Она подвела меня к стеклянным дверям в глубине холла. Я увидел стоянку, в конце которой стояло большое оштукатуренное здание в форме приплюснутого куба. За дверьми находился балкон, откуда по цементной лестнице можно было спуститься на стоянку. Мэри вышла на балкон и показала рукой на здание.
— Это галерея. Ее нетрудно найти, ведь так? Вы можете пройти отсюда. Здесь ближе.
Высокий молодой парень в облегающем фигуру черном комбинезоне протирал на стоянке красную машину с открывающимся верхом. Он сделал стойку и махнул ей рукой.
— Бонжур, Мари, — приветствовал он ее по-французски.
— Хелло, лжефранцузик. — В ее шутке чувствовалось некоторое презрение. — Ты не видел сегодня утром Хью?
— Нет. Блудный сын опять исчез?
— Я не сказала бы, что он исчез...
— Слушай, а где же тогда твоя машина? В гараже ее нет. — Его голос был излишне музыкальным.
— Кто этот парень? — тихо спросил я.
— Это Хилари Тодд. У него магазин художественных изделий на первом этаже. Но если нашей машины нет, значит, Хью не может быть в галерее. Мне придется взять такси, чтобы добраться до больницы.
— Я вас отвезу.
— И не думайте. Стоянка такси напротив. — Направляясь туда, она бросила мне через плечо: — Если найдете Хью, позвоните мне в больницу.
Я спустился по лестнице на стоянку. Хилари Тодд все еще надраивал свою машину, хотя она блестела как зеркало. У него были широкие плечи и мускулистое тело. Некоторые мальчики из балета бывают сильными, а иногда и опасными. Хотя он вовсе не был мальчиком — в волосах, как серебряный доллар, сверкала небольшая лысина.
— Бонжур, — сказал я его спине по-французски.
— Да?
Мой французский, вероятно, резал его слух. Он повернулся ко мне и выпрямился. И я увидел, какой он высокий, достаточно высокий, чтобы я почувствовал себя довольно приземистым, хотя во мне было больше шести футов. Чтобы как-то компенсировать свою лысину, он отрастил баки. В комбинации с водянистыми глазами они делали его похожим на человека из страны, где говорят на одном из романских языков, и в то же время — на поросенка.
— Вы хорошо знаете Хью Вестерна?
— А вам какое до этого дело?
— Представьте, мне есть до этого дело.
— С какой это стати?
— Сынок, я задал тебе вопрос. Отвечай.
Он покраснел и опустил глаза, полагая, будто я могу читать его мысли. Он начал немного заикаться.
— Я... Я живу этажом ниже вот уже около двух лет. Продал несколько его картин. А почему вас это интересует?
— Я подумал, что вы можете знать, где он сейчас находится. Сестра его не знает.
— Как я могу знать, где он находится? Вы полицейский?
— Не совсем.
— Вы хотели сказать, что вовсе нет? — Уверенность вернулась к нему. — Тогда вы не имеете права так себя вести. Я ничего не знаю о Хью. И кроме того, очень занят.
Он отвернулся от меня и стал надраивать машину. Его великолепные, но никчемные мускулы перекатывались под обтягивавшим тело комбинезоном.
Я прошел по узкой тропинке в сторону улицы. Слева, в тени кипариса, заметил несколько столиков под зонтиками, напоминавшими гигантские грибы, растущие во дворе ресторана. Справа от меня тянулась стена галереи — ровная, белая, с одним зарешеченным окном на уровне моих глаз.
Фронтон галереи был выдержан в греческом стиле — с верандой и высокими колоннами. На верху лестницы с широкими цементными ступенями стояла девушка, опершись на одну из колонн.
Она повернулась ко мне, и солнце осветило ее непокрытую голову. Это была красивая, яркая девушка. Волосы — пшеничного цвета, глаза — светло-карие, кожа — смуглая. Строгой формы костюм плотно облегал фигуру.
— Доброе утро, — сказал я.
Она сделала вид, что не слышит, ногой нетерпеливо постукивая по ступеньке.