В чужом затхлом коридоре стояла непередаваемая смесь запахов: псины, непроветриваемого помещения и квашеной капусты, а из туалета явственно тянуло мочой. Раньше подобное амбре опрокинуло бы Августу в нокаут, а теперь хоть бы хны. За два года работы даже обоняние притупилось. Да что там обоняние – зрение стало хуже: природа позаботилась и об этом.
– Спасибо, дочка, – в руку Августе ткнулась сухая старушечья лапка, – возьми вот.
– Спасибо, – быстро сунула купюру в карман Августа. Больные оценивали ее работу по собственной шкале ценностей.
Не так много старушке нужно для счастья. Ну, выписала она Клавдии Степановне льготные препараты на два месяца вперед, чтобы та не таскалась в поликлинику лишний раз и не вызывала участкового – давление-то у старушки никуда не денется. Давление исчезнет только вместе с Клавдией Степановной.
Купюру Августа вынула из кармана уже на улице – пятьсот рублей.
На пятьсот рублей можно купить… не много можно купить, но тоже деньги. "Конфет Даньке куплю – он любит", – с материнской нежностью вспомнила о брате Августа.
Материнская нежность быстро сменилась детской мстительностью: если подрался с кем-нибудь, конфет не получит. И если снова с балкона водяные бомбы метал – тоже не получит. И если посуду не вымыл – тоже. Выходило, что на конфеты вовсе не стоит тратиться, потому что подраться Данька, может, и не подрался и даже бомбы, возможно, не метал, а вот посуду не вымыл – это к бабке не ходи.
С этими мыслями Августа заскочила в магазин и купила полкилограмма докторской колбасы – дешево и сердито. Белок растущему организму полезней, чем углеводы. Хотя… Тут на Августу нахлынуло раскаяние, твердыня поколебалась, и уже перед кассой она сунула в корзинку пакетик карамели.
Когда Августа вышла из магазина, на улице заметно стемнело, и ей нестерпимо захотелось одного – добраться до дому, проглотить на скорую руку бутерброд, устроиться на постели и посмотреть какой-нибудь душевный кинчик.
Тут она вспомнила, как развлекаются соседи, и приуныла.
Определенно, с этим надо что-то делать. Может, в полицию заявление написать? Прекрасная идея. Вопрос только в том, что писать в заявлении? Что соседи всю ночь трахаются как кролики, мешают спать? Участковый скажет – частная территория, имеют полное право, не на улице же соседи этим занимаются, а у себя дома. Как будто это главное. А если все слышно так, что и видеть не обязательно? Почти что секс по телефону. Это в расчет полиция принимает?
Или надо подать в суд на строителей? Если судья женщина, дело можно выиграть, а если мужчина – индейское жилище "фигвам".
Надо что-то придумать неординарное. Подмешать в соль стрихнина и отнести в подарок? Нет, гуманнее смешать соль со слабительным и успокоительным. А может, обратиться к знакомым хирургам с просьбой кастрировать соседа?
Фантазируя подобным образом, Августа вошла в подъезд и загрузилась в лифт.
Пока лифт поднимался, воображение нарисовало садистскую картинку: соседа – верзилу-олигофрена в ковбойке и шляпе шерифа – похищают и усыпляют люди в масках (медицинских, разумеется, а не в "балаклавах"), сунув под нос тряпку с хлороформом – как в детективах. Августа кровожадно хмыкнула.
На пятом этаже лифт дернулся, Августа изготовилась выйти, двери, лязгая и скрежеща, как крепостные врата, с натугой разъехались.
В этот самый момент навстречу Августе из порноквартиры номер 22 выкатился парень… тот самый – из аптеки…
Едва взглянув на нее, парень шарахнулся, как от привидения, и потерял тапку. Прыгая на одной ноге, подцепил тапку ногой, перестал метаться и замер, как удав, вперив в Августу немигающие глаза.
В голове Августы начался переполох, мысли завертелись, как в центрифуге. Половой гигант, отличник секс-услуг, любитель дури, ковбой-олигофрен – это и есть парень из аптеки? Парень, о котором она несколько дней думала, что он мог быть ее парнем? О котором она думала, что он склонен к опекунству?
Августа почувствовала себя обманутой. Так жестоко она еще не разочаровывалась в людях.
Как только этот отвратительный тип мог ей понравиться?
Взбунтовавшаяся копна нечесаных волос, мятые шорты, припухшая со сна физиономия – как пить дать весь день спал, ночной мотылек.
Августа задержала взгляд на ногах, покрытых темным пухом и обутых в домашние клетчатые тапки без задников, подняла глаза на футболку.
Футболка оказалась не просто так, а с вывертом: всю грудь занимал достаточно натуралистично выполненный виниловый фаллос с романтическими крылышками – ну, естественно, что еще может напялить на себя это одноклеточное, идущее на поводу у инстинктов?
Интуиция говорила, что в скором времени этот идиот будет выскакивать нагишом на лестницу. Спасай потом его еще и от передоза. Ну почему, почему им с Данькой так не повезло с соседом?
Ну, поселился бы в их блочке с вонючим подъездом, изгаженным лифтом и отсутствующей звукоизоляцией авиаконструктор. Или модельер. Или, на худой конец, какой-нибудь генерал или бизнесмен.
– Здрасте, – отвратительный тип вышел из столбняка, – а вы приехали или уезжаете?
Тут до Августы дошло, что она все еще стоит в лифте и пялится на соседа.
– Приехала. – Она с независимым видом шагнула на площадку, обойдя парня, направилась к своей двери. Рука на автопилоте нырнула в боковой кармашек сумки и загремела ключами.
– Вы здесь живете? – Вопрос выстрелил в спину.
Сведя лопатки, Августа воровато оглянулась.
Одноклеточный выглядел потрясенным. Потрясение плавно сменилось растерянностью, растерянность – смущением. Парад эмоций не укрылся от внимательных глаз Августы. Внутренний голос шепнул: "Держись от него подальше", и Августа выдоила из себя:
– Э-э-э… Н-нет, я здесь не живу.
И поняла, что сваляла дурака.
Если Даньки нет, как она попадет домой? А если Данька дома, то моментально с порога забросает вопросами: "Почему звонишь?", "А где ключи?", а то и вовсе брякнет: "Наша мама пришла, молока принесла" (иногда, войдя в раж, братец любил так приколоться на людях), и тогда будет вообще не разгрестись.
– А-а, – с видимым облегчением протянул сосед, – так вы в гости?
– Нет. Да. У меня здесь родственники живут, – не покривила душой Августа.
– Я вот тоже… это самое… приходил в гости… к другу, – пускал радостные пузыри озабоченный идиот.
В Августе проснулся скептик: "Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты".
Она еще раз выразительно посмотрела на клетчатые тапки.
И все-таки: эта темная личность – сосед или друг соседа?
Перехватив полный невысказанного сомнения взгляд, темная личность пустилась в туманные объяснения:
– Мне только до машины. Не переношу сланцы. Аллергия.
Августа уже потеряла интерес и к тапочкам, и к озабоченному идиоту: ее опасения стали сбываться – за родной дверью явственно слышались шорохи и возня.
– Я Матвей, – не мог угомониться отвратительный тип, – а вас как зовут?
Одна ложь тут же потянула за собой другую:
– Люба.
– Телефончик не дадите? – пошел вразнос Матвей.
Справедливости ради, Августа вынуждена была признать, что на нарка тип не был похож. На долю секунды она даже пожалела об этом, но уже в следующее мгновение профессионал взял верх над оскорбленной женщиной. Расширенные зрачки могут быть результатом волнения или плохого освещения. Да, скорее всего. Речь, движения и реакции у соседа не были заторможенными или лихорадочно-суетливыми – наоборот, они были более чем здоровыми. Более чем… Учитывая этот румянец. И похотливый взгляд. И радостный оскал.
Оба продолжали стоять, уставившись друг на друга: Матвей – на ключи в тонкой руке, Августа – на домашние клетчатые тапки.
Молчание становилось неприличным, Августа лихорадочно искала слова.
– Послушайте! – Смуглое ангельское личико покрылось нежным румянцем. – Этот ваш друг мешает жить соседям. Поговорите с ним, объясните, что нужно хоть немного считаться с окружающими, нельзя же быть таким… примитивным, таким… примитивным животным.
– Да? – промямлил Мотя. – Он это может, он такой.
– Ну, так поговорите с ним!
– Да хоть сейчас!
Скроив зверскую рожу, Матвей вдавил кнопку звонка.
Электронный звук бумерангом облетел пустую квартиру, вернулся назад и приземлился у порога.
– Надо же, – лоб Матвея собрался морщинками, – только что был дома. Вот только что.
Он снова нажал на звонок. С осуждением прослушал очередную трель и выдавил:
– Наверное, в душе. Но вы не волнуйтесь, я все равно его достану, обещаю. Он от меня никуда не денется, вот увидите, я из него эту дурь выбью. Я ему покажу.
– Очень хочется верить.
– Неужели так мешает? – Лицо Матвея выражало неподдельное участие.
– Представьте – да. Пожилая женщина с гипертонией не может спать из-за этого морального урода, – с видимым удовольствием произнесла Августа, – давление сбить невозможно. Однажды дело закончится гипертоническим кризом, и ваш друг станет убийцей. Косвенным.
Такая преданность гипертонической родственнице Матвею показалась странной, если не подозрительной. Такая преданность не может быть естественной, такая преданность попахивает корыстью, замешанной на наследстве.
– Убийцей? – немного рассеянно поинтересовался он. – Я всегда знал, что мой приятель этим закончит. Ну ничего, я ему задам. Он у меня увидит небо в алмазах. Я ему такое устрою… Я ему рожу набью, если не послушается.
– Вот только без рукоприкладства, если можно, – поморщился ангел. На то он и ангел.
Узел затягивался, развязать его мог только его величество Случай.