- Так работа сложная, - ответила я. - И срочная.
- Сложная? - Она захохотала. - Вот новость. Не стала бы она первой древнейшей, если бы была сложной. Или у тебя особый перечень услуг?
- Как вам не стыдно?! - возмутилась я. - Александр Дмитриевич заказал мне книгу.
- Раскрытую? - гнусно захихикала Григорчук.
Не желая больше выслушивать эти пьяные гадости, я резко развернулась и быстро, почти бегом, направилась к лестнице. Григорчук рванулась за мной, но тут, очень вовремя, в холле появился Алешин и утащил ее в лифт.
Поднимаясь к себе в номер и обдумывая ситуацию, я вынуждена была признать, что вечер в целом прошел удачно, но противная Светлана Григорчук все-таки смогла испортить мне настроение.
Глава 3
ИРАТОВ
Вадим Сергеевич Иратов обладал редкостной способностью выкидывать из головы все лишнее и сосредоточиваться на нужном и первостепенном. Через три дня в Красногорском крае должен был начаться всероссийский форум по проблемам федерализма с участием Президента РФ. Официальным организатором и главным организатором форума являлся сам Иратов, а Президенту отводилась роль свадебного генерала. Самим фактом своего присутствия на форуме президент должен был дать понять избирателям края, что он поддерживает Иратова и желает видеть губернатором именно его, хотя и не говорит об этом вслух. Кто бы знал, чего стоило Иратову заманить к себе президента! На какие развернутые ухищрения пришлось ему пойти! Сколько денег, в конце концов, было потрачено! Но дело того стоило. Все предвыборные ухищрения его конкурентов блекли и меркли на фоне такого сильного пиаровского хода, и у Иратова сладко замирало сердце, когда он думал о предстоящем форуме.
Благодаря Светке сладости в его настроении заметно поубавилось. Она раздражала его своими многозначительными взглядами, дурацкими полунамеками-полуугрозами. У Григорчук была редкостная способность впиваться занозой в мозг и заставлять думать только о себе. Причем она обожала делать это в самое неподходящее время. У Иратова даже мелькнула позорная мысль - не уехать ли с семинара, не плюнуть ли на это сборище журналистских начальников и прочих важных персон?
Мелькнула и пропала, потому что никогда Вадим Сергеевич не бросал работу недоделанной, тем более работу, связанную с собственной "раскруткой".
Он научился ценить информацию превыше всего, еще будучи первым секретарем крайкома комсомола. "Если мы не владеем информацией, значит, блуждаем в потемках, - учил он подчиненных. - Интуиция - хорошо, а информация - лучше. А еще лучше - и то, и другое".
Журналистов Иратов не любил и в узком кругу именовал их не иначе как "представители средств массовой дезинформации", что не мешало ему признавать за ними реальную силу и власть. Он полагал, что, какие бы они ни были, пусть даже самые отвратительные, тупые и агрессивные, с ними надо не только сотрудничать, но и дружить. Причем дружить буйно, радостно и надрывно. Со всеми вместе и с каждым в отдельности. Семьями и офисами. На официальных мероприятиях и в неформальной обстановке.
И Иратов стал первым защитником свободы слова в Красногорском крае. Он учредил "Союз свободной прессы", сотрудники которого кропотливо отслеживали жизнь журналистской тусовки и оперативно реагировали на любые проблемы и неприятности любого издания или журналиста. Пьяная драка, учиненная каким-либо представителем СМИ, или дорожно-транспортное происшествие с участием какого-либо корреспондента, или протечка по вине соседей сверху, испортившая потолок теще журналиста, - все это преподносилось как злобное и гнусное покушение на свободу слова и попытку заткнуть рот свободной прессе. Иратов гневно клеймил ретроградов, не стесняясь в выражениях, и внушал всем одну простую и мудрую мысль: журналистов обижать нельзя. Мало, что ли, других пьяниц, которым можно набить морду?
Однажды на балу прессы, который Иратов ежегодно устраивал для журналистов, молодая корреспондентка краевой газеты вышла на сцену и со словами: "Только один человек в нашем крае заботится о нас, журналистах! И мы все его знаем! Спасибо, Вадим Сергеевич!", громко заплакала. Слезы чувствительной девушки были признаны большинством уместными и адекватными.
Через два года рейтинг Иратова достиг предельных высот, как говорили опекаемые им журналисты: "Уперся в потолок". И Вадим Сергеевич с легкостью выиграл выборы и стал сначала депутатом Законодательного собрания края, а вскоре - его председателем, а следовательно - членом Совета Федерации. Сохраняя влияние в родном Красногорском крае, он плавно перешагнул на столичную почву. Следующей высотой, которую Иратов собирался взять в самое ближайшее время, был пост губернатора.
Московская публика оказалась капризней и хитрей, чем красногорская. Понравиться столичной элите, влиться в нее оказалось весьма проблематично. Многие провинциальные приемчики Иратова здесь буксовали, иногда вызывая обратный эффект. Так что Саша Трошкин появился на горизонте Вадима Сергеевича как нельзя более кстати. Оказалось, что у Трошкина имеется ряд фирм, и у самой крупной из них серьезный бизнес-интерес в Красногорском крае. Эта фирма занималась экспортом ценных пород леса, а Красногорский край не только славился своими лесами, но и, как нельзя более кстати, имел неплохое месторасположение, а именно - непосредственно примыкал к внешней границе Российской Федерации. Трошкин не скрывал, что, имея на посту губернатора своего человека, он мог бы поднять лесной бизнес на недосягаемую высоту. Они оказались полезны друг другу и с удовольствием вспомнили, что некогда учились на одном курсе и даже приятельствовали, насколько им позволяла разница в происхождении. Трошкин рос в семье дипломата со всеми вытекающими из этого приятными для себя последствиями, а Иратов родился в семье председателя колхоза и пришел в престижный Институт международных отношений после армии, где он успел сделать Маленькую комсомольскую карьеру и вступить в партию. Трошкин жил в огромной квартире на Кутузовском проспекте, а Иратов - в общежитии. Трошкин хорошо одевался и не считал карманных денег, а Иратов зимой и летом ходил в одном и том же коричневом костюме и жил на стипендию плюс продуктовые посылки от родителей. За Трошкиным девочки-однокурсницы из семей высокопоставленных чиновников носились толпой, а на Иратова смотрели высокомерно и пренебрежительно. А в остальном их юность протекала одинаково. И, встретившись через двадцать лет и четко уяснив взаимную полезность, они братски обнялись. Пожалуй, теперь они были значительно ближе друг другу, чем в юности, и им уже не приходилось перекрикиваться с разных ступенек общественной лестницы.
Трошкин аккуратно вел Иратова по минным полям столичной политической жизни, а Иратов открывал для Трошкина границы Российского государства. Вадим Сергеевич оказался способным учеником и быстро влился в ряды ведущих политиков страны. А Трошкин, в свою очередь, надежно обосновался в Красногорском крае и стал там достаточно известным человеком.
Идиллия длилась ровно до того момента, когда Трошкин связался с Григорчук. Иратов, который считал верхом неприличия вмешиваться в чужую личную жизнь и (боже сохрани) высказывать нелестные суждения о женщинах своих приятелей, здесь не удержался и честно поведал Трошкину, что думает о Светке. Более того, посоветовал немедленно, пока не поздно, одуматься и найти себе девушку получше. Или похуже, это все равно, но главное - другую. Трошкин не обиделся, выслушал все спокойно, но Григорчук осталась при нем.
- Меня твоя Людка терпеть не может, ты - мою Светку, - усмехнулся он, - так что все по-честному.
Иратов понял, больше по поводу Светки не высказывался, но выбор Трошкина возмущал его и по сей день.
Интересный разговор состоялся у него с Татьяной Ценз, у которой были свои причины печалиться по поводу романа Трошкина и Григорчук. Она приехала к нему в офис без предупреждения и, ворвавшись в кабинет, прямо от порога спросила:
- Что будем делать, Вадим?
Он прекрасно понял, о чем речь, но счел за благо прикинуться дурачком:
- О чем ты, Танюша?
Нет, не потому, что боялся "заложить" приятеля - о романе Трошкина и Григорчук уже говорила вся Москва, а потому, что Татьяна застала его врасплох и он не знал, как утешать ее и что говорить.
- Ты очень хорошо знаешь, о чем я. Точнее, о ком. И ты очень хорошо знаешь, куда эта милая дама может завести и Сашу, и тебя.
- А меня-то с чего? - спросил Иратов.
- С того, что Саша занимается твоей предвыборной кампанией. С того, что вы с ним ходите в обнимку и вас воспринимают как команду. С того, что его подпорченный имидж плохо отразится на твоем.
- Согласен. Но что прикажешь мне делать? Запереть его в ванной? Не выпускать на волю? Поставить в угол или лишить сладкого? Что?
- Не знаю. - Ценз села в кресло и закурила. - Не знаю. Надо подумать. Но я уверена, что сидеть и смотреть, как она заглатывает Сашу, мы не имеем права. Не из-за него, а из-за себя. Давай себя пожалеем.
- Ты пришла ко мне только для того, чтобы сказать: "Я не знаю, как быть"?
- Я пришла к тебе посоветоваться. У тебя, как мне кажется, больше пространства для маневра. Когда права начинает качать брошенная женщина, слова ее звучат не очень убедительно. А когда вопрос ребром ставит ближайший соратник и, можно сказать, компаньон, то ситуация в корне меняется. Ты ему нужен, и от тебя он не сможет отмахнуться, как от меня.
- Я сказал ему, что обо всем этом думаю. Он выслушал. Выводов не сделал.
- Но ты же не ставил вопрос так: "или - или"?
- Или я, или Светка? - Иратов расхохотался. - Таня, ты не рано впадаешь в детство?