Мангазея, как город, была основана в 1601 г. В 1619 и 1642 гг. она горела. По мнению историков, в первой половине XVII в. Мангазея была крупным перевалочным пунктом промышленников. В год сюда приходило через Мангазейское море до 50 кочей; на запад отправлялось более 30 000 соболей, а по некоторым догадкам - и до 100 000. Число людей, зимовавших в первой половине века в Мангазее, достигало 700-1000 человек. Это была "золотокипящая государева вотчина" (меткое выражение воеводы А. Палицына). Мангазее нанес большой удар указ 1616 г. о запрещении ходить через Мангазейское море и Ямал. В 1618 г. по настойчивым просьбам промышленников указ был отменен, но в 1619 г. тобольский воевода снова издал указ, запрещающий всем промышленным, торговым и всяким людям плавать морем в Мангазею. В 1620 г. указ был подтвержден Москвой, а в 1624 г. предполагали поставить заградительный острожек между реками Мутной и Зеленой. Впрочем, П. Н. Буцинский (1893) считает, что настоящий острог на волоке так и не был поставлен из.-за трудности его обслуживания. Обычно сюда приезжал на лето только отряд служилых людей, который и контролировал проезд в Мангазейское море. Оставаться на зиму было невозможно. Местность безлесная, и требуется труднейший транспорт для снабжения продуктами.
В той же грамоте 1624 г., о которой я пишу выше, сообщается, что в 1618 и 1619 гг. "многие торговые люди" пошли через ямальский волок "большим морем" "на кочах с товары и запасы". "Велено их обратно большим морем не отпущать, иначе де они учнут торговать с немецкими людьми, утаясь на Югорском шару", и т. д. (Оглоблин, т. III, 1900, стр. 230). Таким образом, несмотря на запрет, и особенно во время перерыва в 1618-1619 гг., этим путем через Ямал пользовались еще широко. Тобольские воеводы все же внимательно следили, чтобы запрет тщательно выполнялся.
В целом ряде документов мы найдем инструкции об изучении низовьев Енисея, о запрете ходить через ямальский волок в Мангазею, о том, чтобы "немцы не выходили ни на Енисей, ни в Мангазею", а также о необходимости летом досматривать, чтобы промышленники не ходили "морским ходом" в Мангазею.
В грамоте от 30 июня 1624 г. тобольские воеводы вновь подтверждали запрещение торговым и промышленным людям ездить из Архангельска и Пустозерска "большим морем на Карскую губу и в Мутную реку, да на волок и в Зеленую реку и в Таз реку - в Мангазею", чтобы "немецкие люди в Мангазею дороги не узнали и в Мангазею не ездили" и чтобы "нашей казне в пошлинах истери" не было (Оглоблин, т. III, 1900, стр. 230). В грамоте от 9 апреля 1626 г. тобольский воевода интересовался, можно ли построить острог "на волоку" Мутной и Зеленой. Грамота предписывала узнать тайным образом, связаны ли были поездки этим путем с намерением "немцев" пройти через "Большое море-океан" (там же, стр. 232). В отписке 1629 г. сообщается о посылке в 1628 г. боярского сына Данилы Низовцева на заставу "между Мутные и Зеленые реки" снова для розысков о "немецких" людях (там же, стр. 235). Теперь из Мангазеи остались только путь по Тазу и Оби на Тобольск и более южные волоки с Оби на Енисей. Мангазейский морской путь постепенно сокращался. Туруханск стал более удобным центром. В 1672 г. царским указом было велено воеводе и всем жителям оставить Мангазею и переселиться в Туруханский острог - Новую Мангазею. На фоне этих событий ясно, что Акакий с товарищами могли пройти морским путем из Двины через Ямал и Тазовскую губу только в 1618 или 1619 гг. Как мы знаем, казна их заканчивается деньгами 1617 г., и, следовательно, эти два года как раз определяют время их выезда из России. Но в общем нельзя сказать, что эти даты вполне точно определяют время их похода: деньги могли пролежать в Мангазее несколько лет, а запрет на переход через волок Ямала вначале не выполнялся так строго и мог быть еще обойден. Путь же из Тобольска был вполне свободен, и Акакий мог пройти им в любой год и раньше, и позже.
Вернемся теперь к заметке В. Геймана о надписях на ножах ("И. п., 1951", стр. 141-144). Первую надпись, в которой отсутствуют две гласные, Гейман читал "мурмц" (или менее уверенно - "мурнц") и вначале решил, что это значит "муромец". Но потом по совету Г. Е. Кочина переменил свое решение: "Откуда мог появиться здесь у берегов Таймыра житель города Мурома?" Он предложил другую расшифровку - "мурманец", добавив таким образом лишнюю, не существующую в вязи букву н.
А. П. Окладников предложил другое чтение ("И. п., 1957", стр. 20). Прозвище Акакия надо читать как "мураг"; слово это напоминает лопарское мур - море; поэтому можно толковать надпись как Акакий-мореход. Но это чтение совершенно противоречит надписи, которая в четком воспроизведении в статье В. Геймана ясно читается как мурмц.
Если мы теперь обратимся к фактическому материалу, то увидим, что нигде - ни в "Русской исторической библиотеке" Археографической комиссии, ни в 4-томном обозрении документов Сибирского приказа Н. Н. Оглоблина, ни в "Истории Сибири" Г. Ф. Миллера, где приведено много подлинников, ни в цитатах в статьях С. Н. Бахрушина (1954-1959) и В. А. Александрова (1964) - мы не находим "мурманца". Мы видим здесь названия: "зыряне, мезенцы, вымичи, вычегжане, сысоляне", "устюжане", "холмогорцы или колмогорцы" (Оглоблин, 1895-1901, т. I-IV). Как общее название для всех северных городов на материке нередко - "поморцы", "поморские города".
Изредка мы встречаем название "Корела", но в то время как в московских документах оно имеет значение района Карелии - например, в "Жалованной грамоте великого князя Василия Ивановича Валаамскому монастырю 12 марта 1507 г." ("Рус. истор. библ.", т. 2, стр. 1095), в некоторых сибирских документах оно относится к "Жильцам новгородского уезду", и особенно плотникам (Оглоблин). Наконец, наиболее обычны для Кольского полуострова в XVI-XVII вв., для области, населенной лопарями, названия: "Лопские Погосты", "Дикая Лопь", "Земля Лопская". Мы находим их, например, в "Наказе новгородского митрополита детям боярским Никите Ракову и Ждану Васильеву…" от 19 октября - 20 ноября 1619 г., а также в "Жалованной несудимой грамоте Кандалакскому Богородицкому монастырю" от 20 мая 1615 г. и др. ("Рус. истор. библ.", т. 2, стр. 366 и 686).
Интересно, что в этой последней грамоте нередко упоминается Колский острог и Колские воеводы и, наконец, "Мурманское море" ("где ловят треску"). Подобное название мы найдем и в грамоте Михаила Федоровича тобольским воеводам от 30 мая 1616 г.: "Новая Земля лежит против Мурманские стороны, а не к Мангазейской земли" ("Рус. истор. библ.", т. 2, стр. 1063). Это название, несомненно, обозначает Баренцево море, а не Мурманское побережье.
И. П. Шаскольский любезно сообщил мне, что название "Мурман" как обозначение побережья Кольского полуострова могло возникнуть только после того, как исчезло в русском языке слово "мурман" в значении "норвежец". По-видимому, оно перестало существовать к началу XVI в.; в это время слово сохранялось в русском языке только для Баренцева моря - "Мурманское море"; термин "мурманец" в документах XVII в. не встречается.
В. А. Александров в своей книге о русском населении Сибири XVII и начала XVIII в., в главе о происхождении русского населения, поместил таблицы населения Енисейского края на 1631-1690 гг. (1964, стр. 146-155). В основном Енисейский край заселяли поморы, очень немногие выходцы из более южных районов России, и совершенно не упоминаются "мурманцы" - вообще жители Кольского полуострова. Введение термина "мурманец" у В. В. Геймана надо признать неудачной модернизацией исторического документа.
На втором ноже можно прочитать с известным допущением также "мурмц", а имя - с большим сомнением как "Иван". В. В. Гейман прочел эту надпись как "Иван-мурманец". Теперь по аналогии с более четкой надписью на первом ноже можно читать эту надпись как "Иран-муромец".
Совершенно иное положение мы находили в документах для названия "муромцы". В таблицах В. А. Александрова мы встретим "муромцев", правда только единичных: в списках "гулящих и промышленных людей Мангазейского и Енисейского уездов" на 1630-1631 гг. - один муромец и на 1666-1667 гг. - другой; затем в таблице "Происхождение постоянного населения Енисейского уезда" на 1685-1687 гг. - два муромца и на 1689-1690 гг. - один; к этой категории в обоих случаях сделана сноска - "почти все ссылные" (1964, стр. 149-154).
Но более ранние и более подробные сведения имеются для богатейшей семьи Пахомовых-Глотовых, крестьян муромского села Карачарова, вотчины князя Сулешова. В различных отписках, челобитных и прочих документах, которыми мы пользуемся, они называются то Пахомовыми, то Пахомовыми-Глотовыми; нередко они именуются "муромцами".
Мне удалось встретить первое упоминание о них у Бахрушина ("Научные труды", т. IV, стр. 15). В делах Сибирского приказа указывается, что Наум Пахомов в Енисейск попал в 1626 г.