В милицию, конечно, всех родственников и маломальских знакомых адреса сообщили. В том числе и бабушкин - Сашиной матери. Но сами же сразу предупредили - она в больнице, да и не очень мы в контакте. Я против свекрови ничего не имею, она не настырная, денег и участия не просит. Живет от нашего городка далеко - сутки на поезде. Рома видел ее два раза в жизни - когда ему два годика было и когда в первый класс шел. Словом, внук ее толком и не знает, потому что мы все отпуска на даче корячились, а бабушка только два раза и приезжала. В том, что Саша к матери не больно привязан, моей вины нет. На праздники и дни рождения мы поздравительными открытками обменивались, иногда перезванивались. За несколько дней до Роминого исчезновения бабушка Оля и позвонила:
- В больницу ложусь, вены на ноге оперировать. Но вы не тревожьтесь, ничего опасного.
Мы и не тревожились, а как Рома исчез, вовсе про нее забыли. А тут еще милиционерша из детского приемника нам внушила:
- В этом возрасте, как правило, подростки чудят из-за первой любви. Многие даже с собой кончают. Или убегают за романтикой, чтобы прославиться.
Вот мы и искали "первую любовь", всех девочек допрашивали. Только никого не нашли. И милиционерша была в корне не права. Хотя, когда мы к ней снова пришли, о своих безрезультатных поисках доложили, она с умным видом заявила:
- Объект их воздыханий не обязательно за соседней партой сидит. Это может быть, например, какая-нибудь смазливая актриса или певица. Ваш сын музыку любит? Плакаты на стенки клеит?
У Ромы на стенке висела только одна фотография старого седого мужика, который нахально высунул язык. Отец Ромку как-то спросил:
- Что за придурок?
- Это - не придурок, - ответил сын. - Это - Эйнштейн.
Но не в Эйнштейна же Ромка влюбился?
И все-таки та милиционерша подвела нас к разгадке. Потому что Саша после разговора с ней стал комнату сына обследовать и нашел записку на магнитофоне. А я вот не заметила. Всю неделю сидела в комнате сына, тихо стонала, из стороны в сторону раскачивалась, а бумажку, к магнитофону приклеенную, не увидела.
"Мама и папа! Включите и послушайте!" - вот что было там написано.
Саша нажал кнопку, и что-то зашуршало, завозилось, послышался звук телевизора, потом мой голос:
"- Ты идешь ужинать? Я двадцать раз буду подогревать? (Я.)
- Подожди. Сейчас тайм кончится. - (Саша.)
- Некогда мне ждать, у меня еще белье замочено. Ты спать скоро завалишься, а мне стирать! - (Я.)
- Мазила! - (Саша орет.) - Надо было на левый край подавать!
- Чтоб он провалился, твой футбол! - (Я, и тоже на повышенных.) - Два часа у плиты стояла, а ты на диване валялся, хоть бы утюг починил! Не допросишься!
- Отстань! - (Саша.)
- Не ссорьтесь! - (Рома.) - Мама, хочешь, я помогу тебе белье постирать?
- Ты настираешь! - (Я, мерзким базарным тоном.) - Весь в своего батюшку! Или вы идете есть, или ужин полетит в мусорное ведро!
Пауза, снова шум, но уже другой. Звон посуды, очевидно, за ужином.
- Мама, котлеты очень вкусные. - (Рома.)
- Чесноку напихала. - (Саша.) - Мясо, наверное, паршивое. Все экономишь.
- А ты на дорогую вырезку заработал? - (Я.)
- Тебе сколько ни дай, все в кубышку складываешь. - (Саша.)
- Где ты ее видел, мою кубышку? Другая бы давно на моем месте и пальто зимнее новое справила, и десять лет в одних сапогах не ходила. - (Я.)
- Завела пластинку. - (Саша.) - Сахар передай. Опять песок? Сколько раз говорил: я кусковой люблю!
- Сам за кусковым и гоняйся по магазинам! - (Я.)
- Не ругайтесь, пожалуйста! - (Рома.) - Папа, как у тебя прошел день?
- Штатно. Главный технолог в цех заявился. Зеленый стручок, вчера институт окончил, а туда же - учить нас… - (Саша.)
- У тебя все идиоты! - (Я перебиваю.) - Один ты умный. А на умных ездят и премии лишают.
- Когда, интересно, меня премии лишали? - (Саша обиженным голосом.) - Не знаешь, так и молчи!
- Не ссорьтесь! - (Рома.)
- Никто не ссорится, - (Я.) - Просто твоему отцу не хочется правде в глаза смотреть. Он восемьдесят процентов премии получает и рад. Молчит в тряпочку. А другие…
- Чего другие? Какие другие? - (Саша.) - Чья б корова мычала! Сама три копейки зарабатывает, а туда же…
- Ну, пожалуйста! - (Рома.) - Хватит ругаться!
- Кто ругается? - (Я, удивленно.) - Мы просто разговариваем.
- Заткнись, когда взрослые говорят! - (Саша, зло.)"
Потом на пленке была тишина, и снова зашуршало. Теперь другие звуки, и опять наша "теплая" беседа. Собираемся на дачу, Саша не хочет тащить на горбу мои пустые банки для консервирования, потому что ими уже весь чердак забит, а я проклинаю его инструменты - ржавую рухлядь, которой место на помойке. Ромочка, знай, твердит: "Не ссорьтесь! Не ругайтесь!"
Дослушали до паузы, мне воздуху не хватило, за горло схватилась, руками мужу показываю - останови! Саша на кнопку нажал.
Это в кино, когда тайно записанную пленку слушают, увлекательно получается, нервы щекочет, а в жизни… Ничего более отвратительного и мерзкого я никогда не переживала. Так гадко, будто теплое вонючее масло ложку за ложкой хлебаешь. Еще секунда - и стошнит.
- Когда это было? - тихо спросил Саша и кивнул на магнитофон.
Я плечами пожала - тоже не помню. Хоть убей, ни футбола, ни котлет с чесноком, ни банок с инструментами - ничего в памяти не застряло. Ромочка часто говорил: "Не ссорьтесь!" Но разве то ссоры настоящие были? Ребенок и не видел, как взаправду скандалят.
- Дослушать надо. - Саша нажал на кнопку.
Более никаких тайных записей, только Ромин голос. Заметно, что волнуется, с остановками говорит:
- Мама и папа! Я вас очень люблю. Вы тоже, наверное, друг друга… во всяком случае, когда-то раньше или сейчас… по-своему любите. Но вы живете!.. Вы же нормально не разговариваете! Только упреками! Только упреками обмениваетесь! Постоянно, по любому поводу! Я так не могу, я задыхаюсь с вами… Мама! Ты никогда папу не похвалишь. Что бы он ни сделал… веранду красивую построил или кафель в ванной положил… а у тебя такое выражение лица… будто вот наконец-то добились от него… и доброго слова он не заслуживает. А ты, папа? Кроме восьмого марта и дня рождения никогда маме цветка не подарил. Из автобуса выходишь, спиной к маме поворачиваешься, руки не подашь. Так разве любят?.. Не то я говорю, я не об этом хотел… Я не могу с вами. Вы все время ссоритесь, зудите друг на друга, упрекаете… Вы по-другому не можете, тошно с вами… Я к бабушке уезжаю… Я всегда хотел с ней жить, с детства… Сколько себя помню, мечтаю к ней уехать… от вас… А сейчас решился, наконец. Вы обо мне не беспокойтесь… (длинная пауза)… До свидания, мама и папа! Ваш сын Роман.
Первыми нашими чувствами были радость и облегчение. Жив сынок! Он у бабушки! Мы с Сашей в один голос даже простонали от счастья.
А все услышанное уже потом переваривали, в поезде. Молча переваривали. Пленка эта в мозгу отпечаталась, как на камне вырезали. Сутки ехали, и каждый о своем думал, в смысле - об одном и том же. Молчали и думали. Попутчики нас даже спросили: "Вы не на похороны едете?" Типун им на язык!
…От вокзала долго добирались, городок разросся, Саша путался в новых улицах, да и старые призабыл. Звоним в квартиру бабушки Оли - никого, закрыто. К соседке позвонили. Открыла старушка симпатичная, мы представились, она тут же закудахтала:
- Ромочкины родители? Ах, какой мальчик! Золото! За бабушкой в больнице ходит и мне молочка, хлебушка в магазине купит. Мы с Ольгой - обе колченогие, полдня до булочной ползем. А Ромочка! То есть и вы, должное отдать, прислали его на помощь. Ольга-то после операции только на костылях полгода будет передвигаться. А как на них по гололеду? Собес не каждую неделю приходит. Ключ от ее квартиры у меня, сейчас принесу. Я, грешница, раньше вас злым словом поминала - бросили мать, носу не кажут. А она оправдывала. Правильно! Такого внука вырастили - загляденье. И вежливый, и участливый, и, прямо сказать, не современный, не то что шпана наша лысая. Я-то его не признала сразу. Так ведь никогда и не видела! Утром звонит в дверь, я, говорит, Рома - бабушки Оли внук. Ну, думаю, наводчики-воры, пронюхали, что человек в больнице. Милицией пригрозила и поганой метлой. А он: можно рюкзачок у вас оставить, и скажите, как больницу найти. Вечером записку от Оли принес. Уж она, сердешная, наверное, рада была! И вас благодарила!
Соседка говорила и говорила, замок открывала, на все лады нахваливала нашего сына, а мы лица прятали. Стыдно!
Потом она ушла, и остались мы одни в убогой квартирке. Мебель старенькая, салфетками кружевными нищета прикрыта. Саша на стул сел и руками за голову схватился. Страдает мужик - больно смотреть. Мне и самой лихо, кошки уж не по сердцу скребут, а по тому, что от сердца осталось. Я подошла к мужу, голову его к себе прижала. Он меня руками обхватил крепко, прямо воет:
- Что же я за сволочь! Мать! Сын! На что жизнь тратил? Ты тоже… меня прости!
- Не убивайся! - плакать не плачу, а слезы ручьями бегут. - Ты ни в чем не виноват. Работал, жилы тянул, а я… От начала до конца во всем виновата. Хотела, чтоб лучше было, а теперь посмотреть - и мать, и жена, и невестка я никчемная…
Рыдали мы на пару, обнявшись, так по покойнику не плачут, а мы по себе - по здоровым и сильным.