2
- Извините, Светлана, но в этом проклятом Козельске совершенно невозможно купить цветов, - заговорил я, идя ей навстречу.
Было достаточно светло, а свое белое платье она так и не переодела, поэтому я еще издали заметил ее приближение.
- А в этом "проклятом Козельске", как вы его называете, никто и не дарит цветов, потому что они у каждого растут в палисаднике.
- Тогда понятно. Может быть, перейдем на "ты"?
- Пожалуй, - кивнула она.
- А может, еще и в щечку поцеловать разрешается?
- А вот это преждевременно.
И мы как-то понимающе улыбнулись друг другу. Рабочая жизнь в монастыре давно стихла, вечерню отслужили, и перед воротами пустыни, никого, кроме нас, не было. В теплом и влажном вечере постепенно набирали силу сумерки, хотя где-то вдалеке, за рекой, еще догорал темно-алый закат.
- В такой чудесный вечер хочется философствовать и любить, - невозмутимо заметил я, - а на меня, кроме того, как только тебя увидел, еще и благодать снизошла. Куда мы пойдем?
Она кокетливо качнула головой:
- Я не могу уходить далеко от дома - вдруг проснется Даша и испугается одна, - так что давайте погуляем по нашему лесу.
Я согласно кивнул, и мы не спеша пошли по дорожке, направляясь немного в сторону от скита. Я уже волновался, как волнуется всякий мужчина в сладкой надежде быстро соблазнить женщину, а потому даже самые невинные вопросы звучали в моих устах каким-то звенящим напряжением.
- Расскажи мне, как ты здесь оказалась.
- Очень просто. Я родилась в Ленинграде, в восемнадцать вышла замуж за военного, и мы с ним принялись скитаться по всему Союзу. Сначала жили в Сибири, потом в Киргизии, затем его перевели сюда и…
- И что?
- И здесь мы развелись.
- Почему? Он что - пил?
- Да нет, не особенно, во всяком случае, не больше других. Главное было в том, что он страшно и без всякого повода ревновал и тем самым очень нервировал Дашу. Кроме того, мне надоели все эти армейские разговоры о том, кто кого обошел в звании, почему повесился или сбежал из части тот или иной солдат - ну, и все тому подобное. Вы меня понимаете?
- Мы же договорились на "ты".
- Ах, ну да. Так вот, все это было очень тяжело… И вообще, чем старше я становилась, тем более напряженными делались наши отношения. И я решила - чем раньше их прерву, тем лучше. У меня появилась возможность устроиться на работу и получить жилье - так что от него я больше не зависела.
- А что ты закончила?
- Ленинградский педагогический институт имени Герцена, заочно.
- А родители там и живут - я имею в виду Питер?
- Да. Маленькая комнатушка в коммунальной квартире неподалеку от Лиговского проспекта. Потому-то так и не терпелось оттуда вырваться, хотя я очень люблю свою маму.
Мы уже углубились в лес, где одновременно с наступившей темнотой нас все плотнее окутывала всеми своими застывшими шорохами чудная летняя тишина, когда каждый вздох отдавался в ушах нескромным сладострастием, звуки шагов становились пугающе отчетливыми, а все слова приобретали многозначительный оттенок.
"Н-да, погода благоприятствует любви, - привычными цитатами из "Золотого теленка" подумал я, - тем более, что здесь тоже тепло и темно, как между ладонями, а рядом идет нежная и удивительная".
- А почему ты не вышла замуж еще раз? Ведь предлагали же, наверное, и неоднократно?
- О да, чуть ли не в каждой экскурсионной группе есть хотя бы один мужчина, который непременно влюбляется и делает предложение. И куда меня только не звали! Один датчанин недавно предложил уехать с ним в Удольфбирген.
- Где это? - усмехнулся я.
- Как он объяснил, неподалеку от Копенгагена.
- Ну, а ты что же?
- А что я? - И на мгновение тон ее голоса лишился уже привычного для меня иронического оттенка: - А я женщина гордая и самостоятельная и мне никто, кроме Даши, не нужен.
Я почувствовал в этих словах легкую неправду, но ничего не сказал.
- Сам-то почему не женат?
- Не знаю. То ли не влюблялся еще до такой степени, то ли самого еще по-настоящему не любили.
Мне нестерпимо хотелось обнять Светлану, но я боялся, не чувствуя ее настроения и возможной реакции. Я знал, что обязательно попытаюсь это сделать, и старался оттянуть момент, чтобы подготовить его как можно лучше, лихорадочно подбирая соответствующие темы и слова. А она смотрела себе под ноги, о чем-то задумавшись, словно бы забыла о моем существовании. Несколько минут мы шли молча, а затем она подняла голову.
- Давай присядем и покурим?
- Давай. А ты что, куришь?
- Балуюсь, тайком от Даши.
Мы сели на скамейку, и я, поставив свою неизменную сумку рядом с собой, извлек из нее пачку "Кэмела" и две банки пива.
- Хочешь?
Она улыбнулась и кивнула.
- Хочу. Вот что, оказывается, ты в ней носишь. А то у меня Даша все интересовалась: что там у дяди в сумке?
В сумке у "дяди" было еще кое-что, и я только усмехнулся, распечатывая банку пива и передавая Светлане.
- Замечательная у тебя дочь.
- Спасибо. А сама я разве не замечательная?
- Слов не хватает, чтобы выразить. Хочется говорить стихами.
- А ты пишешь стихи?
- Балуюсь. Так же, как ты, - сигаретами.
- Почитаешь? - Она прикурила и выпустила в сторону струю ароматного дыма.
Высоко над лесом появилась луна, я внимательно посмотрел на Светлану, чувствуя, что мне совсем не до стихов, потому что начинают дрожать и холодеть руки. Я жадно отпил глоток пива.
- Только не перебивай.
- Не буду.
- Когда простейший разговор
Вмиг превращается в объятье,
Когда лукавство и укор
Ты отряхаешь, словно платье,
Когда вдруг задрожит рука,
Коснувшись полного бокала,
И жизнь покажется легка,
Какою раньше не бывала;
Тогда забудь, что дальше ждет,
Не омрачай грядущим вечер.
Лишь самый крайний идиот
О смерти думает при встрече.
Тогда читай мой легкий стих,
Ласкай, как раньше ты ласкала…
Тогда Вселенной на двоих
Нам поневоле будет мало.
- Замечательно! - воскликнула Светлана и слегка откинула назад голову.
У меня пересохло в горле. Я сделал еще глоток, поставил банку на скамейку и придвинулся к Светлане. Она не пошевелилась, не повернула головы, и тогда я осторожно обнял ее и, медленно нагнувшись, поцеловал в загорелую щеку. Потом отвел в сторону прядь волос, казавшихся в лунном свете совсем черными, поцеловал ушко, а затем еще и еще раз.
Вдруг она слегка поежилась, повернула ко мне лицо, и я прижался губами к ее губам. Мгновение какой-то смутной, трепещущей нерешительности - и вот они уже раздвинулись, и мой язык жадно приникает к ее языку. Рука Светланы с горящей сигаретой медленно опустилась на скамейку, и я обнял ее за талию, прижавшись еще плотнее. Мы замерли, прошла минута, я оторвался от ее губ, стал целовать шею, мгновенно расстегнул две верхние пуговицы платья и стал опускаться все ниже…
Банка пива, слетев со скамейки, звякнула об асфальт, но я уже ничего не осознавал, кроме одного - на ней нет бюстгальтера, и там, за отворотом платья, уже начинается теплая белая полоска незагорелой груди. Светлана позволила обнажить ее целиком и даже чуть подалась вперед, когда я стал мягко проводить кончиком горячего, влажного языка вокруг упругого коричневого соска. Мы избегали встречаться взглядами, пока я, осторожно и умело, обнажал и целовал вторую грудь.
- Что ты делаешь? - услышал я откуда-то сверху ее осторожный, прерывистый шепот и, на мгновение оторвавшись, тоже почему-то прошептал:
- Не знаю… схожу с ума, кажется…
И ее волновали мои поцелуи - я чувствовал это и по упругости сосков, и по нежному биению сердца. Но что, черт подери, делать дальше, не на скамейке же… Я вновь припал к ее послушно раскрывшимся губам. Затем, расстегнув и вытащив из-за пояса джинсов свою рубашку, прижал Светлану к себе с такой силой, что она только охнула, когда ее обнаженная грудь уперлась сосками в мою.
- Подожди… прекрати, - наконец промолвила она, когда я принялся осторожно скользить рукой по ее гладким коленям, сдвигая вверх платье. И, чуть помедлив, добавила: - Не здесь же…
Того мужчину, который в подобной ситуации удержался бы и не спросил, "а где?", можно было бы награждать орденом "За сдержанность". Я такого ордена явно не заслуживал, поскольку этот пресловутый вопрос мгновенно слетел с губ.
И вот теперь она уже хитро прищурилась, поправила волосы и, запахнув на груди платье, спросила:
- Что - где?
К счастью, я моментально понял, что не стоит давать ей повода для издевательств, и как-то интуитивно почувствовал: надо выждать паузу.
- Нет, ничего, вернемся к нашей приятной беседе. - Я хладнокровно отстранился и стал шарить под скамейкой в поисках закатившейся туда банки пива. - Может, тебе еще стихи почитать?
Когда я вновь поднял глаза, то увидел, что она, так и не застегнув платье, смотрит на меня с нескрываемым любопытством. И, хотя меня несколько раздосадовал этот изучающий взгляд, я вновь, словно повинуясь какому-то внутреннему толчку, прильнул к ней, разжал ее губы своим языком, жадно проник ладонями под платье и нащупал ее грудь.
- Ты - хитрое и насмешливое чудо! Я повешусь на ближайшем дереве, если ты меня сейчас прогонишь.
- Какие страшные угрозы! - рассмеялась она и, чуть погодя, добавила: - И какой пылкий мужчина, просто невозможно устоять… Дай еще сигарету.
Мы вновь закурили, и я при свете зажигалки увидел ее обнаженную грудь.