У ведра уже раскорячилась какая-то старушка с бородавкой на верхней губе и явственно пробивающимися там же чёрными "усиками":
– Милочка! Взвесь-ка мне хотя бы полкило – побалую внуков!
– Конечно-конечно, бабушка! Вот, держите.
Бабушка долго рылась в необъятных размеров кошельке – видать, искала остатки от явно более чем скромной пенсии. Но вот деньги наконец уплачены, и довольно улыбающаяся и приговаривающая себе под нос, что "вот Ларс-то обрадуется!", старушка с пакетиком в руке поковыляла прочь.
С точки зрения как раз наличности у Михаила, разумеется, было получше. Он, поперебирав для виду налитые и мягкие ярко-оранжевые плоды, сказал:
– А мне, пожалуйста, взвесьте два.
Девушка, оказавшаяся к его удовольствию, весьма симпатичной и вблизи, откинула голову:
– О! Вы явно знаете толк в… Лакомствах! Какой мужчина! Знаете, я бы вам и всё ведро отдала, только бы посмотреть – такой ли вы красивый и сильный и вблизи!
– Вы намекаете… – Михаил почувствовал, что кровь бросилась в лицо. Его, прошедшего огни, воды, и корабельные бордели, почему-то смутило это столь лобовое "охмурение".
– Ничего я не намекаю. Я вам, симпатичный незнакомец, прямо говорю. Что за часок с вами отдала бы и абрикосы… И вообще – всё, что у меня есть с собой, и из халатика выпрыгнула бы быстрее, чем вы выхватываете свой пистолет из кобуры!
А поскольку замерший, словно свинячий студень, Михаил, настолько поразился, что никак не проявлял внешне, что готов "охмуриться", пасть к её ножкам, сражённый наповал прелестями длинных икр и искристо-призывных глаз, и пригласить наконец милую даму домой, та вдруг словно опомнилась, и закусила губу:
– Простите. Простите меня ради Бога! Вы, наверное, женаты. И – примерный муж и отец. Отвратительный пример вашим детям, конечно, ни к чему.
Я… лучше пойду. – блеск в похожих на кошачьи глазах вдруг потух.
Глядя, как трогательно поникли тоненькие плечики, Михаил подумал, что он – свинья. Ведь знает же, что удел фермерши – работа, работа, работа. И ещё – дети. И что мужья таких женщин, и сами вечно занятые каторжной работой с пяти утра до десяти ночи, не слишком балуют жён любовью и лаской. У них на это просто не остаётся ни времени, ни сил. А тут – такая молодая, привлекательная, ножки – вообще – супер, шея – белая и гибкая, словно у павы-лебеди какой… Да и всё остальное – под стать!.. А он…
– Постойте. Никакой я не семьянин. И если вы ещё не передумали… Выпрыгивать из халатика, я с удовольствием показал бы вам свою холостяцкую квартиру.
Девушка обернулась. Боже! На лице её оказался написан столь неприкрытый восторг, что Михаилу пришлось вздохнуть поглубже – так резануло по сердцу! Да она – просто красавица! Что же за сволочь содержит эту "Мисс Мира" в столь суровых условиях, что та готова буквально броситься в объятия первого попавшегося самца?!
Подойдя к обочине он поднял руку. Такси возникло словно по мановению волшебной палочки.
Дома он в первую очередь поставил ведро Милдред в холодильник: он не собирался брать ни его, ни вообще что-либо за свои "услуги". Когда обернулся – разинул рот.
Милдред действительно оказалась уже совершенно раздетой: лишь чуть сдвинула ножки, и прикрывала грудь тонкой белой рукой – словно повторяла жест Венеры на картине Ботичелли…
Михаил почуял, как обжигающая волна желания прошла от паха до самых кончиков ушей – и протянул руку…
Когда они оторвали уста друг от друга, Милдред захотела, чтобы это произошло в ванной комнате – прямо в фаянсовом корыте, что Михаилу заменяло ванну. Ну, раз женщина хочет…
В ванне оно, разумеется, тоже произошло – под обжигающими и тугими струями душа, да так, что у Михаила просто дух захватило от силы бушующих под тонкой атласной кожей партнёрши, страстей.
Потом это произошло и на кровати: и Милдред побывала сверху, и Михаил. И ощущал он только одно – насытиться этой страстью, этим водоворотом физической близости, невозможно! Но пытаться – надо!
Поэтому когда в замке вдруг повернулся ключ, он застыл, словно рождественский пудинг. А у Милдред, похоже, сработал обычный женский рефлекс: Михаил почувствовал, что его плоть зажата! Причём столь сильно, что сделать не удастся ни движения!
Быстро приближающийся цокот каблучков из коридора сказал ему о том, что их обладательница уже успела обнаружить раскиданную по прихожей одежду, и теперь спешит на странные звуки из спальни!
Однако лица вошедшей он не увидел: взвившаяся вдруг словно пантера партнёрша развернула с недюжинной силой его лицо к себе, и впилась в губы столь "сокрушительным" поцелуем, что у него перехватило дыхание!
Когда он смог, наконец, оторваться от Милдред, в проёме двери видна оказалась лишь спина уходящей женщины. Марина!
Михаил узнал бы этот силуэт из миллионов – мечта всей его юности! Соседка, столь недоступная в силу социального происхождения, и с весёлой иронией всегда поглядывавшая на нескладного подростка из касты техников… И вот она уходит.
А он – баран!
Как, КАК, чёрт его раздери, он умудрился забыть, что женат на ней уже два года, и их грудная дочь сейчас просто в интернате?!
И вот получается, что он выбросил одним махом коту под хвост годы ухаживания, учёбы и тяжкой работы, когда завоёвывал сердце и руку своей вожделенной избранницы. А сейчас…
Пренебрёг всем тем, что было между ними, что связывало их долгие годы ожидания, и брака, ради…
Ведра абрикосов?!
Причуды своего похотливого члена?
Душу раздирали когти тигров совести, и сознание заливала Ниагара сожалений! Кошмар! Годы, годы, океан терпения, и гигатонны нервов – псу под хвост. И всё ради…
Он глянул вниз.
Боже!!!
Что это за уродина смотрит сейчас на него с подушки, нагло ухмыляясь?!
Это же…
Да, черти его задери – это ТА САМАЯ СТАРУШКА!!!
Он заорал, забился в попытках освободиться – дикая боль в паху пронзила, как электрический разряд, и…
Он проснулся.
О-о-ох…
Проклятье! Блин! … твою мать! Да что же это такое?!
Он тут же вспомнил – что это такое.
Проклятье. Не соврали, гнусные твари!
Всё, как и обещали. Мерзкое ощущение, словно в душу вылили не ведро – а цистерну помоев!..
Ай да сустары. В изобретательности им точно – не откажешь.
Марина – мечта всей его юности. Но он отлично знал, что она – не для него. А лишь для ровни: ровни из касты инженерного персонала. У которых и зарплаты, и квартиры… Соответствуют Уровню. А ему, как сыну техника, не светило ни-че-го. Даже – учёба в высшем. Нет денег на обучение.
Вот и получилось: в реальной жизни он, в том числе, из-за несчастной первой любви, подался в десантники – всё платят побольше! А во сне…
Во сне, получается, ему сумели внушить, причём – до жути достоверно, что во-первых – всё происходящее – реально…
А во-вторых – что он – сволочь, а не семьянин, наставивший любимой жене развесистые рога. И ладно бы – с призовой "элитной" тёлкой… Нет – со старой уродиной.
И ещё он – отвратительный, безответственный отец, предавший их годовалую дочурку: пухленькую крошку с косичками солнечного цвета, бисеринками четырёх крохотных зубов, и улыбчивым круглым личиком.
И ведь до чего отчётливо и точно все эти образы и воспоминания были засунуты к нему в память – даже на секунду он не усомнился, что оказался в обычной жизни. Как мастерски эти твари воссоздали декорации – его родной город, дома, улицы, даже урны у подъездов. Запахи нагретого асфальта, цветущих акаций и роз на клумбах парка, чириканье скворцов-пересмешников, и звонки трамваев…
С другой стороны – сустары суррогатами и не ограничились бы. Вот уж добросовестно-педантичные мерзавцы. Всё верно: в его памяти порылись основательно.
Чувствуя, что лицо до сих пор красно от жгучего стыда, он потряс головой.
Плохо. Если так пойдёт дальше, спать придётся только со снотворным. И ещё неизвестно – поможет ли оно! Героям "Кошмара на улице Вязов" – не помогало…
Вдруг его удивили звуки, донёсшиеся со стороны кровати О,Салливана.
Прожженый, циничный, не боящийся ни Бога ни чёрта солдат… Плакал?!
Михаил вскочил, одним прыжком преодолев три метра, разделявшие их койки, и принялся что было сил трясти напарника за плечо, и без зазрения совести лупить ладонью по щекам (синяки – пройдут, а вот воспоминания о кошмаре!.. Кто знает?!) поскольку представлял, каково тому:
– Лестер! Лестер!!! Да проснись же, чёрт бы тебя побрал!..
Через пару секунд на него вытаращились два огромных, совершенно безумных, чёрных глаза:
– Что?! А?! Где… А-а, это ты… Ф-фу… – напарник всхлипнул, перевёл взгляд на всегда горевший плафон ночного освещения, – Дерьмо собачье. Ну и сон…
– Да… знаю. Сам только что "оттуда".
– Как? И у тебя был… Кошмар?
– Это ещё мягко сказано – кошмар… Кошмарище! Но давай – вначале ты.
– Я… Это… А, ладно – напарник вяло махнул рукой, показывая, что ему не до споров, – Приснится же такое. Да ещё так ярко. Реально. Хуже, чем в "150-Д". О-хо-хо…
Короче. Иду я по Маркет-стрит. Там, дома, на земле. Ищу, значит, подарок ко Дню Рождения сына Питера. (Проклятье! У меня и сына-то никакого нет! А тут – знаю, что есть, знаю, что – шесть лет, мысленно вижу его перед собой – этакий пострел! Непослушный, непоседливый, вредный, вечно – лохматый… Короче, весь в меня! И даже знаю, от кого он: жена – моя одноклассница, я ещё в среднем по ней сох!) Думаю себе, что лучше всего сделать – как мой папаша-то: подарить самый лучший и дорогой пистолет-пулемёт! Стреляющий пенолоновыми пульками. Или водой. И внешне – обязательно похожий на настоящую пушку.