Нина провела его в тесную ванную комнату. Определенно, когда-то здесь был чулан, но потом в дом провели воду и чулан переоборудовали в ванную. Небольшое чуть-чуть приоткрытое окно под самым потолком тоже выходило в сад. - Угольцев определил это по аромату зрелых абрикосов. Обоняние у него было развито потрясающе.
Вода шла тоненькой струйкой, но ему удалось освежиться до пояса. Он испытал огромное облегчение. К тому времени, как он вышел из ванной одетый, причесанный и благоухающий гэдээровским мылом, которым, судя по его виду, пользовались довольно редко, появилась Мария Лукьяновна Берестова. Она сидела в том кресле, где десять минут назад сидел он, положив на подлокотники руки и неестественно выпрямив спину.
- Дочь мне все сообщила. Здравствуйте. - Она сделала было попытку встать, но вдруг побледнела, прикусила край нижней губы и застыла в кресле. - Сейчас я напишу вам расписку, - сказала она изменившимся голосом. - Вы не пожалеете, что купили этот дом.
Ее лицо не выражало никаких эмоций. И в светло-серых глазах, взгляд которых был устремлен куда-то поверх головы Угольцева, тоже ничего нельзя было прочесть. И тем не менее он понял безошибочно: совсем недавно эта женщина пережила тяжелую драму или даже трагедию. Ему невольно стало жаль ее.
Мария Лукьяновна придвинула к себе лежавший на столе листок бумаги в клетку, не задумавшись ни на секунду, написала на нем несколько крупных разборчивых слов. Поставила число и подпись. И подняла голову. Их глаза на мгновение встретились. У Марии Лукьяновны оказался очень тяжелый взгляд.
- Спасибо. - Он сложил листок вдвое и положил в боковой карман пиджака. - Я не собираюсь торопить вас с отъездом. Дело в том, что в настоящий момент я занят по горло и смогу заняться обустройством не раньше октября, а то и ноября, а потому…
- Я планирую уехать из города через неделю, самое большее десять дней, - нетерпеливо перебила Угольцева Мария Лукьяновна. - Я сегодня же закажу билеты и контейнер.
- Мама, но ведь ты знаешь, что оформление документов займет у меня целый месяц, если не больше. Да и я хотела помочь Марусе подготовиться к вступительным экзаменам в училище. Я хорошо знакома с доцентом Ивченко, который будет в этом году председателем приемной комиссии.
- Нам еще только блата не хватало! - отрезала Мария Лукьяновна. - Поступит как все. Она же круглая отличница.
- Но где она будет жить до первого сентября? В общежитии сейчас идет ремонт.
Мария Лукьяновна задумалась всего на секунду.
- Поживет у Волоколамовых. Насколько мне известно, Вера Афанасьевна к ней очень расположена.
Угольцев уловил нотки злой ревности в голосе Марии Лукьяновны. Это удивительным образом вписывалось в то впечатление, которое создалось у него о Берестовой.
- Мама, но у Маруси сейчас такой сложный возраст. - Нина осеклась, встретившись с осуждающим взглядом матери. - Может, все-таки стоит взять ее с собой в Полтаву? - робко предложила она.
Если Мария Лукьяновна и колебалась, то совсем недолго. Хотя, по всей вероятности, у нее на самом деле пересохло в горле.
- Это абсолютно исключено. Украинский язык там входит в число общеобразовательных предметов. Мария не сумеет овладеть им за короткое время, оставшееся до занятий. К тому же, как тебе должно быть известно, Вера живет не в самой Полтаве. До ближайшей десятилетки нужно будет добираться электричкой или автобусом.
- Мне кажется, бабушке будет трудно перенести дорогу. Может, стоит все-таки подождать, пока ей снимут гипс?
- Я возьму отдельное купе. - Мария Лукьяновна встала, давая понять Угольцеву, что время их общения истекло. - Буду ждать вашего звонка, - сказала она, протягивая ему руку. - Уверена, что вы сдержите обещание относительно сроков.
- Можете не сомневаться. - Угольцев пожал протянутую руку, улыбнулся и кивнул растерянно стоявшей возле стола Нине. - Я не собираюсь ничего здесь перестраивать, а уж тем более вырубать, - сказал он и увидел, как просветлело ее лицо. - Итак, до скорой встречи.
Угольцев плотно пообедал в ресторане в центре город и даже позволил себе выпить бутылочку пива. Ему больше нечего было делать в этом городе. Но он, как и пообещал, вернется сюда через неделю. К тому времени Мария-Елена начнет понимать, что в этой жизни далеко не все бывает так, как в девичьих мечтах. И, по всей вероятности, будет нуждаться в друге. Угольцев чувствовал, что готов оказать этой удивительной девушке любую возможную и даже невозможную помощь.
Они сидели в каком-то кафе в центре города и пили коньяк. Кроме них здесь не было ни души. Муся еще никогда в жизни не пила коньяка, но она знала его странный, всегда казавшийся ей старомодным запах: коньяком часто пахло от ее отца. С этим запахом были связаны бурные домашние ссоры, которые затевала мать, когда отец возвращался домой в окружении этого запаха. Коньяк показался Мусе невкусным, но вполне терпимым напитком. Он был микстурой от горя. Ведь существуют же микстуры от кашля, от боли в желудке и так далее.
- Девочка моя, сейчас я отвезу тебя домой, уложу в постельку, и ты будешь баиньки. Ты проснешься утром веселой, счастливой, полной сил. Ты расскажешь своей сестре и маме, как хорошо провела время на море, как ты по ним скучала. Они по тебе тоже очень скучали. - По мне только бабушка скучала, - возразила Муся. - Она мне обрадовалась.
- Вот видишь. Ну да, ты расскажешь бабушке, как мы с тобой были в обезьяньем питомнике в Сухуми. Помнишь, как одна мартышка узнала в тебе свою родственницу и…
- Не надо, Вадик. Это… совсем не смешно.
- Ну что ты. Это очень смешно. Когда ты будешь вспоминать то, что было на море, ты будешь все переживать заново. И я буду делать то же самое. Мы будем вместе в наших воспоминаниях.
У него заплетался язык, хотя он выпил не так уж много коньяка, мозги, похоже, окончательно поплыли. У Муси же они работали четко, хоть она и пила почти наравне с Вадимом. Зато что-то случилось с ее движениями. Руки, ноги и все остальное теперь словно принадлежали не ей, а этому странному существу со средневековым запахом, которое разлилось жаром по ее телу.
- Я буду думать о том, как мы встретимся через триста тридцать два дня. Но мне почему-то кажется, что мы встретимся гораздо раньше.
- Умница, Мария-Елена. Ты должна быть генералом, а я твоим денщиком. Я буду сопровождать тебя в сауну, стелить твою постель, подавать тебе в кровать шампанское и ананасы. Мария-Елена, считай, что я произвел тебя в генералы.
- Я очень хочу, чтобы ты дал мне свой адрес.
- Ни-ни. - Он пьяно икнул и помахал у нее под носом своим длинным пальцем. - Военная и семейная тайны. Ариша изорвет твое письмо в мелкие клочки и предаст их медленному огню. Я сам напишу тебе, Мария-Елена.
- Ты вернешься к жене? - неожиданно легко спросила она.
- А я никуда и не уходил от нее. То есть я хочу сказать, Вадька Соколов свободный человек, но он к тому же женатый человек. Он должен явиться в квартиру номер семь и отрапортовать своей благоверной, что за время отпуска чрезвычайных происшествий не случилось, погода была летная, девочки, тьфу, видимость отменная.
- Ты будешь спать с ней в одной постели?
Он протянул руку, чтоб похлопать ее по щеке, но она увернулась и чуть не упала со стула. Лишившись внезапно равновесия, она поняла, что в любую минуту ее может вывернуть наизнанку.
- Ну, разве что она постелит мне на полу на кухне. У нас один кровать, один комната, один ребенок, один военторг, один…
- Я все поняла. Ты хочешь переспать со своей женой?
- То есть, что значит, хочешь или не хочешь? Она мне жена или нет? Я просто обязан с ней переспать, иначе она подумает, что я им-по-по или что мне откусили в очередной драке яйца.
- И ты испытаешь от этого удовольствие? - не унималась Муся.
- Ну да, наверное. Ариша, когда захочет, такие штучки в постели вытворяет. Она бабенка что надо. И задница у нее упругая, как мячик. Когда-то она занималась спортивной гимнастикой. Бедра у нее крутые и очень сильные. Когда она начинает ими крутить, я такой кайф ловлю, - он снова икнул. - Если я узнаю, что этот Вовка Простаков заходил в мое отсутствие к Арише, а я это обязательно узнаю - у Вадьки Соколова кругом одни разведчики и шпионы, - я этого Вовку Простакова запихну в центрифугу и буду гонять ее до тех пор, пока у него не оторвется хер. Ясно?
Мусю ни капли не коробила пьяная болтовня Вадима - коньяк, догадалась она, был чем-то вроде анестетика для сердца. Но его действие рано или поздно закончится, и вот тогда… Она не в состоянии была представить себе, что случится тогда. Она понимала разумом, что Вадим напился до подобного состояния из-за того, что ему тоже очень больно рвать по живому. Она его простила. Но тоже разумом. Впрочем, она знала, что ее сердце, когда отойдет анестезия, тоже простит Вадима.
- Пообещай мне одну вещь.
Муся протянула руку и накрыла ладонью тонкое и в то же время очень сильное запястье Вадима.
- Что угодно, моя маленькая Дюймовочка, моя экзотическая девочка, моя испаночка с глазами славянской русалки, моя…
- Пообещай мне, что каждый вечер в десять часов ты будешь не просто вспоминать меня, а представлять, как будто я с тобой рядом.
- Я буду делать это каждый час и даже чаще. Я буду всегда…
- Всегда не надо. - Она замотала головой, но вдруг почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Тогда она набрала полные легкие воздуха, задержала его там, пока перед глазами не поплыли малиновые круги. Как будто помогло. - Надо в десять. Каждый день. И обязательно, чтобы ты в это время был один.
- Мария-Елена, нас в казарме сто пятьдесят рыл, и я при всем желании не смогу уединиться - даже в туалете в это время, пардон…