Или, если полагает, что она еще не готова к обратному пути, - а Харриет выглядела ошеломленной и растерянной, - предложит ей сесть на пол и опустить голову между коленями, пока он сбегает за душистой солью и бутылкой арники.
Однако доктор Дрю не сделал ни того ни другого. Он сел на ящик, усадил Харриет рядом с собой и, пока дурнота постепенно отступала, а способность соображать возвращалась к ней - боль в голове уже немного утихла, - склонился над ней, как наседка над раненым цыпленком. Из горестных восклицаний доктора Дрю следовало, что он берет всю вину на себя.
Наконец Харриет чуть смущенно взглянула на доктора и высвободилась.
- Ну что мы переживаем из-за какой-то ерунды! - храбро объявила она. - Обыкновенная шишка!
- Обыкновенная шишка? Но зачем вам страдать от боли только потому, что я по прихоти притащил вас сюда?
Хотя глаза Харриет все еще слезились и блестели во тьме чердака, как драгоценные камни, она не смогла удержаться и прыснула:
- По-моему, это я привела вас… взглянуть на картину! Но возможно, от удара я перепутала правильную последовательность событий!
- Это целиком моя вина. - Похоже, ничто не могло удержать доктора от самобичевания. - Ну, как вы себя чувствуете, уже можете двигаться? Как только я отведу вас вниз, то займусь шишкой, благодаря которой несколько ближайших дней вы не сможете носить шляпу и любой другой головной убор. Сомневаюсь, сможете ли вы даже лежать на этом боку в постели.
- Я не ношу шляп и в постели всегда ложусь на левый бок. - Харриет не понимала почему, но сейчас, когда дурнота проходила, ей хотелось истерически смеяться. - Я в полнейшем порядке! - Чтобы доказать свою правоту, она вскочила прежде, чем он успел помешать ей, едва не ударилась о балку снова и упала на ящик, задыхаясь от смеха. - Ну, почти! Буду через минуту.
Чердак они покинули очень не скоро, так как доктор не доверял Харриет самостоятельное передвижение и его чрезмерная забота и внимание значительно затормозили спуск. Когда же наконец оба вернулись в гостиную, по часам на каминной полке оказалось, что они провели среди забытых сокровищ "Фалеза" почти час.
Доктор Дрю оторопел от неожиданности: в нескольких милях от "Фалеза" его ждал пациент, а дорога займет не меньше двадцати минут. Однако он настоял на холодном компрессе для опухоли, и по его звонку экономка принесла необходимые материалы и поднос с чаем, поскольку Харриет отказалась от более сильных стимуляторов. Затем, пока экономка с любопытством следила за ними и оказывала всю возможную помощь, доктор Дрю отрезал прядь волос с головы Харриет, приложил компресс к шишке, извинился за свой варварский поступок и с печальным видом положил светло-золотой локон в пепельницу.
Все еще находясь в необычно приподнятом настроении, Харриет спросила, не хочет ли доктор унести ее локон домой в бумажнике, но под его долгим, пристальным взглядом мгновенно порозовела.
- Я… я пошутила, конечно, - сказала она, когда экономка вышла из комнаты. - Естественно, мои слова нельзя принимать всерьез!
Филип Дрю расхаживал по гостиной и, несмотря на то, что торопился, все медлил и медлил с уходом. Он задержался у пепельницы, взял локон и с равнодушным видом осмотрел его. Харриет почему-то подумала, что доктор ищет пятна крови, возможно пытаясь угадать ее группу крови; потом доктор Дрю вернул локон в пепельницу, словно вдруг потерял к нему всякий интерес, и направился к глубокому креслу, в котором удобно полулежала девушка.
Харриет старательно избегала кушетки Гэй: по той простой причине, что это кушетка Гэй… И она один раз уже лежала на ней без сознания, причем в памяти ее сохранился только доктор Дрю на коленях и с таким видом, словно он желал ей в следующий раз хорошенько подумать, прежде чем падать в обморок, когда он идет на обед.
Сестры, конечно, требовали для себя много внимания, особенно учитывая краткость своего знакомства с доктором Дрю. И сейчас он, похоже, воспринял шишку на голове Харриет серьезнее, чем старый доктор Паркс, славящийся своей заботливостью, предложил принять лекарство и пораньше отправиться в постель.
- Можете принять аспирин, - сказал он. - Но я привезу вам другие таблетки, думаю, они подойдут больше.
- Перестаньте, доктор, - запротестовала Харриет, - вы слишком серьезно относитесь к таким мелочам!
Доктор Дрю с ней не согласился:
- Это не мелочь. Вы могли потерять сознание.
- Но ведь не потеряла. Очевидно, у меня очень крепкая голова.
Доктор пошел к двери, потом обернулся и посмотрел на нее. У Харриет осталось впечатление, что, хотя доктор торопился и несколько раз вынужденно признавал, что опаздывает к пациенту, он с удовольствием задержался бы подольше… даже под самым незначительным предлогом.
- Конечно, если таблетки не помогут, сообщите. Завтра я приду и посмотрю вас. Но, думаю, все будет в порядке.
- Спасибо, доктор. - Харриет слабо улыбнулась. - Вы действительно окружаете пациентов самой нежной заботой, не так ли?
Доктор Дрю нахмурился:
- Ну, естественно… если они мои пациенты. Стараюсь по мере сил.
- Уверена.
У Харриет слишком разболелась голова, чтобы продолжать разговор, хотя она испытывала странное желание провоцировать доктора. К тому же в мыслях у нее царила полная неразбериха, хотелось остаться одной и позвонить экономке, чтобы она принесла еще чашку чаю… на этот раз настоящего крепкого чая. Голову словно вскрыли консервным ножом, и, касаясь подушек за спиной, Харриет всякий раз вздрагивала от боли.
- Ну, - наконец произнес Филип Дрю. - Я пошел.
- До свидания, доктор.
Харриет надеялась, что экономка проводит его к выходу. Ноги у нее не слушались, доковылять до парадной двери не было никакой возможности, да и к тому же такая попытка наверняка рассердила бы доктора.
Глава 6
Часа через два Харриет легла спать, а доктор с таблетками все еще не возвращался. Уговоры экономки выпить немного бульона перед сном не подействовали. Голова перестала кружиться, но при одной мысли об одевании и обеде в столовой ей становилось нехорошо. Кроме того, глупо обедать в одиночестве, не испытывая голода.
Харриет с трудом приняла ванну и, слегка освеженная, доплелась до кровати и улеглась с пузырьком аспирина в руке и горячим молоком на ночном столике. Впоследствии девушка не помнила, сколько приняла аспирина, но ее совершенно точно нельзя было упрекнуть в неосторожности - таблеток не могло быть слишком много. Однако ее почти сразу сковал глубокий, тяжелый сон, очевидно продолжавшийся несколько часов, потому что, когда она открыла глаза, высоко в небе светила луна, а в доме было очень тихо.
После нескольких минут бодрствования Харриет опять заснула, на этот раз сны сменялись один за другим и отличались удивительной реальностью. Словно она снова на чердаке и нашла портрет, похожий на Филипа Дрю. Он стоит у стены, как в тот первый раз, потом вдруг начинает расти и вместе с рамой приобретает определенно исполинские размеры.
Затем рама вдруг исчезла, и Харриет привиделось, что она стоит лицом к лицу с портретом, с ней разговаривает мужчина, вылитый Филип Дрю, суровые черты его лица так грозны, что вгоняют в дрожь. А потом внезапно оказалось, что он вышел из портрета и расхаживает по комнате, поучая ее… осыпая упреками…
Мужчина с портрета хотел знать, почему Харриет так глупа, почему вела себя так опрометчиво и вовремя не увернулась от балки… потом подошел вплотную к ней, заглянул в глаза, и она почувствовала, что тонет в абсолютно черных глубинах. Затем она ощутила его пальцы на своем запястье, мужчина тряс ее за руку. Сейчас он уже не обвинял Харриет в глупости, он метал громы и молнии. Гнев мужчины с портрета, словно раскаленное железо, жег ее душу, Харриет хотелось расплакаться от такого незаслуженного, несправедливого отношения. А боль, которую причиняли стискивающие ее запястья пальцы, не давала ей сосредоточиться. Харриет понимала только одно - ни в коем случае он не должен так плохо о ней думать, - но ничего не могла поделать. Совсем, совсем ничего!
- Я не виновата, Филип! Я не хотела, Филип! Филип, Филип!..
Харриет так резко пошевелилась в кровати, что боль снова прострелила голову, она открыла глаза - над ней склонялся мужчина с портрета, только вместо шейного платка и бакенбард он носил аккуратный воротничок, галстук и был чисто выбрит. Со вздохом облегчения она узнала доктора Дрю, более того, в глазах доктора светилось искреннее участие, а когда он заговорил, его голос срывался от сострадания… и звучал так тепло, нежно и проникновенно, что Харриет поняла: всем страхам пришел конец - и инстинктивным движением уцепилась за него.
С помощью доктора Харриет села в постели.
- Я приняла… приняла вас за другого!
- Ну, я все тот же! - Доктор присел на кровать, его голос удивительно успокаивал. Он убрал с горячего лба Харриет волосы, пригладил их, и девушка почти сразу почувствовала прохладу и облегчение, и, хотя знала, что на самом деле видит человека на портрете, это не имело значения, потому что он тоже Филип Дрю… Ведь еще только днем, слабую и оглушенную, он прижимал ее к своему плечу, а сейчас помог сесть в кровати и взбивал подушки за спиной. - Я сказал, что вернусь с таблетками, но, к несчастью, задержался. Подумал, что у вас хватит здравого смысла лечь спать, вы так и сделали.
Харриет все еще сжимала его руку.
- Сколько сейчас времени?
- Одиннадцатый час. К счастью, дом не заперт.
- И вы только что вошли в мою комнату. Очень хорошо, потому что мне приснился такой ужасный сон!
- О чем? - Доктор с улыбкой взглянул на девушку. - Надеюсь, не обо мне? Я хочу сказать, надеюсь, что фигурирую в вашем сне в приятном качестве. Но вы звали меня по имени. Говорили "Филип, Филип!".