– Да, ты права. – Беззаботно отстранившись, демон беспечно пожал плечами, а затем и вовсе встал, при этом подняв и меня. Начал старательно смывать пену, объясняя: – Некоторым хватает и секса, многие никогда не познают истинной любви, находя заменители. Фальшивые, всего лишь похожие… иногда очень похожие. Страсть очень часто принимают за любовь. Любовь же на вкус абсолютно иная. Как и нежность. Как и искреннее, незамутненное счастье. Голову мыть будем?
"Что?"
– Ладно, не будем. Ты же мыла ее перед ужином, верно? Верно, – разговаривая сам с собой и отвечая на свои же вопросы, демон в три секунды вымылся сам, выключил воду и, шагнув из кабины, отправился за полотенцами.
Себе взял среднего размера и, тремя скупыми движениями пройдясь им по телу, обернул вокруг бедер. Меня завернул в большое и еще одно накинул на промокшие под душем волосы. Я же в это время стояла в ступоре, даже не пытаясь сделать что-либо сама. Судя по всему, он уже все распланировал, и мое участие сводилось лишь к моему присутствию.
– Не обязательно. Если хочешь, можем поговорить. Как ты относишься к живописи в стиле романтизма? Мне кажется, стремление художников к свободе, раскованному выражению эмоций, богатству образов было в первую очередь связано с тем, что они решили отвергнуть аристократизм. Наверняка ты знаешь, что этот стиль зародился во Франции на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков. Революция сменялась революцией, чернь требовала прав и свободы, и, естественно, это отразилось и в живописи… Ты меня слушаешь?
Нет. Я не слушала. Точнее, слушала и обалдевала. Какая живопись? Какая, к чертям, Франция? Меня только что раздели, вымыли, перевозбудили, затем кинули, попутно объяснив, что действительно хотели со мной переспать, но можно и отложить. А теперь мы будем разговаривать о живописи?
Он привел меня в спальню, усадил на кровать, а сам отправился к комоду и вынул из верхнего ящика фен.
– Не хочешь?
– А можно выпить?
– Нет.
– Почему?
– В моем доме нет алкоголя.
– Вообще? – Это удивило еще больше.
"Вот прям совсем-совсем нет? И даже красного сухого? И даже водки?"
– Ты не пьешь водку.
"Когда нет ничего, можно и водки…"
Осуждающе качнув головой, он вставил вилку в розетку и махнул рукой, чтобы я подошла.
Подошла. Протянула руку, чтобы взять фен, но он отрицательно качнул головой и указал рукой на стоящий рядом пуфик. "Больной…"
– Я предпочитаю иное определение. – Сняв с моей головы полотенце и включив на удивление тихий фен, он продолжил: – Мне больше нравится слово "эпатажный", хотя ко мне оно тоже вряд ли подходит. Анна, желание вызывать эмоции и при этом находиться рядом с объектом не болезнь. Для меня это норма. Так уж сложилось, что моим объектом на время стала ты. И поверь, я не собираюсь лишать себя удовольствия насладиться как можно большим объемом эмоций, прежде чем мы достигнем цели. Предупреждая твой вопрос о том, почему я раньше не обзавелся кем-то похожим, отвечу – я могу обходиться без подобного эксклюзива без особых проблем. Мне хватает одного смертника раз в квартал. Но раз уж у меня появилась ты…
"Сюрреалистичный какой-то монолог получался… То есть я и правда для него развлечение, появившееся всего лишь из-за нелепого стечения обстоятельств? И если бы я не села в машину, он бы проехал мимо? Мы никогда бы не пересеклись, а он не завел бы себе "рабыню"?"
– Да, в целом ты права. Кроме рабыни. Сама знаешь, это не так. Я мог бы совершить правосудие и сегодня, но мы ведь уже договорились, верно? Мне необходимо твое счастье, иначе я не согласен. Так что расслабься, девочка…
"И получай удовольствие? Ну-ну…"
– Почему нет? Ты ведь его получаешь. – Мужские пальцы скользили по прядям, высушивая и одновременно расчесывая. – И я его получаю. И будет у нас некий симбиоз, пока мы не достигнем желаемого…
Бред, который происходит со мной.
– Когда?
– Все зависит от тебя. Естественно, я буду прилагать для этого максимум усилий, но в конечном счете все будет зависеть именно от тебя. – Фен был выключен, и Кирилл легонько подтолкнул меня в спину. – Все, я закончил. Иди в кровать.
"Голая?"
– Да.
И так серьезно это "да" было сказано, что я не поленилась обернуться, чтобы уточнить, но пока недоуменным взглядом.
– Да, Анна. Я сплю голым. И ты – тоже.
"Вообще-то нет…"
– Да.
Все-таки психиатры на медосмотре что-то просмотрели… Эта моя бунтарская мысль осталась без ответа, и когда я чуть заторможенно села на кровать, Кирилл подошел ближе и протянул руку. Видимо, затем, чтобы я отдала ему полотенце. Да забирай!
Фыркнув, встала, развернула, вручила. Отвернулась, откинула одеяло в сторону и, уже собираясь занырнуть под него с головой, услышала:
– Я сплю слева.
Да пожалуйста!
Оккупировав подушку справа, причем самую крайнюю, так как на кровати было аж четыре, я закрыла глаза и отвернулась, пытаясь не думать ни о чем. Получалось плохо. Точнее, совсем не получалось. Почему-то в голове засела и начала меня усердно грызть мысль, что ему намного проще было завести любовницу и слизывать с нее эти самые остаточные запахи эмоций, чем тащить в дом мокрую и, как он выразился, "протухшую" полукровку, а затем и вовсе укладывать ее рядом с собой в постель. Нет, правда!
– Со мной никто не уживается. В личной жизни я тиран. А теперь успокойся и спи.
"Мило. Очень мило. Что, совсем не думать?"
– Не можешь?
Грустно вздохнула и мысленно призналась: да, не могу. День, точнее, вечер был чересчур насыщенным, и теперь я минуту за минутой проживала его заново, пытаясь понять, но так ничего и не понимая.
– Знаю безотказный метод…
Сообразив по тону, что конкретно он имеет в виду, скривилась. Нет, спасибо.
– Зря отказываешься.
Как он смог бесшумно проскользнуть под одеялом, я не поняла. Он дышал мне в затылок, и его рука лежала на моем бедре.
"А можно не шарить в моих мыслях так бессовестно?"
– Поверь, я максимально абстрагируюсь от твоих мыслей, но ты словно сама их мне посылаешь. Не понимаю… – В его голосе действительно слышалась озадаченность, так что я поверила моментально.
"Да и не было это новостью. Я ведь не только демон, но и сирена…"
– Верно. Наверняка именно поэтому. – Рука собственнически скользнула на живот, и кончики его пальцев начали выписывать на моем теле вензеля. – Сирена с сорванным голосом… Да, наверное, дар ушел внутрь и теперь пытается пробиться иным, доступным образом.
Он размышлял вслух, при этом ни на секунду не оставляя поглаживаний. Я была бы рада от него отстраниться, только вот мне это нравилось. Казалось, что благодаря его пальцам не от меня к нему, а, наоборот, от него ко мне шло живительное тепло. Жизненное тепло. То самое, которое заполняло мелкие трещинки в моем заледеневшем панцире и потихоньку просачивалось внутрь, оживляя душу и сердце.
Я понимала, что с его стороны это всего лишь банальное желание секса с обнаженной доступной девушкой, но не могла отказаться от мысли, что я кому-то нужна, что во мне кто-то нуждается, что я больше не одна. Иллюзия, конечно… но почему бы не поддаться ей и хоть на пять минут почувствовать себя необходимой?
Я поняла, что забылась, и он услышал абсолютно все мои размышления, лишь тогда, когда Кирилл оскорбленно фыркнул мне в ухо:
– Всего пять минут? Плохого же ты обо мне мнения. Анналиррия, я способен намного дольше.
Как же я рада, что он не видит моего бордового лица…
– Зато я чувствую жар твоего смущения.
– Прекрати. Замолчи. Достаточно!
– Тогда создай щит и не проецируй. – На мгновение остановив игру пальцев, он недовольно продолжил: – Я слышу каждую твою мысль так хорошо, словно ты кричишь мне в ухо. Поверь, не все из них приятны.
– Я не могу…
– Или не хочешь?
– Не могу, – поджав губы, я шептала вслух. По крайней мере, так я сама объясняю, а не он копается в моих воспоминаниях. – Когда родители погибли…
Решимости продолжить не хватило, и голос сорвался. Всхлипнув, продолжила мысленно. Когда родители погибли, я узнала об этом из новостей. Авиакатастрофу освещали по всем каналам. В этом самолете летело столько высокопоставленных лиц, что первой версией катастрофы тут же стал теракт. К сожалению, расследования подобного рода проводились слишком долго, и не факт, что даже через несколько лет я узнаю правду.
Для меня правда одна – родителей не стало. В один момент. В одну секунду. Мне даже хоронить было некого – самолет упал в океане.
Первые дни я рыдала сутками. Не ела. Никуда не ходила. Не отвечала на звонки. В итоге соседка, у которой были запасные ключи, вызвала бригаду "скорой" и сама им открыла.
Бригаду ждало печальное зрелище…
Именно тогда стало ясно, что я потеряла голос и теперь мои глаза больше не голубые, а бордовые.
Из больницы я сбежала на вторые сутки, уйдя в одной ночной рубашке и без проблем пройдя мимо поста и спящей медсестры. Еще сутки мне понадобились, чтобы вернуть себе приличный вид и постараться не выказывать свою боль на людях. В течение первой недели я прошла медосвидетельствование на психическое состояние, и теперь у меня была справка, что я вменяема и угрозы для окружающих не представляю. Мне выписали успокоительное и стабилизирующее и оставили в покое. Я забрала ключи у соседки и запретила ей вмешиваться в мою жизнь.
Даже на работу начала ходить…