* * *
- Ну наконец-то, Танюш… Кушать будешь? Я курицу запекла и блинчики твои сделала любимые, гречневые…
- Да какое кушать, ба… Поздно уж.
Чмокнув бабушку в морщинистую щёку, Татьяна оставила сумку в прихожей и сразу проскользнула в ванную - умыться. Юбилей затянулся до девяти вечера, а она была обязана оставаться до конца и снимать эти сытые и пьяненькие лица. Юбиляр с тремя подбородками и галстуком на животе почти параллельно полу, его супруга - дама-контрабас с таким же низким и властным голосом, как у этого инструмента. Завтра обрабатывать двести снимков.
Тинка не спала - читала в постели. Книга была слишком тяжёлой для её прозрачно-хрупких рук - огромный, как кирпич, том, и она поставила её нижним обрезом на одеяло. Свет бра озарял копну её золотых волос, собранных в небрежную косу. Тинка - это сокращённо от "Кристина".
Татьяна склонилась, накрыла тонкие косточки её запястий ладонями.
- Чего не спишь? Ты видела, сколько времени?
Улыбка Тинки прозвенела тихим колокольчиком (совсем как её имя):
- Я же сова, не засыпаю рано.
- Совёночек ты мой, - вздохнула Татьяна, пробегая пальцами по богатому шёлку золотистых прядей. - Как ты сегодня? Уколы все поставили?
- Ага. Норм.
Постель была приспособлена для искривлённой спины сестрёнки: прямо лежать та не могла и спала полусидя, поддерживаемая подушками. Диагноз её звучал грозно: спинальная амиотрофия Верднига-Гоффмана, его поставили ей в десять лет.
- У тебя всё хорошо? - Тоненькая рука невесомо легла на рукав Татьяны, большие прозрачно-голубые глаза смотрели с мягкой проницательностью усталого, искалеченного ангела. - У тебя лицо прямо измученное…
- Всё супер, Тинок. Просто работы было много. Все как обычно.
Татьяна всё-таки закинула в себя пару блинчиков со сметаной, прихлёбывая травяным чаем. Свой поздний ужин она ела, не отрываясь от компьютера. А у Тинки была радостная новость: они с бабушкой съездили на прослушивание к педагогу по вокалу, и та согласилась заниматься с Тинкой.
- Представляешь, я арию Царицы Ночи ей спела… Ну, какая из меня Царица? - Сухонькая, измождённая ладошка сестрёнки сделала "фейспалм", прикрывая смущённую улыбку. - Но мне ж хотелось блеснуть!.. Впечатление произвести.
Тинка бредила оперой. Одному Богу было известно, чего ей стоило извлекать из своей впалой груди ангельские звуки - чистейшее, райское, хрустальное, летящее колоратурное сопрано. Ей было тяжело дышать, тяжело просто жить… Каждый день, каждая минута были борьбой. До сих пор она занималась сама, искала какие-то уроки вокала в интернете, поглощала специальную литературу и пела, пела, пела - до изнеможения, до потери дыхания. Она даже мужские арии исполняла по-своему, в только ей доступном божественном диапазоне - заоблачном, крылатом. Больше всего она любила арию Неморино - "Una furtiva lagrima". У соседей не хватало духу жаловаться. Да кто бы посмел заикнуться - потребовать, чтобы это чудо смолкло?
Операция на позвоночнике стоила дорого, им удалось собрать пока только четверть суммы. Татьяна работала с утра до вечера, откладывая понемногу; также сбором средств занимался детский благотворительный фонд. Тинка мечтала о консерватории… Когда-нибудь, когда ей сделают операцию, она обязательно поступит - так она говорила. Вся душа сияла сегодня в её глазищах: Любовь Васильевна согласилась с ней заниматься. Бесплатно!
- Золотая женщина, просто золотая, - сказала бабушка, смахивая слезинку. - Дай ей Бог здоровья!..
От возбуждения сестрёнка не могла уснуть до полтретьего ночи, а с ней и Татьяна - падающая замертво от усталости, но заражённая этой чистой, наивной радостью. Чтобы достойно предстать перед учительницей, Тинка с бабушкой даже сшили красивое белое платье; теперь оно висело на плечиках, а сестрёнка бросала на него лихорадочно-нежные взгляды, полные самых смелых надежд.
- Ну всё, совёнок, спать, - зевнула Татьяна, роняя голову на руки.
Воздушные пальцы ласково тронули её волосы.
- Ты ложись, если устала, Танюш. А я ещё немножко почитаю.
В четыре утра светильник над кроватью всё ещё горел, но книга лежала на одеяле, а голова Тинки покоилась на подушке. Татьяна тихонько положила книгу на тумбочку и щёлкнула выключателем. За окном светало, просыпались первые птицы.
В девять Татьяна, зевая с риском вывиха челюсти, варила кофе в турке, а бабушка суетилась у плиты - пекла творожные сырники.
- Слушай, а как вы ездить на уроки будете? - Татьяна сняла турку с огня, плеснула в чашку горячего молока. - Каждый раз такси заказывать?
- У нас специальное такси для колясочников появилось, ты не слышала? - Бабушка ловко перекинула партию сырников со сковородки на тарелку. - Вот и попробуем, что за услуга. Вроде бы недорого - я звонила, узнавала. Занятия дважды в неделю, так что, думаю, не такие уж и большие деньги выйдут… Главное, чтоб Тиночка училась. Она же живёт этим.
Школьную программу Тинка осваивала дома, ездить приходилось только на экзамены. Сестрёнка каждый раз волновалась до рвоты и обмороков, но сдавала всё благополучно; тройки у неё были только по алгебре, геометрии, физике и химии, все остальные предметы - на "хорошо" и "отлично". Она самостоятельно занималась итальянским, французским и немецким - основными языками европейской оперы; Татьяна работала целыми днями, но и у Тинки было насыщенное расписание. Утром - школьные предметы, после обеденного перерыва - пение (пока соседи на работе), вечером - языки, чтение музыкальной литературы. Едва ли в этом плотном графике находился хотя бы один свободный час. Иногда хрупкое здоровье подводило, но, едва почувствовав себя лучше, Тинка с удвоенным жаром принималась за свои занятия снова. Ни единой праздной минуты, ни единого пустого и ленивого дня. Тинка стремилась успеть как можно больше.
Тридцать-сорок лет при хорошем поддерживающем лечении - таков был прогноз врачей на её жизнь, но это - в самом благоприятном случае. Операция Тинке требовалась безотлагательно. Всё упиралось в деньги.
До одиннадцати Татьяна трудилась дома - обрабатывала снимки, прерываясь только на варку очередной чашки кофе, потом поехала в студию. Вчера она снимала юбилей, сегодня - свадьбу.
Ей удалось освободиться пораньше - в пять. Конечно, дома её ждал бабушкин вкусный ужин, но организм требовал сладкого, а кафе-кондитерская манила уютными столиками. Татьяна не устояла - перебила аппетит пирожным. Майский вечер шелестел тополиными песнями, в городском парке работали карусели. К горлу подступил тугой горький ком: она-то сама в детстве накрутилась вдоволь на всех аттракционах, а вот Тинке не покататься.
- Ты что-то рано! - удивилась и обрадовалась бабушка. - А у нас сегодня пирожки с картошкой и грибами…
- Я попозже, ба. - И Татьяна забралась в душ.
Освежённая, с влажными волосами, она заглянула к сестрёнке: та усердно занималась немецким, повторяя слова и предложения за диктором.
- Ладно, учись, не буду отвлекать… - Татьяна только подмигнула и отправила воздушный поцелуй, который Тинка поймала, не отрываясь от урока.
На рабочем столе лежала папка с комиксом. Сюжет застопорился, Татьяна ломала голову, как свести героинь вместе. У каждой - своя история, своя жизнь, но момент знакомства как-то не вырисовывался. Наверно, потому что Татьяна сама не очень-то умела знакомиться с женщинами. Нет, не из-за бабушки; бабушка всё знала и не осуждала, а Тинка и подавно. Внезапная немота и неуклюжесть накатывали, точно приступ болезни, и Татьяна не могла выдавить из себя пару связных слов. Да ещё и живот начинал ныть. В интернете, правда, было полегче вести беседу, она даже переписывалась с двумя девушками. С одной из собеседниц она даже встретилась в реале, но позорно провалилась на свидании. Воспоминания об этом фиаско до сих пор болезненно пульсировали, заставляя щёки и нутро гореть от стыда. Встречу со второй девушкой Татьяна оттягивала, как могла.
Нарисованные на бумаге комиксы она сканировала и выкладывала на сайте художников. Из-за большой загруженности на работе истории выходили не часто, на один сюжет она тратила от месяца до трёх. Рисовала урывками, иногда ночью.
Как же познакомиться с этой длинноволосой брюнеткой? Татьяна рассматривала героиню, кончики пальцев скользили по каштановым прядям рисованной красавицы, медлительно лаская и впитывая их шелковистое тепло… Она немела перед плодом собственного воображения, как перед живой женщиной, даже низ живота начал предательски поднывать.
…Откуда-то взялся парк аттракционов. Брюнетка садилась на колесо обозрения, а героиня Татьяны в последний момент заскакивала в соседнюю кабинку. Ну, покатаются они, а дальше? Нет, этак опять ничего не выйдет. Татьяна смяла листок.
И снова парк, брюнетка ест мороженое, оно тает и течёт по руке… А Татьяна (вернее, её рисованный "аватар") с глуповато-радостным и услужливым выражением лица протягивает ей салфетку. Ну что ж, очень мило с её стороны, но снова ни к чему не ведёт. Листок опять полетел в корзину.
Любовные сюжеты плохо ей удавались, свободнее Татьяна себя чувствовала в философии и юморе, иногда у неё вырывались мрачные истории в жанре нуар. Порой её фантазия порождала сказочных персонажей или нечто сюрреалистическое и малопонятное даже ей самой. А вот романтика и "любофф", увы, не покорялись.
В общем, вечер прошёл крайне неплодотворно, так ничего путного Татьяна и не придумала, сюжет не продвинулся ни на страницу. Бабушка с доброй сочувственной улыбкой подсунула тарелку с пирожками, чай и яблочное повидло:
- Танюш, ты кушай, не забывай. А то весь день бегаешь, бегаешь… В чём только душа держится?!