В результате приход к власти Годунова у нас ассоциируется с собором 1590 года и с персонажами пушкинской драмы, мажущими себе глаза луком, дабы поэффектнее поплакать на лугу у Новодевичьего монастыря. При этом напрочь забывается роль стрелецких полков в избрании новой династии. А ведь недаром мудрый Мао говорил: "Винтовка рождает власть". Так вот, московские бердыши и пищали были целиком на стороне Бориса. Тот ещё при царе Фёдоре назначил главой стрелецких приказов своего троюродного брата Ивана Васильевича Годунова. Начальниками ("головами") всех пяти московских стрелецких полков (всего около 10 тысяч ратников) были назначены верные Годуновым люди. Естественно, что стрельцы были надёжной опорой Годуновых. Другой вопрос, что у него хватило ума и выдержки не только не применять силу, но и даже не грозить ею. Тем не менее, стрелецкие полки за спиной Годунова были, как любил говорить Нельсон: "Fleet in being", то есть "само существование флота является решающим фактором в конфликте".
Большинство служилого дворянства и гражданской администрации также было на стороне Годуновых. Последние много лет бесконтрольно управляли приказами и ведали, как сейчас говорят, кадровой политикой. От Годуновых зависело назначение дворянина на службу, присвоение очередного звания, пожалование поместьями и вотчинами и т.д.
Только благодаря позиции московских стрельцов и служилого дворянства борьба за власть после смерти Фёдора обошлась без крови.
Однако оппозиция Борису была достаточно сильной. Мы привыкли к марксистским догмам о классовой борьбе, роли народных масс и т.д. Увы, сии догмы абсолютно не применимы к событиям 1598 года. Социальные программы Бориса Годунова и его противников не имели различий, а точнее, ни та, ни другая сторона не предлагала народу никаких изменений в жизни. Соответственно, беднейшие слои населения сами по себе не были заинтересованы в борьбе за престол. А оппозиция Годунову состояла из титулованной и старомосковской знати, небольшого числа представителей администрации во главе с дьяками Щелкаловыми и части московского духовенства, недовольной Иовом. Соответственно, за представителями знатных родов стояли их дворяне, боевые холопы и различная челядь. Оппозиция привлекала в свои ряды простых граждан подкупом, а также распространением различных слухов, компрометирующих Годуновых. Об убийстве царевича Димитрия пока ещё и речи не было, зато во всю муссировался слух об отравлении Борисом царя Фёдора.
Союз Годуновых и Романовых, возникший в борьбе с Шуйскими, фактически распался. Часть Романовых сомкнулась с оппозицией Борису, но старательно держалась в тени. Сторонники Романовых распускали слухи о том, что де Фёдор на смертном одре завещал престол Фёдору Никитичу Романову. Однако эта версия была столь далека от истины, что в 1598 г. ни сами Романовы, ни кто-нибудь из оппозиции не рискнули высказать её где-либо публично. Эта "липа" предназначалась лишь для недалёких и неинформированных людей, говоря языком того времени, для черни.
И дело не в том, что оппозиция боялась сказать о завещании царя Фёдора. В московских теремах в лицо Борису князья и бояре говорили и не такое. Просто тут было легко уличить оппонента во лжи. А вот спустя 15 лет, когда большинство ведущих политиков уже умерло, а у народа в голове всё перемешалось, об этой "липе" заговорили публично.
Забыв старые обиды, Богдан Вельский вместе с Фёдором Ивановичем Мстиславским, при поддержке Романовых, выступил с предложением посадить на трон "царя" Симеона Бекбулатовича. Кстати, сей "царь" был женат на Настасье Ивановне Мстиславской, родной сестре Фёдора Ивановича. Но, как уже говорилось, эта кандидатура была более чем спорной, и от неё пришлось отказаться. Себя же Фёдор Никитич Романов предложить не рискнул, а других кандидатов попросту не было.
Кто-то из оппозиции выдвинул идею о передачи всей полноты власти Боярской думе. Сразу же после отъезда царицы Ирины в монастырь дьяк Василий Щелкалов вышел к собравшемуся в Кремле народу и потребовал присяги Боярской думе, но услышал в ответ: "Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу". Когда же дьяк объявил, что царица в монастыре, то раздались голоса: "Да здравствует Борис Фёдорович!" Вот здесь мы в первый раз слышим глас народа. Население Москвы категорически против боярской власти, которая неизбежно приведёт к анархии и междоусобице.
Историки могут сколько угодно долго спорить о деталях избрания Бориса царём, но ясно одно - его избрали по воле всей России. Пусть Годунов не был Рюриковичем, пускай у него не было таланта полководца, пусть он был суеверным и лживым, но ему не было альтернативы. Желать боярского правления или опереточного татарина могли только корыстные люди. А избрание Годунова обеспечивало ещё и безударный переход власти. Ведь власть переходила не от одного правителя к другому, а просто менялся титул правителя с сохранением всех его функций.
Царь Борис Годунов.
Рисунок Зеленского с портрета в Кунсткамере в Академии наук.
1 сентября 1598 г., на Новый год, Борис венчался на царство. В своей речи, произнесённой по этому случаю патриарху, Борис сказал, что покойный царь Фёдор приказал патриарху, духовенству, боярам и всему народу избрать кого Бог благословит на царство, и что царица Ирина приказала то же самое, "и по божиим неизречённым судьбам и по великой его милости избрал ты, святой патриарх, и прочие, меня, Бориса".
Борис, принимая благословение от патриарха, громко сказал ему: "Отче великий патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в моём царстве бедного человека!" - и, тряся ворот своей рубашки, продолжал: "И эту последнюю рубашку разделю со всеми!"
Очень любопытен текст присяги новому царю. Присягнувший по ней, между прочим, клялся: "Мне, мимо государя своего царя Бориса Фёдоровича, его царицы, их детей и тех детей, которых им вперёд Бог даст, царя Симеона Бекбулатова и его детей и никого другого на Московское государство не хотеть, не думать, не мыслить, не семьиться, не дружиться, не ссылаться с царём Симеоном, ни грамотами, на словом не приказывать на всякое лихо. А кто мне станет об этом говорить или кто с кем станет о том думать, чтоб царя Симеона или другого кого на Московское государство посадить, и я об этом узнаю, то мне такого человека схватить и привести к государю".
Над текстом присяги вдоволь поёрничали и, надо сказать, не без оснований, наши историки от Соловьёва до Скрынникова. Малодушие, мелочность, подозрительность и суеверие Бориса буквально бросаются в глаза при чтении присяги. Даже шутовскому царю Симеону сколько места отведено. Но вот почему-то ни один наш историк, писавший о присяге, не обратил внимание на отсутствие в ней имени Фёдора Никитича или других братьев Романовых. В самом деле, Симеон оказывается претендентом на престол, а они - нет? Присяга является убедительным документом в пользу того, что в 1598 г. не только не было никаких притязаний на престол со стороны Романовых, но и Борис Годунов не рассматривал всерьёз возможности появления их. Иначе это было бы отражено в присяге.
В ходе междуцарствия 1598 года братья Романовы ни разу прямо не выступили ни на стороне Годунова, ни против него. Анализ ситуации позволяет сделать вывод, что Романовы стояли за спинами оппозиции, не давая ни одного повода Борису для обвинения во враждебных намерениях.
Несколько слов стоит сказать о взаимоотношениях России с Польшей. 6 января 1582 г., то есть ещё при Иване Грозном, был подписан русско-польский Запольский мирный договор. Назван договор по деревни Запольский Ям, где должен был произойти съезд послов. На самом же деле договор был подписан в деревне Киверова Гора в пятнадцати верстах от Запольского Яма. Подробный рассказ об этом договоре и предшествующих событиях Ливонской войны выходит за рамки данного повествования. Я лишь отмечу нюансы, касающиеся титула московского царя. Сей спорный вопрос стороны решили весьма оригинально. В русском экземпляре договора за царём сохранялся титул "царя", то есть императора (цесаря), в польском же он не упоминается. В русском экземпляре царь именовался также "властитель Ливонский и Смоленский", а в польском "властителем Ливонским" именовался польский король, а титул "Смоленский" не принадлежал никому.
Срок действия договора первоначально считался 10 лет. 10 января 1591 г. в Москве был подписан новый договор о перемирии (мире) между Россией и Польшей на 12 лет, считая с 15 августа 1591 г.
11 марта 1601 г. в Москве было подписано новое соглашение о перемирии на 20 лет, считая с 15 августа 1602 г. С польской стороны соглашение в Москве подписал канцлер и великий гетман литовский Лев Иванович Сапега, с русской - боярин Михаил Глебович Салтыков. 7 января 1602 г. в Вильне король Сигизмунд III ратифицировал договор. Царь Борис сделал это ещё раньше.
Таким образом, с польским королём не было войны с 1582 г., (стычки с частными армиями пограничных феодалов не в счёт) и аж до 1622 г. вроде бы ничего не предвещало войны.