В дверь вошла Кристина под руку с Саксом. Гордон был в тёмных очках из черепаховой оправы с золотыми душками. Во рту торчала худая сигара, тлеющая и отвратительная на запах. От этого дыма оба полисмена содрогнулись, хотя и были терпимы и не к таким эксцессам. На Митю эта вонь воздействовала усыпляюще, да так, что хотелось беспробудно спать до самого Рождества.
-Сакс, выбросьте вашу сигару в помойное ведро, – попросил полицейский Дерябин. Он ясно ощутил запах мочи во рту и его чуть не вырвало.
Митя провёл гостей в комнату с аквариумом и книжными стеллажами, полными портретов родственников и знаменитостей.
-Где тебя черти носили, дорогая? – сдавленно, с риторической интонацией вопросил издёргавшийся муж. Митя смотрел на Кристину с виноватым взглядом изменившего супруга. – Я…
Антон Дерябин оборвал его металлическим голосом судьи, выносящего смертельный приговор.
-Мы опустим все ваши семейные разговоры. Для чего мы, я здесь? Чтобы услышать из первых уст, как твои дела, Митя.
-Но почему я должен что-то говорить?
-Ты был в русской тюрьме и за тобой нужен надзор. Нашей стране не нужен очередной гастролёр, готовый откусить жирный кусок нашего американского пирога. Чем ты занимаешься в США?
Митя сонно глотнул обильную слюню и снова вытер теперь вспотевшие, но чистые руки. Они все сидели на креслах и диване, перебрасываясь взглядами друг на друг а как ярые соперники.
-Я пишу книгу.
-О чём?
-О сексе.
Дерябин истерически расхохотался.
-Молодец. Хвалю. Но знай: я первый узнаю, когда ты вдруг переступишь черту закона. Я буду следить за каждым твоим передвижением, за каждой твоею мыслью.
Полицейские ушли, бросив открытой дверь
Глава 12
– Не понимаю этих господ полицейских: они могли бы сунуть нос даже в дела Создателя! В сопливо-ранимом детстве я выловил восемь рыбёшек в неположенном детстве – и был доставлен в участок в наручниках, под охраной двух горилл явно нечеловеческого вида, которые всё время плевали, будто всю ночь ели арахис.
Кристина слушала Гордона Сакса вполуха, думая о книге, по словам Мити, начатой три дня назад. Верила ли она в силы писательского мастерства своего возлюбленного, она не решалась сказать, но раз тот был хорош в ночные часы во время супружеского долга, почему бы ему ловко управляться не только своим пенисом.
– Бакунин говаривал, что полиция – это раковые клетки на теле всякого государства, – запивая пережёванные фасолевые стручки соком зелёных яблок, произнёс Митя, всё время поглядывая на Кристину. Девушка увлечённо что-то рассматривала по верх головы Сакса. Сам литературный агент уже курил зеленоватую сигару, пускал колечки дыма и еле справлялся с отрыжкой.
Сакс поправил волосы и взглянул на часы. Подумав, почему молчит его мобильник, он спросил у Мити:
– С чего желаете начать свою книгу?
– Шедевр начинается со знака восклицания, а заканчивается знаком вопроса.
– Этому вас учит русская литература?
– Нет, сама жизнь.
Сакс рассмеялся, едва не проглотив свою сигару.
– Забудьте о жизни. Что вы знаете о ней? Я осмелюсь показать вам одно любопытнейшее местечко, оно перевернёт ваше представление о мире. Мир состоит из иллюзий и наших домыслов. Закрытые ночные клубы – вот где твориться этот самый мир.
Кристина принесла чай на позолоченном подносе. Чашки рождали удивительно терпкий аромат, по-видимому, подумал Митя, любимая добавила корицы в эти янтарные дымящиеся жерлы. Сакс не любил чаепитий, но уходить вовсе не собирался.
– Что за клуб? – спросила невинно Кристина.
Гордон откашлялся, поправил галстук, съехавший на бок.
– В это место пускают только одиночек. Волков или волчиц, одиноких и жаждущих острых ощущений. Некоторые это сравнивают с падением с небоскрёба: уходя, ты ощущаешь только душу, позабыв о теле.
Митя сверкнул взглядом.
– Любопытно.
– Я рад, – Сакс постучал пальцами по циферблату часов. – Эту вот штуковину мне там и преподнесли в подарок. Удивительно точная вещь.
– Наверное, дорогие? – Кристина вытерла мизинцем краешек губ. Её любимый ореховый торт просто таял во рту. Как вкусно!
– Мой отец никогда на дух не переносил дешёвки. Он мне подарил эти часы в память потери девственности.
Митя и Кристина переглянулись.
– Да, у нас, американцев, любая болтовня к столу, мы любим за мясом и стаканом виски потрепаться о поломанной канализации, дырявых подштанниках соседа и чем вырвало утром всю ночь пившего шерифа.
Далее агент попросил Митю составить ему компанию в прогулке по оранжерее. Лимоны и апельсины, маньчжурский орех первой молодости, а под ним – древнейшего вида папоротники, предки которых ещё не видели человека – всё это впечатлило толпы туристов, и Митю как само собой разумеющееся. Хотя он не был сентиментален, вид божественной красоты действовал на него оптимистически.
– Вы интересуетесь невинностью? – вдруг шепотом на ухо произнёс Гордон, обдав Митю запахом высококачественной жевательной резинки.
Митя ошарашенно оглянулся по сторонам.
– И вы туда же… сказал он.
– Пусть эта тема не для спартанца, но всё же – биржевик, воротила, финансист, человек, знающий все винтики шара земного. Я думал, вам будет интересно узнать, что эта щекотливая темеца давно будоражит мой ум. Что можно читать невинностью? Отсутствие первого полового акта или духовная чистота? Может ли не познавшая женское тело мужская особь считаться мужской? Ну как вам такая Сорбонна?
Они вышли из зарослей вишнёвых деревьев и присели на скамейку возле розария. Рабочие срезали роскошные розы, ложили их в специальные стаканчики определённой высоты, выполненные в виде пчелиных сотов. Сакс, положа ногу на ногу, сосредоточенно наблюдал за молодой женщиной в жёлтом комбинезоне, считавшей розы на айпаде.
– Человек – существо самоудовлетворяющееся, но хотя бы иногда ему требуется нечто со стороны, – продолжил Сакс, – что поднимет ему самооценку. Но я считал себя мужчиной с самого рождения, хотя процесс потери девственности потряс мои представления о том, что есть человек. Отец, приведший меня в близлежащий бордель, стал для меня божеством, а вот тело безгрудой негритянки я просто возненавидел, как безумный Адольф – Москву. ****а, вокруг которой вращается весь мир, моё проникновение в её – не это ли самая большая глупость среди людей?
Митя достал мобильник и взглянул на время. Он стал уставать не столько от самого разговора, сколько от напора спеси этого весьма распутного человека.
– Вы атеист, Гордон.
– Я не верю в красоту. Красота не спасёт мир, она его погубит. Человечеству нужны тёмные строгие краски и мысли, всё бросающееся в глаза – от лукавого. Вы помните свой первый половой акт?
– Разумеется.
– Вас это потрясло?
– Меня потрясли суммы, торгующиеся на бирже в первый день мой работы. Деньги более впечатляют, чем секс. Нет первого – нет и второго, а не наоборот.
Сакс постучал об брусчатку каблуком туфли.
– Вы интересный человек, мистер Пурин! Мы сошлись взглядами в этом вопросе, сойдёмся и в других. Меня интересует то, о чём думает русский человек, чего боится, чему радуется, от чего бежит… В 16 я перечитал всего Толстого, кое-что почерпнул у Достоевского, и всё это проросло во мне мощными корнями. Знакомство с вами – ещё одна радость.
Гордона Сакса волновало желание Мити быть откровенным, ведь бизнес строится на предвидении, а потому литературный агент должен знать вселенную души опекаемого писателя. Пусть Митя не до конца открыт, пусть где-то он лукавит, где-то по-циничному брезглив, однако, самое главное – чтобы он оказался именно тем, в кого нужно вкладывать энные суммы долларов.
Сам Сакс пришёл в книжный бизнес после автокатастрофы, когда врачи клиники Св. Фомы в Сакраменто поставили ему безнадёжный диагноз: полная обездвиженность. Оставшись один на один с отцовой библиотекой, он буквально ночи напролёт поглощал книги всех возможных жанров, не брезгуя ни чем. Особенно он полюбил эротику. Не имея возможности овладеть женщиной, он перенёс половые желания в свой воображаемый мир, ставший для него раем. Он потерял все зародыши веры в христианского Бога, он присягнул на верность античной философии, впитывая её своеобразный мёд мудрости и наивности. Через два года он встал на ноги и это был уже другой человек.
У букинистического магазина Бернштейна Митя и Гордон Сакс встретились вновь, и будто бы и не расставались, однако молодой писатель был всё также несколько холоден к своему американскому протеже. Вообще, Мите требовалось изрядное усилие чтобы сблизиться с неординарным человеком.
Они вызвали нью-йоркского такси, но оно не спешило ехать к ним. Прохладный прибрежный ветер лез под одежду и некоторые прохожие поеживались, бросая в сторону недоброжелательные взгляды, полные пустоты. Но Нью-Йорк жил обычной неугомонной жизнью, впитывая в себя сердечные биения людей, свет солнца и дыхание земли, покрытой асфальтом.
– Чтобы жить в городе, нужно отречься от многого, если не от всего, – изрёк Сакс и высморкался некрасиво.