Репетитор
Продолжение
А также математики, основ высшей математики, физики, и – о Боже! – даже русского языка и литературы как сочинения на вступительном экзамене.
Гарантию поступления доцент давал 100 % и, как мы увидим в дальнейшем, не обманул.
Вместе со мной постигали азы и премудрости математики и физики такие же два долбака и придурка.
Они мне напоминали знаменитых героев бессмертного романа Ильфа и Петрова.
"Никеша и Владя были вполне созревшие недотёпы".
Любимыми словами Вадима Николаевича были:
– Не волнуемся, смотрим, по схеме.
На любые тригонометрические функции, уравнения с тремя или двумя неизвестными у него был свой личный, специфический и индивидуальный подход.
Он терпеливо, а главное, очень доходчиво разъяснял нам решение дебильных задачек про "из пункта А в пункт Б вышел поезд или пассажир", а когда он туда придёт и придёт ли вообще, хуй его маму знает.
Это же касалось мудрёных задач по физике про сопротивление, напряжение, выделение энергии и прочей нудной и совершенно непонятной хуйни.
Короче, всего за шесть месяцев он сумел натаскать нас, что безуспешно пытались сделать учителя наших школ в течение долгих десяти лет.
Именно натаскать, а не научить!
– Забудьте всё то, чему вас учили в школе, – медленно вдалбливал в наши головы Вадим Николаевич.
– Не волнуемся, смотрим, по схеме – это оседало в наших мозгах, как "Отче наш".
Все его "схемы" в корне отличались от школьных, но позволяли щёлкать физику и математику в пределах вступительных экзаменов в ВУЗ, как орехи.
Плюс ко всему накануне экзаменов он достал нам пачку уже проверенных от ошибок фото-шпаргалок сочинений на любые темы.
И призвав не волноваться и действовать по схеме, сказал, что одна из этих шпор обязательно будет темой сочинения.
И не ошибся.
Вид у самого Вадима Николаевича был довольно экстравагантный.
Стрижен наголо – большая редкость по тем временам, на голове буддистская шапка, сандалии на босу ногу, парусиновые брюки.
Эдакий Корейко начала 1970-х годов. Или диссидент, свободный художник, бард и менестрель своего времени.
Мало того, он сказал, как нам надо правильно сесть на вступительном экзамене по письменной математике – через ряд – чтобы получить три одинаковых варианта.
Результат был ошеломительный! Мы все получили по пятёрке.
Вадим Николаевич предложил не волноваться и смотреть по схеме.
Наступил день устного экзамена по физике. Тут пришлось труднее, "схема" доцента дала непредвиденный сбой и задачка попалась злоебучая, как старушка.
Пришлось очень сильно напрячь мозги, но решение пришло в последнюю секунду благодаря магическим, вы не поверите, "смотрим" и "по схеме".
Четвёрка!!!
Никеша и Владя также отдуплились по четыре балла.
Далее мы все трое благополучно "сдули" со шпор сочинения, не доглядев по одной запятой, и дружно получили по четвёрке.
Наступил решающий день.
Экзамен по устной математике. У недотёп дела были получше, благодаря средним аттестатам 4,0 балла. А у меня только 3,0.
А проходной балл был 21,0. Их устраивала четвёрка, а мне нужно было кровь из носу получать пятёрку.
Но я с блеском решил тригонометрическую задачку, обсчитал логарифм и приговорил к смертной казне мудрёное уравнение прямо у доски. Профессор только крякнул и спросил:
– Что за "схема"? – и откуда я её знаю, слегка прихуел, но вывел твёрдую пятёрку.
"Ура, товарищи!" – как говаривал Левитан.
Я поступил на дневное отделение МИИТа – строительный факультет.
Говорят, что когда об этом узнала седенькая математичка Мариванна, то она чуть не сошла с ума.
Ебла она весь наш десятый "А" – мама не горюй, а я так вообще перебивался у неё с двойки на тройку.
Рассказывали, что она бегала по учительской, прижав сухенькие ладошки к вискам, и раскачивалась, как лапсердачный еврей у синагоги.
При этом Мариванна истошно причитала, пытаясь рвать седые волоса на отвисшей, как челюсть, жопе, и кричала:
– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!
А вот Вадим Николаевич светился от радости и не преминул срубить с моих предков, а также с родителей недотёп премиального бабла.
Никеша и Владя тоже набрали проходной балл и даже зарделись, точь в точь как в романе "12 стульев".
Его советы мне пригодились по жизни – не волноваться, внимательно на всё смотреть.
Только вот действовать по "схеме" не получается, жизнь – она штука сложная и ни в какие "схемы" не вписывается.
Даже у такого уникума, как Вадим Николаевич…
Больничка два
Незадолго до окончания школы я второй раз попал в больницу. Мне предстояло удалять гланды.
Ангины так замучили, что в 15 лет пришлось лечь в детскую больницу на операцию.
В огромной палате лежало человек 15–20 детишек. Шум и гвалт стоял страшный.
Детки носились на головах и стояли на ушах, пыль вилась столбом.
Вместе со мной в палате лежал переросток-второгодник Вадик, лет 16-ти от роду.
Ему предстояла такая же операция, и мы с ним договорились поддерживать друг друга – гасить малолеток, соблюдать тишину – знали уже, что после операции боль страшная и любой шум бьёт по ушам, как молоток.
Первого прооперировали Вадика, когда его привезли в палату, то вид у него был бледный и синий.
Детишки пытались начать галдеть, но тут же получили от меня хороших бздян и приумолкли.
После этого, я в торжественной тишине зачитал малолеткам манифест "О тишине, правилах хорошего тона, и охране спокойствия Вадика".
Под страхом физического воздействия детки всё поняли, и в палате водворилась тишина и порядок.
Когда молоденькая и симпатичная медсестра Ольга, лет восемнадцати, пришла в палату, то сильно удивилась.
Все безропотно мерили температуру и принимали таблетки.
Ольга чуть задержалась у моей койки, а когда таблетка случайно упала, она нагнулась ей поднять, то тут я увидел, что она была без трусов.
Аппетитная "пелотка" так зазывно поигрывала между двумя половинками не менее аппетитной задницы, что "шляпа" в момент задымила.
У меня уже был сексуальный опыт после пионерского лагеря, и я решил добиться Ольгиного расположения во что бы ни стало.
Тем временем Вадик быстро оклемался и настал мой черёд идти под нож хирурга.
Он проводил меня почти до операционной и напутствовал словами:
– Не ссы, всё будет хорошо.
Ага, во время операции – а она шла под местным наркозом – женщина-хирург задела мне вену прямо в горле, кровь хлынула, как из ведра.
Тогда мне прямо в рот вставили огромный кохер – кровоостанавливающий зажим, названный так по имени его изобретателя, знаменитого хирурга Теодора Кохера.
Об этом мне чуть позже, в перерывах между минутами любви, расскажет Ольга.
Но мы отвлеклись от операционной, дорогой читатель, а там докторша буквально кричит мне:
– Зажми рот зубами как можно плотнее и держи кохер до посинения.
При этом лицо у неё было сине-бледное, только потом до меня дошло, какому риску я подвергался.
Зажим зажал сосуд, а я держал во рту эту штуку ещё полчаса, после чего вену зашили мне прямо в глотке, практически наживую – наркоз уже отошёл.
Ведь новое обезболивающие мне почему-то не вкололи.
Операционная вся в крови, как в фильмах ужасов, но меня уже везут в палату.
Там меня встречает Вадик, как рота почётного караула у мавзолея Ленина.
Боль страшная – это отходняк, но в палате гробовая тишина.
Все лежат по струнке и очень тихо шепчутся вполголоса.
Между койками ходит мой товарищ и отвешивает страшные оплеухи и подзатыльники тем, кто пытается "колбаситься" или повысить голос.
Через пару дней я пошёл на поправку, Вадика выписали, и тут закрутилась интрижка с Ольгой.
Сестричка дежурила ночью, а я пришёл в ординаторскую и стал объясняться в любви.
Ольга недолго сопротивлялась, и опять почему-то оказалась без трусов.
Мы занимались любовью всю ночь, после этого гланды стали заживать значительно быстрее.
Она напросилась на ночное дежурство ещё на одну ночь, но меня вскоре выписали.
Этот роман в больничке я ещё долго вспоминал, но в школе все мои мысли занимала сисястая одноклассница с Преображенки.
Любительница минета и "лиц кавказской национальности", которые, благодаря её пышным формам, вились вокруг неё, как мухи.
"Ты уже вытер задницу?"
Но куда же без футбола – вроде и роман не о нём, но игра в ножной мяч так плотно окружала мою школьную жизнь, что без неё никуда.
"Генерал уделял отхожим местам столько внимания, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.
– Ты уже вытер задницу? – спросил генерал-майор Швейка".
Ярослав Гашек, как всякий гениальный автор, заглянул в будущее.
В далёкие 1970-е годы не то, что поссать, но и посрать в Луже, в перерыве матча, было архисложно и архиважно.
Немногочисленные кабинки для сранья были пожизненно заняты и оттуда неслись нечленораздельные крики толи о помощи, толи о…
– Мужики!
– Мужики – выручайте, меня сильно "пронесло", а бумаги нет, – вдруг раздался вопль из крайней кабинки.
Народ шуганулся, а самый сердобольный отодрал наклейку от пива "Жигулёвское" и сунул её мужику через верх кабинки.
Героический поступок мужика имел непредсказуемые последствия.
Многие, во время справления малой нужды, ещё и умудрялись посасывать пивко из горла.
Несколько десятков наклеек пива "Жигулёвское" потянулось к кабинке безымянного мужика.