Все свое детство и юность Саша прожила на Арбате, была буквально влюблена в него, а когда снесли их дом и переселили в просторный, но неуютный юго-запад, он сразу стал нелюбимым. Тогда она перешла на работу в женскую консультацию, которая располагалась в переплетении переулков старого Арбата, в небольшом двухэтажном старинном здании. И хотя Сашенька тратила почти сорок минут на дорогу, вытаскивая себя по утрам из постели буквально за волосы, лишая даже утреннего чая, ибо относилась по своей конституции к классическим "совам", но зато каждый день ее ждала награда - свидание с Арбатом.
Если дома и ворчали по этому поводу, то только через день, ведь утренние приемы чередовались с вечерними, вот и получалось: одну неделю домашние ворчали и возмущались два дня, другую - три. Зато какое блаженство по субботам и воскресеньям: завтрак в постель, обед готовит Митя, он же и на рынок сходит, а квартиру пылесосит Татоша. Словом, все сложности двух или трех утренних, тяжелых для Сашеньки сборов с лихвой окупались сплошным субботне-воскресным кайфом.
День предстоял сегодня напряженный: Таня собиралась съездить в академию, проверить списки принятых на первый курс. Хотя дочь и сдала все экзамены на "пять", но кто его знает, мало ли что может случиться в стенах прежде родного 1-го МОЛ-МИ, а нынче Медицинской академии имени Сеченова. В любом случае следовало дождаться звонка Тани.
Сашенька вошла в свой кабинет, перед которым уже сидели в ожидании приема женщины. Оставалось еще минут пять, и медсестра, как обычно утром, опаздывала. Сашенька не ругала ее за это, потому что знала: Тамара по пути покупает себе продукты и обязательно забегает в "Макдоналдс", чтобы захватить для доктора пару чизбургеров - знает, что та перед утренним приемом не успевает позавтракать.
В такие дни Александра Михайловна, не дожидаясь ее, начинала прием, чтобы не вызвать нареканий. Вот и сегодня она уже собиралась пригласить первую пациентку, но, пока надевала халат, дверь без стука отворилась, под возмущенные голоса ожидающих вошла женщина и, умоляюще сложив руки на груди, взволнованно проговорила:
- Ради Бога, Александра Михайловна, выслушайте меня!
Столько боли и страдания было в ее голосе, жесте, в глазах, что Сашенька, не задавая вопросов, предложила ей сесть, а сама выглянула в коридор и обратилась к своим пациенткам:
- Успокойтесь. Я пришла пораньше и могу до начала приема выслушать эту женщину. - Потом вернулась, плотно прикрыла за собой дверь. - Слушаю вас.
- Мою девочку, мою дочь… изнасиловали… - Слезы хлынули из глаз посетительницы, мешая ей говорить.
Александра Михайловна несколько растерялась и не смогла сразу ответить. Это было неожиданно. За все годы учебы и работы она ни с чем подобным не сталкивалась. Но через мгновение она собралась и поняла, что предстоит долгий разговор.
- Сколько лет вашей дочери?
- Пятнадцать, - прошептала женщина, словно выносила приговор и себе, и дочери.
- Я прошу вас, пожалуйста, подождите конца приема или, если вы живете недалеко, подойдите к двум часам. Я сделаю все, что в моих силах.
- Спасибо вам, спасибо… - женщина, вытирая слезы, поднялась, - я подожду сколько нужно… - и вышла.
Через минут пять в кабинет влетела Тамара, прижимая к груди пакетик из "Макдоналдса".
- Здрасьте, Александра Михайловна… тепленький… ешьте, пока не остыл.
- Позже, Тамарочка, позже, не будем прерывать прием, - отозвалась Сашенька, записывая что-то в историю болезни первой пациентки.
- Остынет же, Александрочка Михайловна! Подождут ваши больные, никуда не денутся, я же знаю, что вы не завтракали, - не унималась медсестра.
Сашенька закончила с пациенткой и, когда та вышла, сказала строго:
- Тамара, я же просила тебя, никогда не называть пациентов больными. Они па-ци-ен-ты! Это ты можешь усвоить?
- Что-нибудь случилось, Александра Михайловна?
- Ровным счетом ничего, кроме того, что моя просьба тобой не воспринимается, - жестко ответила Сашенька. Она не собиралась посвящать даже Тамару в суть свалившейся на нее проблемы и была права - какая мать захочет сделать трагедию дочери поводом для обсуждения? Хотя на медсестру можно было положиться, не первый год работали вместе, но что знают двое - то знает свинья. Так любил повторять Генрих слова генерала Мюллера из "Семнадцати мгновений весны".
Тамара поджала губы, промолчала и в течение всего приема не проронила ни слова. Когда последняя пациентка ушла, Сашенька обняла Тамару:
- Ну прости меня, прости. Я сегодня не в своей тарелке - Танька пошла проверить списки поступивших.
- Ладно уж… В результате вы так ничего и не поели, - вздохнула Тамара.
Она была всего на несколько лет старше Сашеньки, но как-то так повелось, что с самого начала их совместной работы стала опекать ее - сначала как новенькую в этой консультации, потом поражаясь ее безотказности - сколько придет женщин, всех примет, не считаясь с записью.
Александра Михайловна на первых порах удивлялась, даже смущалась, но потом привыкла, а уж когда Тамара начала приносить по утрам сэндвич, прониклась к ней симпатией и нежностью. Об опыте и профессионализме своей сестры и говорить не приходилось - другие врачи откровенно завидовали Сашеньке.
Тамара собралась уходить, сняла халат, переобулась, но, выйдя из кабинета, тут же вернулась:
- Александра Михайловна, там еще одна сидит. Примете?
- Это ко мне, по делу… Ты можешь идти.
Марина Викторовна - так представилась женщина - за это время немного успокоилась, на что и рассчитывала Сашенька: известное дело - пока сидишь или стоишь в какой-нибудь очереди, или звереешь, или приходишь в состояние легкого отупения.
- Это случилось… - начала она, но врач прервала ее:
- Не надо ничего рассказывать, это вас только расстроит. Сейчас главное - посмотреть девочку. Когда вы сможете привести ее?
- Она здесь недалеко, сидит в скверике.
- Господи, да разве можно так? - возмутилась Сашенька. - Вы сейчас должны быть постоянно с ней. Зовите ее скорей.
В кабинет девочка вошла бочком, опустив голову, тихо проговорила:
- Здравствуйте…
- Здравствуй. - Сашенька подошла к ней, полуобняла, ладонью приподняла ей голову, улыбнулась: - Как тебя зовут?
- Настя.
- Обожаю это имя - Анастасия. Знаешь, чаще всего так зовут сильных женщин. Ну что ж, вперед?
Девочка согласно кивнула головой.
- Разденься там, за ширмой, - сказала ей мать.
- Нет, нет! Здесь командую я. Вы, Марина Викторовна, сядьте вот сюда. - Сашенька переставила стул к самой двери кабинета, откуда нельзя было видеть злополучное гинекологическое кресло, и обратилась к девочке: - А ты посмотри вот сюда. Считай, что это трон, на который рано или поздно восходит каждая женщина без исключения. С одной стороны, это почетно, с другой - унизительно и страшно, бывает и радостно. Словом, все перемешано, как в жизни. Главное - взгромоздиться на него, а потом лежать себе и на все поплевывать. Постарайся сделать так, как я прошу: за ширмочкой разденься, полезай в кресло и лежи, как на солнышке, - расслабься и загорай под электрической лампой. Поняла? Я только погляжу - и все.
Настя вдруг не то что приободрилась, но в глазах ее мелькнул живой интерес, любопытство и доверие к этой странной врачихе, которая так необычно обращалась к ней.
После осмотра Александра Михайловна сказала с удовлетворением:
- К счастью, ничего страшного не произошло.
- То есть как не произошло? - вскинулась мать.
- Просто нарушена девственность. Слава Богу, никаких побочных травм, гематом, разрывов нет.
- Но, доктор, понимаете… - Марина Викторовна умолкла, комкая в руках носовой платок. - Даже не знаю, как и сказать… - Она нервничала, на ее слегка вздернутом веснушчатом носу появились капельки пота, глаза смотрели просительно и настороженно.
- Говорите, говорите, я вас слушаю, - с едва заметным раздражением сказала Сашенька. Она ждала звонка Тани, одолжила специально для этого у соседки мобильник - своего не было, никак не получалось выкроить на него деньги, - а дочь все не звонила.
Тут Настя сделала неудачную попытку слезть с этого дурацкого пьедестала и чуть не свалилась. Сашенька улыбнулась:
- Не торопись, полежи спокойно, я еще раз гляну. - И, увидев, как та покраснела от стыда, добавила: - Ты никогда не видела по телевизору или в метро, как сидят наши, российские, мужчины, даже на официальных приемах? Колени на расстоянии одного метра друг от друга! Так и хочется сказать им: сдвиньте же ноги, ведь вы не в гинекологическом кресле! И ведь ничуть не стесняются, напротив - на физиономии эдакая победительность вызывающая, мол, я - мужчина. Мне всегда при этом делается и смешно, и грустно от подобного бескультурья. Ну а нам, женщинам, сам Бог велел привыкать к такой позе, так что не ежься, потерпи немного.
- Доктор, Александра Михайловна, ну войдите в наше положение… Я знаю, что эту… ну… девственность можно как-то восстановить. Я заплачу…
- Еще чего! - возмутилась Сашенька. - Вам бы сейчас заняться психологическим состоянием девочки, а не этим… Зачем вам это нужно? В наше время… Настя, тебе это нужно?
- Да, - порывисто вздохнув, сказала девочка.
- Вы не понимаете, доктор, - вступилась мать, - еще какой муж попадется… Иной всю жизнь попрекать станет и чужую беду обернет для себя правом изменять и пьянствовать.
Сашенька внимательно поглядела на Марину Викторовну. Ей вдруг стало все ясно: и преждевременно поблекшие щеки, и ранняя полнота, и неухоженные руки. Вся жизнь несчастной женщины возникла перед ней из нескольких ее слов - это ее попрекает муж, это ей он изменяет, это ее горе вопит, унижается и умоляет.