Кроме таких домов, в центре скита высилась небольшая деревянная часовня, а за ней, немного поодаль друг от друга, два двухэтажных особняка: в одном музей Толстого, в другом - Достоевского. В самом углу скита был вырыт небольшой живописный пруд, на берегу которого сидел рыболов в соломенной шляпе и с удочкой.
Вход в музей Достоевского нам открыла подвижная и словоохотливая старушка, явно обрадованная случайным посетителям. Впрочем, несмотря на всю ее готовность рассказывать и показывать, смотреть было особенно нечего - письмо Достоевского, его трость, диван и стол из какой-то дворянской усадьбы, несколько старых литографий и схем. Быстро обойдя оба зала на первом этаже ("На втором этаже вообще нет никакой экспозиции", - сказала смотрительница), я заскучал. А когда узнал, что сам Достоевский никогда и не жил в этом доме, а "Братьев Карамазовых" начал писать в гостинице, которая находилась снаружи монастыря, со стороны реки, и была разрушена во время последней войны, то совсем разочаровался и, оставив Погорелова беседовать со смотрительницей, вышел на крыльцо.
"А интересно было бы завести любовницу в таком месте, - закуривая и выпуская дым в голубое небо, лениво подумал я. - Насколько же романтичнее заниматься любовью в скиту… Фу, черт, какие дурацкие мысли, а все потому, что похмелье замучило… Где там этот чертов Погорелов, пора, наконец, за пивом". Я уже было повернулся, как вдруг мое внимание привлек звонкий детский крик. Непонятно откуда появившись, в мою сторону, не спеша, двигались девочка лет пяти и стройная молодая женщина не старше двадцати пяти. Причем обе были одеты в белые платья.
- Что за прелестное видение, - сквозь зубы пробормотал я.
Девочка радостно прыгала и теребила мать, которая улыбалась и что-то ей говорила. Чем ближе они подходили, тем более внимательным становился мой взгляд - женщина была очень привлекательна. Ее кожа, покрытая ровным, светло-шоколадным загаром, чудесно гармонировала с распущенными каштановыми волосами. Ослепительно белое платье застегнуто на пуговицы и стянуто в талии поясом, а удивительно пикантные ноги, блестящие от загара, обуты в белые туфли на высоких каблуках, более предназначенные для танцев, чем для хождения по траве.
Когда женщина подошла совсем близко, я прямо-таки ощутил исходящий от нее аромат бодрости и здоровья, особенно когда увидел, как подол этого отглаженного и накрахмаленного платья, расстегнутого внизу на две пуговицы, легко скользит по упругим, лаковым ногам, обнажая стройные колени. От легкого аромата ее духов кружилась голова и неудержимо тянуло прикоснуться к этой спелой и свежей упругости. Поднимаясь по деревянным ступеням и проходя мимо меня, уже изрядно взволнованного, она внимательно и насмешливо взглянула в мою сторону умело накрашенными глазами и, наклонившись к дочери, сказала:
- Подожди меня на улице, Даша, а я пойду поговорю с Марьей Петровной.
- Хорошо, - кивнула дочь, а мать, сопровождаемая моим восторженным взором, простучала каблуками по веранде и скрылась в доме. Почти сразу же после ее ухода девочка приблизилась ко мне и доверительным тоном, как старому другу (так могут обращаться только дети), сказала: - Вы там ходите поосторожнее, а то у нас бык на всех бросается.
- Какой бык? - не понял я.
- Бык из колхозного стада. Он сейчас, на речке пасется. Знаете, какой страшный!
- Да уж, представляю себе… Зато какая у тебя мама красивая! Вы откуда взялись-то?
- А мы здесь живем. А моя мама работает экскурсоводом в музее.
- Постой, постой, а кто же тогда Марья Петровна?
- А она смотрительница. А вы что здесь делаете?
У девчонки была очень симпатичная загорелая мордашка и такая забавная манера растягивать гласные, начиная каждое предложение с буквы А, что я невольно стал ее передразнивать.
- А я пришел осмотреть музей. А где вы с мамой живете?
- А здесь, в скиту - вон в том доме. - И она помахала загорелой ручкой куда-то влево. - Там еще старец Амвросий жил, вот!
- Здорово. Это твой папа, да?
- Нет, что вы, - засмеялась девочка, - это святой.
- А где же твой папа?
- А у нас нет папы, мы с мамой одни.
Я почувствовал облегчение и, почти развеселившись, спросил:
- А где же он?
- Не знаю. Мама с ним в разводе.
- Понятно. Значит, тебя Даша зовут, а маму?
- Света.
В этот момент мать вновь появилась на крыльце, и девочка бросилась к ней, забавно карабкаясь по ступенькам.
- Мама, мама, а этот дядя сказал, что ты красивая.
Светлана насмешливо оглянулась на "дядю", отчего "тот" несколько смутился.
- Вот как! - произнесла она. - А больше он тебе ничего не говорил?
- Нет, только спросил, где наш папа.
- Ух, какой любопытный дядя… А ты бы ему сказала: много будете знать…
- Скоро состаритесь, - быстро закончила девочка и хлопнула в ладоши.
Я чувствовал, что меня начинает разбирать смех, тем более что Светлана задавала свои вопросы непередаваемо ироничным тоном. Я понимал, что уже пора вступать в разговор самому, но молодая женщина меня опередила:
- Кстати, а вы из Москвы?
- Да, - кивнул я, - а что, очень заметно?
- Я же экскурсовод, если вам Даша еще не рассказала, и уже научилась распознавать москвичей. На экскурсию пришли?
- В общем, да.
- Хотите дом осмотреть?
- Да я там уже был.
- Не понравилось?
- Черт его знает… - Я состроил неопределенную гримасу.
- Ну вот, чертыхаетесь в святом месте.
- Извините.
- Да ладно. Даша, пошли домой обедать.
Я тут же спустился с веранды и оказался рядом с ними.
- Позвольте, я вас провожу.
Светлана внимательно, но и лукаво взглянула на меня.
- Да нам, собственно, и идти никуда не надо, мы живем вон в том доме, где была келья Амвросия.
- Я знаю.
- Ох, Дашка, все уже разболтала. - Она шутливо дернула дочь за руку, и мы не спеша пошли по лужайке в обход часовни.
Я напрочь забыл об оставленном в музее Погорелове, пока Светлана сама не напомнила об этом.
- А это не ваш там приятель Марью Петровну умными разговорами развлекает?
- Это мой бывший научный руководитель. Кстати, позвольте представиться - Олег Суворов, только что дипломированный философ и преподаватель философии.
- Светлана.
- И это я знаю.
- Какой вы, однако, быстрый. Даша, прекрати меня теребить. А в Козельск вы что приехали - достопримечательности осматривать?
- Нет, в гости к этому приятелю.
- Ну и как вам Оптина пустынь?
- Великолепно. Никогда не думал, что встречу здесь столь очаровательную женщину. - Мы обменялись взглядами, причем в ее глазах было что-то неуловимое, но позволяющее мне продолжить: - Вы действительно настолько хороши, что на вас, как на солнце, тяжело смотреть слишком долго. - Я шутливо помахал ладонью перед глазами. - Ослепляете.
- Это вы намекаете на то, что со мной лучше встречаться вечером?
Это не я, это она намекала, и я внутренне напрягся, чувствуя, что наступил решающий момент, тем более что мы уже подошли к палисаднику, и Даша открыла калитку.
- Кстати, о вечере…
- Даша, иди домой, я сейчас приду.
Девочка взбежала на крыльцо, уже в дверях обернулась и лукаво помахала мне, на что я улыбнулся и кивнул.
- Мы могли бы встретиться вечером?
- Но я не смогу никуда пойти - мне не с кем оставить Дашу.
- А вы уложите ее спать, я приду сюда и мы где-нибудь погуляем.
Она внимательно посмотрела на меня, отчего я слегка смутился, хотя и чувствовал, что она уже соглашается, не может не согласиться.
- А вы будете себя хорошо вести?
Меньше всего я ожидал этого вопроса, но тут же понял его смысл и, усмехнувшись, ответил:
- Я буду себя вести, как Нил Сорский, Паисий Величковский и Тихон Задонский, вместе взятые. (Это были знаменитые оптинские старцы, имена которых я неоднократно слышал от Погорелова.)
Она засмеялась и тряхнула головой.
- Браво! Я укладываю ее спать в девять, так что приходите к половине десятого, но не сюда, а к главному входу в пустынь. Вы меня поняли?
- Да, разумеется, - я радостно кивнул, и Светлана невольно улыбнулась при виде моей радости. - Ну, тогда до вечера.
- До встречи.
Она взошла на крыльцо и скрылась в доме, а я возбужденно повернул назад, но искать Погорелова не пришлось, поскольку тот стоял несколько поодаль и наблюдал за мной.
- Я вижу, вы времени даром не теряете.
- Ух, какая прелестная женщина!
- И что она вам сказала, раз вы весь сияете?
- Свидание назначила.
- Поздравляю.
- Спасибо. А теперь пойдемте отсюда и побыстрее, а то я боюсь вспугнуть свое неожиданное счастье.
- А как же музей Толстого?
- Ну его к черту, надоело смотреть на всякое старье. Теперь мне уже хочется земного, живого и загорелого. Пойдемте и будем по дороге остерегаться большого колхозного быка.
- Кого? - изумился Погорелов.
- Быка. А впрочем, неважно.