- Вот что, подруга. Мужчины - беспомощные люди. Мы должны за них думать. Что он там говорил насчет сторожа? Я что-то не поняла. Если он сторожем хочет, я устрою. У меня есть один знакомый…
Елена расхохоталась, обняла подругу и сказала:
- Милая ты моя Ирка! Душа ты святая…
Глава вторая
Елена и Валерий снимали полдома на окраине города. Старуха-хозяйка недавно похоронила мужа, а дети жили отдельно и - как сама говорила - звали ее наперебой, но она не хотела оставлять дом, в котором родилась, выросла, сама народила троих и подняла на ноги.
Дом был старый, со скрипучими полами, теплый и по-своему даже уютный. Елену он вполне устраивал, потому что сама выросла в таком же. Бревенчатая перегородка отделяла хозяйскую половину от той, которую занимали Угловы и где было две комнаты - одна большая, а вторая маленькая, служившая спальней. Кухня была общей. Массивная русская печь занимала середину дома, грея обе половины.
С годами Елена обжила свою половину и, гости уверяли, что им приятно бывать у четы Угловых, что у них какая-то особая атмосфера, можно отдохнуть душой, а уж как готовит Елена - тут и слов нет.
Сам Углов отличался радушием и любил угодить гостям. Так что вечерами Угловы редко оставались одни: то придут друзья Валерия, то прибегут подруги Елены, а Ира так чуть ли не каждый день навещала.
- Ты когда задумаешься, подруга? - сказала как-то Ира.
- Над чем или о чем? - спросила с улыбкой Елена.
- Вы на гостей тратитесь - прямо ужас. Теперь такое время, что нечего по гостям ходить. А люди же бессовестные.
- Ну, о чем ты говоришь, Ирка? Как тебе не стыдно! Друзья Валеры, что ли, бессовестные? Или ты?
- А что ты думаешь? Я бессовестная, и ты это прекрасно знаешь. Чем самой готовить, так я к тебе бегу.
- И прибегай. Мы только рады. Понимаешь, Ирка, деньги приходят и уходят, а если друзья уйдут, то навсегда.
- Ой, не умничай! Могла бы одеться получше. И мебель надо покупать, вдруг квартиру дадут.
- Дадут - тогда и думать будем.
- Чудная ты, Елена. Честно говорю! И Валерка твой… тоже… между прочим…
- Что "между прочим"?
- Два сапога пара.
- Это плохо? - улыбалась Елена.
Ирка опечалилась, пожала плечами и, вздохнув, сказала:
- Завидно.
Елена шутливо взъерошила завитые кудряшки Иры и сказала:
- Ирка, Ирка, чудо ты мое!
Она любила ее, взбалмошную, и жалела, потому что этой доброй душе не очень везло.
Среди многочисленных гостей особое место занимал Дмитрий Зотов, тридцати пяти лет мужчина, учитель средней школы, в которой работала Елена, и тоже литератор, всегда безукоризненно одетый, чуть педантичный и сдержанный. Он преображался, когда начинал говорить о литературе, которую любил с юношеской страстью. Сам писал стихи, что старательно и долго скрывал и о чем Елена узнала случайно.
Однажды, убирая в комнате, которую называла гостиной, она обнаружила под креслом вчетверо сложенный листок бумаги. Развернула и стала читать:
Взбесились годы, словно кони,
К бездонной пропасти летят…
И только сердце глухо стонет
И озирается назад.
Там все - и день мой первый самый,
И годы юности святой,
Там ждет меня седая мама
Одна у пристани пустой.
Я был там счастлив и беспечен,
Был предан дружбе и любви,
В мечтах безудержен и вечен…
Стихотворение на этом обрывалось. Оно было написано размашисто, явно второпях, но, безусловно, кем-то из постоянных гостей. Видимо, человек выронил листок и тот залетел под кресло. Но кто же мог это написать?
Елена показала листок Ире в один из нее очередных приходов.
- Поэт у нас завелся? - сказала Ира. - Да скатал у кого-то, наверно.
- Нет, кто-то сам, - возразила Елена. - Суди по почерку. Так пишут, когда боятся забыть мелькнувшую мысль.
- Только не друзья Валерки, - заявила Ира. - Среди них что-то я Лермонтова не вижу. Я знаю, что у них в голове.
- Перестань наговаривать. Хорошие ребята, толковые, честные.
- А честные об этом не думают?
- Вот у меня одно в голове.
- Ну и что? Я и не скрываю. А кто это писал, я угадала. Тоже мне секрет. Да Зотов это…
И Елена поняла, что, конечно же, - Дмитрий Зотов.
Когда тот пришел как-то вечером, Елена положила на стол перед ним развернутый листок.
- А я и не знала.
Он смутился, схватил листок и скомкал в кулаке.
- Ну зачем же? - удивилась Елена.
- Да чушь это… Баловство.
- Не такая уж чушь. Мне понравились стихи. Только ты их не закончил.
- Не о чем говорить.
- Почему ты стесняешься своих стихов?
- Не мучай меня, Елена. Я лучше уйду.
- Ладно, сиди. Скоро придет Валера, поужинаем.
Он взял с книжной полки томик Блока и углубился в чтение. Потом захлопнул книжку, посидел молча, уставясь в пустоту.
- Я прошу тебя, Елена, никому не говори о моих опусах. Презираю самодеятельность в поэзии. Я так высоко ценю истинных поэтов. Они посланцы Бога на земле. А я слабый земной человек. Но вот иногда… Что-то находит - хватаю ручку, нишу на случайных листках. Потом презираю себя, сжигаю стихи… Но они остаются в памяти. Ну, разве это не болезнь? Что может быть страшнее, чем прослыть графоманом? Я ж умру со стыда. Ты уж будь милостива ко мне, Елена Прекрасная, пощади бедного учителя, век буду благодарен.
- Успокойся, Дмитрий, - обещала Елена, - пожалею.
Она забыла про Иру, а та при первой же встрече с Дмитрием Зотовым возьми да и бухни:
- Стихи пишешь? Ну-ка, почитай.
Надо было видеть лицо Дмитрия, он аж побледнел и с таким укором посмотрел на Елену, что той стало не по себе.
- Ирина! - прикрикнула Елена. - Ну что ты несешь? Не он это написал. И ты ошибалась, и я.
- Очень жаль, - сказала Ира, пожимая плечами. - Я уже собралась влюбиться в тебя, Зотов. Думаю, брошу своего Константина Васильевича и буду любить поэта. Как бы ты на это посмотрел, Зотов? Ты любишь полных женщин? И почему ты не женишься? А, Зотов? Может, ты влюблен в меня? Может, страдаешь? Нет, я все поняла. Ты влюблен не в меня, хотя это очень даже глупо с твоей стороны. Но что уж тут поделаешь? Сердцу не прикажешь. Ты влюблен в Елену. Угадала?
Вскочив, будто его стегнули плетью, Зотов торопливо отошел к окну и остановился там перед занавеской, совершенно потерянный и жалкий. Елена с укором посмотрела на Иру, покачала головой и покрутила пальцем у виска. Ира закрыла ладонью рот и свободной рукой стукнула себя по лбу: мол, дура я, дура.
Дмитрий между тем вернулся, сел и каким-то нарочито занудливым голосом заговорил:
- Простите меня, Елена Петровна. И не подумайте чего-нибудь такого… Я просто возмутился словами Ирины Павловны. Как она могла?..
- Что с тобой, Зотов? - распахнула глаза Ира. - С чего это вдруг на "вы"? Да я знаю тебя, как облупленного.
- Не смейте так разговаривать со мной! - вскричал Зотов.
- Хорошо-хорошо, - подняла ручки Ира. - Только успокойся.
- Я спокоен.
- Ага, вижу я, как ты спокоен. Готов меня проглотить. Смотри, Зотов, укусишь - скажу Константину Васильевичу. Он тебе лекцию прочтет, как это нехорошо - кусать безвинных женщин. Подумаешь, сболтнула. Ты на меня, Зотов, не обращай внимания. Мой язык меня раньше родился. Все люди сперва подумают, потом говорят, а я прежде скажу, потом подумаю. Ну и что?
Постепенно Зотов успокоился, тут пришел Валерий, и все сели ужинать. Но Елена не забыла, как растерялся Дмитрий при словах Иры. Она и прежде замечала, что тот смотрит на нее как-то особенно. Женщина - не женщина, если не чует, как к ней относится мужчина. И конечно же, Елена догадывалась, что Зотов к ней неравнодушен, но была уверена в его добропорядочности, ибо считала его воспитанным человеком. У нее даже в мыслях не было, что Зотов когда-нибудь заведет разговор о своих чувствах. Хотя бы потому, что не требовалось особой наблюдательности, чтобы увидеть, как она любит своего мужа.
- Вы знаете, какую теорию вывел мой Константин Васильевич? - спросила за ужином Ира. - Он пришел к выводу, что женщине вовсе не нужны украшения. Нет ничего дороже естественной красоты. А украшения - это обман. Вот что тебе природа дала, то пусть и будет.
- Глубокая мысль! - оценил Валерий.
- И возникла она у него, - продолжала Ира, - в ювелирном магазине.
- Очень интересно, - кивнул Валерий. - Я догадываюсь, что послужило толчком.
- Вот что мне нравится, Углов, так это то, что ты меня знаешь, как свои пять пальцев. Мы явно созданы друг для друга. И надо же было из какой-то северной глуши приехать этой Елене. Прости, конечно, подружка…
- Ты не договорила, Ирина, - напомнил Валерий.