей идеей и преследующих цель "обволакивания" самодержавной власти ради реализации собственных интересов. И здесь нет ничего сугубо специфичного, характерного лишь для середины XVI века. В данном случае перед нами известное продолжение политики, заявившей о себе в конце XV столетия, когда при дворе Ивана III возникла еретическая партия, атаковавшая православную веру и церковь, пользуясь попустительством и даже поддержкой московского великого князя. Большие надежды в осуществлении своих замыслов еретики, возглавляемые протопопом Алексеем, дьяком Федором Курицыным и великой княгиней Еленой Волошанкой, возлагали на сильную, неограниченную великокняжескую власть. Чтобы добиться управляемости властью великого князя и превратить ее в послушный инструмент своей политики, они выдвинули план передачи великокняжеского стола сыну Волошанки Дмитрию. Этот план не состоялся. На престол взошел Василий III. Еретики подверглись казням и преследованиям. Атака враждебных русской церкви сил была отбита. Но, оправившись от разгрома, партия еретиков, руководимая теперь Вассианом Патрикеевым, попыталась, хотя бы частично, сделать то, что не удалось совершить Федору Курицыну и его единомышленникам. Казалось, для этого сложилась благоприятная конъюнктура: Вассиан сблизился с Василием III, вошел к нему в доверие и стал "временным человеком", которого люди боялись больше, нежели великого князя. Однако снова суд, опалы и преследования. Вторая попытка наступления на русский церковно-монастырскии уклад и святоотеческую веру окончилась провалом. Рассыпались надежды и на самодержавную власть, связь которой с церковью становилась все более прочной, а самодержец все зримее выступал в роли Удерживающего, или Заступника святой апостольской церкви. Так перед врагами русского православия и церкви встала задача ограничения самодержавия, превращения его из власти "по Божьему изволению" во власть "по многомятежному человеческому хотению". Подобное превращение самодержавной власти являлось началом разрушения "Святорусского царства", только что возвестившего о себе всему тогдашнему миру. Названную задачу, не подлежащую, разумеется, разглашению, и предстояло решить Избранной Раде. Этим, по-видимому, объясняется негласный, в определенной степени скрытый характер Рады и, в частности, то обстоятельство, что до сих пор нам практически неизвестен ее персональный состав, тогда как по вполне ясным намекам источников это было достаточно многочисленное сообщество.