Глава вторая
1
Валентин Григорьевич Левин собирался на работу в университет. Он стоял перед открытым шкафом, перебирал галстуки и по очереди прикладывал их к рубашке. Сегодня ему предстояло сидеть в приемной комиссии и несколько часов подряд выслушивать сбивчивый бред, который обычно со страху несут абитуриенты с подготовительного отделения. Впрочем, однообразие этого процесса несколько скрашивалось возможностью посмотреть на растерянных семнадцатилетних очаровашек. Это был калейдоскоп темпераментов, характеров, вкусов и манер одеваться. Доцент любил разнообразие в жизни, он считал себя раскрепощенным человеком. Возможно, сама специальность (он был зоологом) приучила его к этому разнообразию. Мир представлялся ему многоцветной и живой броуновской мозаикой, в которой каждая частичка имеет право соприкоснуться с другой, а потом разойтись. По этому же принципу он общался с людьми. С женой, сорокалетней копией Бриджит Бардо, Верой Антоновной, он состоял в довольно свободном браке, хотя сама она согласия на это не давала. Сына Мишу Валентин Григорьевич старался воспитать в том же духе, внушая ему, что главное в жизни - это независимость.
Наконец нужный галстук был выбран.
- Кстати, ты слышал, что твоя бывшая пассия угодила в больницу? - крикнул он сыну в соседнюю комнату.
Через несколько секунд в дверях появился Миша. Красивое лицо его выражало недоумение. "Даже слишком красивое у него лицо, - подумал доцент. - С таким лицом трудно будет делать карьеру".
- Как в больницу? - спросил Миша. - Из-за чего?
- Точно не знаю. Говорят, ее избили на улице какие-то подростки.
- Так сильно избили, что она попала в больницу? - не поверил сын.
- Бывает и до смерти забивают, - невозмутимо заметил Валентин Григорьевич.
- А я так думаю, что приличных девушек никто никогда не изобьет, - донесся из кухни голос Веры Антоновны. - Она или сама водилась с этими ублюдками - и что-то там с ними не поделила… или просто шлялась ночью, за что и получила.
- Ну не надо так говорить, мама. Ты же ее не знаешь… - попробовал было заступиться за Ольгу Миша.
- А что тут знать-то? Что тут знать-то? - мама вошла в спальню, для обсуждения морального облика Ольги собралась вся семья. - Если она сумела влипнуть в такую историю… И еще и тебя втянула… Да-да, ты рано успокаиваешься. Мы с отцом до сих пор не можем прийти в себя после случившегося.
- Но ведь пока еще ничего не случилось… - попытался возразить Миша.
- А ты что, хочешь, чтобы случилось? - вступил в разговор отец. - Ты хочешь, чтобы мы с мамой потеряли заработанные годами, бессонными ночами… интригами, в конце концов, насиженные места? Ты знаешь, что мама должна получить "профессора"? А мне осталось совсем недолго ждать, когда наш Муравьед отправится к праотцам… Ты понимаешь, что в такой ситуации достаточно маленькой искорки, вроде звонка из… сам знаешь, откуда… И все наши планы вспыхнут синим пламенем! - Валентин Григорьевич порывисто расчесывал перед зеркалом свою гордость - густую черную шевелюру. Синие глаза его нервно поблескивали.
У мамы что-то громко зашипело на кухне, и она, всплеснув руками, убежала.
Миша с понурым лицом уселся на пол. На двуспальной кровати сидеть не разрешалось, а больше в этой комнате сидеть было не на чем.
- Ты тоже считаешь ее порочной? - спросил он у отца.
- Ну зачем так грубо? К чему эти мещанские характеристики? - смягчился Валентин Григорьевич. - Обыкновенная "телка"… - он пожал плечами. - Я хочу, чтобы ты научился правильно понимать такие вещи. Я для чего выделял тебе деньги на личную жизнь? Чтобы ты не шлялся по чердакам и не "трахался" в парках по скамейкам. Я же не дурак, я прекрасно понимаю, что в твоем возрасте это необходимо. Да и не только в твоем… - поспешно поправился он и стал надевать серый вельветовый пиджак.
- Мне кажется, у нас с ней была любовь… - неуверенно пробасил Миша и обхватил голову руками. - Я даже скучаю по ней… Тем более она попала в больницу. Я должен хотя бы ее проведать…
- Ни в коем случае! - взвизгнул доцент. - Ни в коем случае! Именно поэтому я тебе рассказал. Боялся, что узнаешь от посторонних и тут же побежишь. - Валентин Григорьевич стал нервно расхаживать по комнате. - Вот, пожалуйста! - выкрикивал он. - Вот тебе случай показать себя мужчиной! Надо научиться вырывать их из сердца, понял? С мясом вырывать! - он ущипнул себя за грудь, как будто хотел продемонстрировать, как вырывает оттуда кусок.
На его крики с кухни снова прибежала Вера Антоновна.
- Ну не волнуйся, Валик, тебе вредно так волноваться! - запричитала она, поглаживая мужа по спине.
Возможно, она не слышала, о чем кричал отец семейства. А может, и слышала - просто для нее не было секретом существование в его жизни "телок", которых надо "вырывать с мясом". Главное, чтобы у мужа не повышался адреналин.
Левин-младший поднялся с голубого ковра и понуро побрел в свою комнату.
- Так ты понял меня? - прозвучал ему вслед строгий голос отца.
- Понял… - проворчал в ответ Миша.
Вернувшись в комнату, он включил на полную громкость "Лед-Зепеллин" и повалился вниз лицом на диван.
2
Через три дня к Ольге в больницу пришли из университета мадемуазель Надин, рыжая Натали - Наташа Козлова, вечно сонный Жан - Женя Сердюк с букетом цветов и Лена Завозина по прозвищу Хлеб Профессии. Свое странное прозвище она получила после того, как кто-то по неосторожности забыл в парте ее лекции, которые она дала списать. Лекции пропали, и Лена, узнав об этом, долго сокрушалась: "Ну что же я теперь буду делать! Это же хлеб профессии! А вы у меня его украли…"
Все они были включены в список для поездки в Париж, это Ольга помнила точно. За исключением мадемуазель Надин, которая уже ездила сопровождать группу студентов в прошлом году. Не успела Ольга удивиться, почему они пришли в таком составе, как мадемуазель Надин очень серьезно сказала:
- Оля, я хочу, чтобы ты знала - ты все-таки едешь во Францию. Поэтому постарайся поскорее выздороветь. Настрой себя. Отлет через три недели. Думаю, к этому времени ты успеешь встать на ноги.
Рыжая Натали протянула Ольге кулек конфет и спросила своим низким прокуренным голосом:
- Кто тебя? Я слышала, какие-то малолетние хулиганы?
Ольга сидела, отвернувшись к стене, чтобы они не видели ее синего распухшего лица.
- Да… Хулиганы… - сказала она. - Пьяные… Попросили закурить… Обычная история.
- В милицию не заявляла?
- Нет. Зачем? Все равно не найдут.
- И то верно, - вздохнула мадемуазель Надин.
Ольга вдруг вспомнила, что через день у них начинаются экзамены. Лежа здесь, она успела забыть, что учится в университете. Все ее мысли были о больной бабушке. И о Мишеле, который так и не пришел ее навестить…
- Надежда Владимировна, - спросила она, не поворачивая головы, - как же я поеду во Францию с несданной сессией?
- Ну, насчет этого не беспокойся, я все улажу, - весело сказала Надин, словно ожидала этого вопроса. - Вернешься из Франции и спокойно досдашь.
Они ушли, а Ольга вскочила и кинулась к висевшему над раковиной зеркалу. Она часто подходила к нему и каждый раз возвращалась в кровать со слезами. Лицо выглядело ужасно. Глаза заплыли, особенно левый, кожа на щеках была синего, а местами зеленоватого оттенка. На голове красовался все тот же белый "чепчик" из бинтов. Ольге казалось, что голова ее похожа на какой-то странный уродливый цветок с тоненькой шеей вместо стебля.
К ней приходила соседка Жанна Константиновна, советовала смазывать лицо мочой. Говорила, что это называется уринотерапией и обязательно должно помочь.
- Не знаю, как эти врачи, - хорошо поставленным голосом изрекала она, - а я лично верю в мочу.
Ольга тогда сразу вспомнила надоевшую песню с припевом "Поверь в мечту…", которую частенько крутил на своем хрипящем магнитофоне девятнадцатилетний внук Жанны Константиновны Аркаша. "Поверь в мочу…" - мысленно перефразировала она, и у нее вырвался болезненный смех.
- Да ты не смейся, милая, - ласково наставляла ее Жанна Константиновна. - Я ведь тебе серьезно говорю. У моей тетки…
И она принималась рассказывать, как у ее тетки заболела ангиной девочка, стала задыхаться и спаслась только тем, что ей влили в горло мочу ее младшего братика. От этих разговоров Ольгу снова начинало мутить и она старалась сменить тему.
- У бабушки там все есть? - озабоченно спрашивала она. - Знаете, где лежат деньги? Они в серванте, в левой створке. Покупайте ей все, что нужно, пожалуйста. И скажите ей, что я не поеду ни в какую Францию. Выйду из больницы и буду за ней ухаживать…
А теперь вдруг оказывается, что она все-таки туда поедет!
Ольга потрогала пухлые, почти как у той толстой медсестры, щеки и поморщилась. Нет, лучше ей вообще не смотреть на себя в зеркало! Она вернулась в постель и достала из кулька шоколадную конфету. Это была ее любимая "Стратосфера". Когда-то Мишель смеялся и в шутку называл эти конфеты "Страсто-сфера"… Но сейчас никакие сладости и воспоминания не радовали Ольгу.
Как же она оставит здесь больную бабушку? - думала она. Сама уедет во Францию, а бабушка будет мучиться здесь одна? Когда бабушка заболела, Ольга не верила, что ее болезнь настолько серьезна. А ведь она даже говорила ей, что чувствует приближение смерти!
- Ну что ты, Капуля, родная, ты еще так хорошо выглядишь, - искренне твердила Ольга. - Ты бы даже замуж выйти могла.
Нет, она знала, что замуж Капуля никогда не выйдет. У нее уже был муж, которого она безумно любила. Работал главным инженером химического завода. В тридцать восьмом году его посадили - с тех пор она его не видела. Капуля так и не узнала, расстреляли его или он умер в тюрьме.