Настя засопела не то от негодования, не то от моего пивного перегара. Джихад подняла на меня тяжелые глаза.
– Так, Логинов… Ты че?
Я молчал и смотрел на Настину грудь кривую Гомперца.
– Может, это он к тебе? – обратилась Джихад к уединившемуся в углу с газетой доценту Филимончуку.
– Не, это он к своей женщине любимой, – отмахнулся Филимончук, не отрываясь от прессы.
Настя коротко хохотнула, упорно не глядя на меня.
– Логинов, шел бы ты отсюда к чертям и не показывался б на кафедре с бодунища, а? – гневно, но незло воскликнула Джихад, готовая швырнуть в меня ножницы, что как раз были у Me под рукой. – Изыди!
Я пошел оттуда ко всем чертям – хотя в дальнейшем не оставил привычки показываться на кафедре с бодунища.
Следующим утром мы с Настей пересеклись в курилке, и теперь – благодаря вчерашнему – у меня появилась зацепка для разговора.
– Филимончук произвел тебя в мои любимые женщины, – заметил я. – Это для меня, видимо, большая честь.
– Что ж так? – спросила она, хитро прищуриваясь.
– Ну как же, ты ж… Ты ж вон какая!
Молодец, Логинов! Прекрасно делаешь комплименты девушкам, кусок идиота. Еще бы сказал "ну ты ж ого!", или "ну ты вааще!", или "ты ж клевая телка!"
– Да ладно? Я так не считаю, – спокойно обронила Настя.
Я тихо сказал что-то вроде "хаха" и замолчал секунд на десять. Да, Логинов, ты мастер разговор поддержать. Сейчас она опять докурит и, не прощаясь, свалит, и тогда уже…
Быстро что-то придумать!
– А помнишь, ты говорила о звездах? – осенило меня с очередной затяжкой. – Мне Илюха на Новый год подарил пригласительный на двоих на смотровую площадку на Соломенке. Составишь мне партию? Ну, не с ним же мне идти…
– Может быть, – сказала она. – Как знать. Ну, пока.
Настя улыбнулась мне прямо в лицо и покинула курилку, не успел я о чем-то еще заикнуться.
Может быть? Как знать? Какого…? Как это все понимать вообще?
Впрочем, для начала нужно было достать где-нибудь тот пригласительный, о котором я только что великолепно соврал, и на всякий случай оповестить Илью, что это – его подарок.
Я много глупых и очень глупых вещей делал в своей жизни: разбил кулаком окно в квартире друга, порвал Лешкину страховку, проголосовал за цензура на президентских выборах, купил нетбук "Асер" с Убунтой, подарил некурящему Долинскому антикварную серебряную пепельницу на тридцатилетие, сходил зимой на продуваемую ледяным ветром смотровую площадку, гнездящуюся на бешеной высоте.
И если о большинстве этих поступков я думаю с некоторым сожалением и разочарованием, то последнее, несмотря на высокую степень глупости, не было глупостью как та ковой.
Почему Настя согласилась? Видимо, чувствовала, что со мной будет интересно – она любит познавать людей. Несмотря на первое впечатление обо мне, которое могло бы кому-то показаться неудачным, она во мне что-то рассмотрела. А что увидел в ней я? Необъяснимо. Она действительно красивая. Но не только в этом дело – я почувствовал в ней что-то родное, почти семейное. Вскоре я нашел объяснение этому явлению, но лучше вернусь к нему попозже.
– И ты уверен, что мы не окоченеем? – с сомнением спросила Настя, когда мы встретились перед входом в здание.
Было темно и страшно – пасмурный зимний вечер. И хотя ветер здесь, внизу, был не такой уж и сильный, имея элементарное понимание физики, я должен был бы догадаться, что на сто метров выше будет ураган. Но я не имел элементарного понимания физики, потому что физику у меня вел учитель труда.
– Уверен! Я вообще не очень быстро мерзну, – солгал я. – Да и там наверняка стоят UFO-обогреватели, все-таки цивилизованное место! А ты тепло оделась?
– Ага, – подтвердила она. – Ну, веди на свои звезды.
…Какие UFO? О чем я думал?
Ладно, о чем я думал – догадаться несложно. Но как я мог так вступить? Все, что нам предоставили заправилы этого бизнеса перед подъемом на смотровую площадку (на которой, разумеется, кроме нас двоих никого не оказалось), – не теплые, но довольно большие пледы.
Мы сели за столик с видом на центр. Перед тем как накинуть плед, Настя достала из сумочки фляжку – не из тех плоских рафинированно-серебристых, что обычно дарят начальникам среднего и нижнего звена, а настоящую увесистую флягу цвета хаки, – и поставила перед собой. Меня это, признаться, порадовало и обнадежило.
– Будешь греться? – спросила она. – А то, смотрю, мы только пришли, а тебе уже не очень…
– Че это? Коньяк? – уточнил я, хотя был готов греться чем угодно.
– Не-а, водка. Так что?
– Да, конечно! – быстро согласился я, принял протянутый мне сосуд и отхлебнул.
Какая-то очень мягкая и дорогая водка – может, финская? Или "Русский стандарт"?
– Это "Финляндия", – ответила Настя на мои мысли.
– А почему камуфлированная? У тебя и пиджак, помню, был подобный. Ты думала об армейской карьере?
– Не, просто хороший пиджачок, теплый, – спокойно ответила она, – а фляга дедова. Я иногда ее беру на подобные мероприятия. Кстати, ну и где твои звезды?
– Какие ж могут быть звезды в центре Киева в рабочий день? – ответил я. – Это ж было так, фигурально выражаясь… Но красиво ведь?
– А, то есть мы пришли в баньку, заодно и попариться? – улыбнулась она.
Состояние спутницы меня поражало и восхищало: у меня от пронизывающего ветра зуб на зуб не попадал, я говорил с явной дрожью в голосе, а она была спокойна, как удав.
Вместо ответа я закивал.
– Ну тогда расскажи, чем ты занимаешься. Ну, про Комсомол я уже поняла…
И я рассказал. После того, как я махнул еще водки (из закуски у нас оказались только орешки в шоколаде), сознание пустилось в полет. Но на этот раз обошлось без очешуительных историй. Я говорил о себе, о семье, о том, как в детстве когда-то испугался теней и прятался от них за папину спину – и нам пришлось изменить маршрут и идти лицом к солнцу, чтобы страшных теней и вовсе не было, и о будущем, и о том, что буду работать в ИПАМ.
Я перестал ощущать холод – здесь, на высоте дохрена и больше метров, со мной были только ее ироничные глаза, водка во фляге и ночной Киев.
Не помню, как мы оказались под одним пледом – видимо, я применил допотопный прием с потягиванием и обнял ее. У Насти тогда были холодные ладони и негнущиеся пальцы. А мои руки никогда не мерзнут, как бы холодно ни было – возможно, хорошее кровообращение.
– Тебе нравится все это? – с интересом спросила она. – Вся эта общественная работа, конференции, концерты, показушная благотворительность?
– Она не показушная, – отмел я. – Мы действительно помогаем…
– Да я знаю, но почему всегда так публично и широко это рекламируете?
– Давай не будем об этом?
– Давай, – тихо согласилась Настя. – А о чем?
– Например… – я замолчал и приблизился к ее губам.
Она так резко отдернула лицо в сторону, что я и сам отпрянул в шоке: что случилось-то?
– Не нужно этого, – по-прежнему тихим спокойным голосом. – Не надо.
– Хорошо, как скажешь, – согласился я (а какой был выбор?) – Мы не будем.
– Не надо, – повторила Настя. – У нас не будет отношений, Коля. У меня есть молодой человек, я его люблю, и…
Все-таки не обманула она Виноградова! Твою ж мать! А зачем тогда она пошла со мной?
– И вы давно вместе? – я не знал, что еще спросить в той ситуации.
– Достаточно давно, – пояснила она. – С осени.
"Зрители на трибунах рукоплещут эпическому неудачнику Н. М. Логинову, который в Одессе, когда она еще была свободна, провтыкал свой шанс, поскольку предпочел напиться в стельку…"
– Тебе дискомфортно со мной? Может, лучше мне?… – зачем-то поинтересовался я, не выпуская ее рук из своих.
– Нет, что ты. Все хорошо. Правда. Ты замечательный.
Настя улыбнулась и плотнее прижалась ко мне спиной.
…– А мне плевать на того Летчика, подумаешь! – крикнул я, вылезая на пушку. – Говорила мне мама: "иди, Коля, на летчика учись"…
– Ты ж летать боишься, – напомнил Леша.
– Я летать не боюсь. Я падать боюсь!
Мы с Ильей и Лешкой сидели на танке в Парке Славы.
Был конец апреля, и мы отмечали мой двадцать первый День рождения. В такой торжественный день даже Лешку можно раскрутить на выпивку, чем я немедленно воспользовался. Паша и Стежняк со мной День рождения отгулять не смогли: первый снова улетел в теплые края, вторая была не в особенном восторге от компании Ильи и Лешки – да я и не настаивал на ее присутствии.
Апрельская ночь благоухала смешанным ароматом пива, водки, Лешкиного "Парламента", Илюхиного "Винстона" и моего "Собрания", а также моих носков, поскольку я влез на танк без обуви. Мимо нас уже прошел наряд милиции, но по счастливой случайности не тронул – либо не обратили внимания, либо решили дать ребяткам погулять.
Мне было о чем говорить в тот вечер: я был глубоко подавлен тем, что впоследствии патетически нарек "окончательным разрывом бесперспективных попыток завязать крепкие отношения с Настей".
Весь второй семестр мы с ней провели бок о бок, и мне никогда ни с кем не было так хорошо.