Статьи и рецензии "Нового мира", занявшие внимание литературной общественности и читателей в последнее полугодие (В. Померанцева – "Об искренности в литературе", М. Лифшица – о "Дневнике" Мариэтты Шагинян, Ф. Абрамова – о послевоенной прозе, посвящённой колхозной тематике, М. Щеглова – о "Русском лесе" Л. Леонова), что я и старался разъяснить у П.Н. Поспелова, нельзя рассматривать как некую "линию" "Нового мира", притом вредную. Никакой особой "линии" у "Нового мира", кроме стремления работать в духе известных указаний партии по вопросам литературы, нет и быть не может. Указания партии о необходимости развёртывания смелой критики наших недостатков, в том числе и недостатков литературы, обязывали и обязывают редакцию в меру своих сил и понимания честно и добросовестно выполнять их…" А. Твардовский согласился, что статья В. Померанцева принесла "больше вреда, чем пользы", но только потому, что вокруг этой статьи поднялась "шумиха". Двухдневная беседа редколлегии с П.Н. Поспеловым, по мнению А. Твардовского, носила "проработочный" характер, "были предъявлены грозные обвинения", "а наши возражения и разъяснения по существу дела звучали всуе": "Не согласен немедленно признать себя виновным – значит, ты ведёшь себя не по-партийному, значит, будешь наказан". Большое внимание А. Твардовский уделил своей поэме "Тёркин на том свете", которую он прочитал в "Новом мире" 3 мая 1954 года и которую П.Н. Поспелов оценил как "вещь клеветническую", как "пасквиль на советскую действительность" (издана лишь в 1963 году. – В. П.). "Не входя в оценку литературных достоинств и недостатков моей новой вещи, – писал А. Твардовский, – я должен сказать, что решительно не согласен с характеристикой её идейно-политической сущности, данной тов. П.Н. Поспеловым. Пафос этой работы, построенной на давно задуманном мною сюжете (Тёркин попадает на "тот свет" и как носитель неумирающего, жизненного начала, присущего советскому народу, выбирается оттуда) в победительном, жизнеутверждающем осмеянии "всяческой мертвечины", уродливостей бюрократизма, формализма, казёнщины и рутины, мешающих нам, затрудняющих наше победное продвижение вперёд. Этой задачей я был одушевлён в работе над поэмой и надеюсь, что в какой-то мере мне удалось её выполнить. Избранная мною форма условного сгущения, концентрации черт бюрократизма правомерна, и великие сатирики, чьему опыту я не мог не следовать, всегда пользовались средствами преувеличения, даже карикатуры, для выявления наиболее характерных черт обличаемого и высмеиваемого предмета. Я с готовностью допускаю, что, может быть, мне не всё удалось в поэме, может быть, какие-то её стороны нуждаются в уточнении, доведении до большей определённости, отчётливости. Допускаю даже, что отдельные строфы или строки, может быть, звучат неверно и противоречат общему замыслу вещи. Но я глубоко убеждён, что, будучи доработана мною с учётом всех возможных замечаний, она бы принесла пользу советскому народу и государству" (Культура и власть. С. 225-226).
Одновременно с этими московскими событиями проходили заседания партийной организации и общего собрания Ленинградского отделения ССП СССР с вопросом "О задачах писательской организации в связи с подготовкой ко Второму съезду советских писателей".
С докладом на этих собраниях выступил главный редактор журнала "Звезда" В. Друзин, напомнивший о незыблемых качествах советской литературы, о вульгаризаторах, которые пытаются пересмотреть ленинский принцип большевистской партийности, о встрече Зощенко и Ахматовой с английскими студентами, о вредном направлении критического отдела журнала "Новый мир", о слабых пьесах Л. Зорина, A. Мариенгофа, Ю. Яновского, о вредной повести "Оттепель" талантливого публициста И. Эренбурга, о безмерно расхваливаемом романе B. Пановой "Времена года". Мнения ленинградских писателей разделились, В. Кетлинская, Л. Плоткин и К. Косцинский резко возражали против некоторых оценок В. Друзина и В. Кочетова, взяли под защиту роман В. Пановой, пьесу Л. Зорина, выступили против "проработочных" суждений докладчика и некоторых выступлений. М. Зощенко выступил против газеты "Ленинградская правда", в которой только что назвали его "воинствующим проповедником безыдейности". Он не скрывал своего отношения к постановлению Центрального Комитета, он написал письмо Сталину, в котором изложил свою творческую позицию, он не трус, он дважды воевал на фронте, имеет пять боевых орденов в войне с немцами и был добровольцем в Красной армии, во время войны работал в Радиокомитете, вместе со Шварцем написал антифашистское обращение, он никогда не был антипатриотом своей страны. "Сатирик должен быть морально чистым человеком, – сказал в заключение М.М. Зощенко, – а я унижен, как последний сукин сын! Как я могу работать?.. У меня ничего нет в дальнейшем! Я не стану ни о чём просить! Не надо вашего снисхождения, ни вашего Друзина. Ни вашей брани и криков! Я больше чем устал! Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею!"
В. Кетлинская отметила, что в ленинградской организации есть "нездоровые настроения", есть слухи, волнения, ссоры и раздоры, "секретариат вот уже три недели не собирается, а ведь сейчас, в предсъездовский период, как нужно было налаживать подготовительную работу к съезду! Не собираются потому, что там все перессорились между собой и не разговаривают" (Там же. С. 228-246).
В июне 1954 года писатель С.П. Злобин написал письмо Н.С. Хрущёву, изложив то, что его тревожило и волновало: сегодняшние руководители Союза писателей переродились в типичных бюрократов, редко собираются и редко обсуждают злободневные вопросы писательской жизни, при выдвижении книг на соискание Сталинских премий А.А. Сурков даёт "шпаргалку"-список своих знакомых, а если с ним не соглашаешься, то это решение у него вызывает раздражение. Далее Злобин обрушивается на Н. Грибачёва, М. Бубеннова, обвиняет драматурга Сурова в плагиате. Обвиняет Секретариат ССП в том, что роман Леонида Леонова выдвинут на соискание Сталинской премии, а Евгения Книпович в "Литературной газете" в статье "В защиту жизни" (1954. 25 февраля) просто уничтожает роман, но никто из секретарей на обсуждении романа не присутствовал. Большинство писателей относятся к нему отрицательно. На трёх собраниях обсуждали статью В. Померанцева "Об искренности в литературе", "А. Сурков ведёт (якобы идейные) наскоки на редактора "Нового мира" А. Твардовского, обвиняя его в идейной слепоте и политической беспомощности", однако "это не принципиальная борьба, а склочническая драка Суркова против Твардовского". Есть послушные критики, Л. Скорино, Е. Сурков, М. Шкерин, которые занимаются "декларативным "клеймением". "Лицемерить и лгать больше нельзя, – писал С. Злобин. – Партия, жизнь всей нашей страны, интересы советских людей требуют от нас правды, а руководство Союза советских писателей создаёт атмосферу, когда в кулуарах писатели говорят одно, а публично вынуждены говорить другое под угрозой получить от Суркова с его друзьями клеймо на лоб" (Культура и власть. С. 256).
Все эти документы свидетельствовали лишь о полном разброде в писательском обществе накануне II съезда писателей СССР, о взаимных претензиях, о ссорах, о нажиме одних и о сопротивлении других, о групповщине, которая казалась совершенно непреодолимой. А наверху, в ЦК КПСС, происходили ещё более серьёзные события – там шла ожесточённая борьба за власть. В случившейся атмосфере взаимного недоверия посыпались нападки на писателей. В. Кетлинская была осуждена только за то, что настаивала на том, чтобы не рабски принимать то или иное партийное постановление; сначала при осуждении В. Кетлинской восемь человек воздержались, но при "переголосовании пункт резолюции собрания, осуждающий поведение В. Кетлинской, был принят единогласно". Такова была партийная дисциплина в писательском союзе Ленинграда. И каждый писатель думал не о свободе творчества, а лишь о возможности угодить партийным органам, работники которых чаще всего слабо разбирались в том, как писатели должны отражать жизнь, знали лишь, что литераторы должны следовать принципам социалистического реализма, а эти "принципы" уводили от правды и искренности в литературе.
16 июля 1954 года А.Т. Твардовский написал письмо Н.С. Хрущёву:
"Глубокоуважаемый Никита Сергеевич!
Очень прошу Вас принять меня по вопросам, связанным с обсуждением работы журнала "Новый мир" и моей неопубликованной поэмы…
Не откажите мне хотя бы в самой короткой беседе, поскольку речь идёт не только о моей личной литературной судьбе, но и общих принципиальных делах советской литературы. А. Твардовский".
23 июля 1954 года состоялось новое обсуждение работы "Нового мира" на заседании Секретариата ЦК КПСС, в этот же день выступал и Н.С. Хрущёв, было принято постановление Секретариата, на котором есть жёсткое решение партии о том, что на страницах "Нового мира" неудовлетворительно показана жизнь современной советской деревни, "редколлегия не проявляет должной требовательности к их качеству". Секретариат ЦК КПСС принял решение "Об ошибках журнала "Новый мир", хотя в литературном сообществе распространяли слухи о том, что Секретариат ни к какому решению не пришёл.
Н.С. Хрущёв принял А.Т. Твардовского в начале августа 1954 года, но ничего не решил.
10 августа 1954 года состоялось заседание партийной группы Правления СП СССР, на котором выступил секретарь партийной группы Правления А.А. Сурков и зачитал постановление Секретариата, прокомментировав, что это постановление весьма своевременное, некоторые журналы превратились в вотчины главных редакторов, Твардовского, Панфёрова и других, что пора товарищеской критикой помочь названным журналам стать по-настоящему партийными и выражать правду жизни.