У жеребенка были выпуклые фиолетовые глаза с редкими длинными ресницами. Он смотрел на вошедших доверчиво, но тупо - ему все было непонятно, а когда смекнул, что люди интересуются именно его персоной, оробел, затрепетал, сердчишко - птенчик беззащитный, видно, как оно бьется-лягается под курчавой шерсткой. Он решил на всякий случай спрятаться за маму, но, запутавшись в собственных ногах, шлепнулся на солому. Подстегнулся вставать, но так был неловок, что и теми малыми силенками, которые имел, не мог по-умному распорядиться. Когда все-таки взгромоздился на негнущиеся ноги, то все пошатывался и съерзывал копытцами, сам огорчаясь и устыженно озираясь на мать после каждого неудалого движения: так выглядит мальчишка на льду, впервые нацепивший коньки, но попытавшийся сгоряча выдать себя за лихого конькобежца.
Начкон опустился на корточки, чтобы рассмотреть в подробностях и точно, что за существо произведено на свет.
Красно-каштановая шерстка, на спине еле обозначен черненький ремешок - гнедой, в Аналогичную будет конек: у лошади, как и у человека, чаще переходит в потомство материнская масть. Опытный глаз начкона отметил, что все стати жеребчику передались отцовские: физическое уродство не мешало увидеть компактность сложения и крепость конституции.
- Тэк-с, тэк-с, еще не все потеряно, - обнадежился Валерий Пантелеевич, но конюх мрачно буркнул:
- Кобыла круглая, а дети родятся квадратными.
Аналогичная не обиделась на эти слова, но повернулась к конюху крупом, словно бы желая напомнить ему ту простую истину, что лошадь сдачу дает копытом. Явной вражды она нехотела, очевидно, выказывать и постаралась все обставить так, чтобы ее невежливый поступок можно было расценить как обычное материнское желание приласкать сыночка: опять начала облизывать его, взмахивая плотной, поблескивающей гривой и стриженой челкой.
Язык всегда влажен, и можно подумать поэтому, что чем больше лошадь будет облизывать жеребенка,тем мокрее станет он, но на самом деле наоборот: проведет языком - будто махровым полотенцем промокнет. Когда обтерла уже совсем насухо, еще раз полюбовалась сыном, даже заржала негромко, но одобрительно - похвалила. Затем перенесла ногу над его тупо срезанной и с точно такой же, как у нее, белой лысинкой головой, - словно бы запахнула его под себя: ну-ка, на, испей молочка! Тот сразу уразумел суть дела, но никак не мог дотянуться до черных и круглых, как пуговки, сосков, из которых игривыми струйками точилось ему на голову и шею пасочное, чуть еще красноватое молозиво, - не мог, бедолага, разогнуть искривленную шею и задрать голову.
Когда начкон помог ему опрокинуться вверх мордочкой, он тут же захлебнулся и зафыркал, однако сделал это гневливо и с выражением - будто взрослый и вполнесамохарактерный конь. Да и то: с первыми глотками в него словно бы сила вошла - и ноги-костыли перестали дрожать, и присохшая шерстка вроде бы затопорщилась, и грива щеточкой обозначилась, даже сильно смахивающий на изношенный веник хвост его сейчас стал отдаленно напоминать правдашний, лошадиный. И вообще, он в момент перестал быть жалким, обрел уверенность в себе, попытался взглянуть и посмотрел на людей победно, пожалуй, даже с некоторым бахвальством.
Но на Лебедева это никакого впечатления не произвело, и он продолжал бубнить:
- Вот я и говорю, что прибить его хоть сейчас, хоть маненько погодя.
- Этодаже и в шутку глупо.
- Мурекаю.
- Вот именно, что не мурекаешь. Когда вырастет из него мировой рекордсмен, будешь хвастать, что имел честь за ним навоз чистить.
- Это я понимаю.
Конечно, Лебедев не был кровожадным злодеем. И он, действительно, "мурекал": этот жеребенок, хотя бы и гадкий, стоит больших денег за одну лишь знатность своего происхождения. Случается, появится на свет какое-нибудь живое существо, а ему и никто не рад, все окружающее как бы желает ему сказать: ты зря родился, ты не нужен этому миру. А чистокровный жеребенок уже в день своего рождения оценен в полторы тысячи рублей, тогда как взрослую обозную лошадь можно купить, скажем, рублей за пятьсот.
Высоко ценятся арабские лошади и ахалтекинские, буденновские и донские, у каждой из имеющихся в мире пятидесяти пород - свои достоинства и преимущества, но всех ценнее как раз эта вот чистокровная верховая - "выведенная в совершенстве", как дословно именуют ее англичане.
И еще Лебедев не мог не знать давным-давно заведенного "конскими охотниками" неписаного правила: к каждому новорожденному жеребенку относиться так, будто именно на нем покоится главная надежда конюшни.
Ведь сколько известно случаев в прошлом, когда из-за какой-нибудь нелепости отбраковывали таких лошадей, которые были наделены от природы недюжинными способностями. Например, одному орловскому рысаку, внуку незабвенного Барса, запретили проявить талант только за то, что он родился пегим, с отметинами, "ровно сорока".
Это был Мужик Первый, по-уличному Холстомер, известный по повести Льва Толстого.
Мужика Первого мать его с кличкой Баба понесла в одной из конюшен под городом Воронежем в 1803 году, а герой нашего рассказа явился миру весной 1961 года на конном заводе "Восход" в Краснодарском крае.
Кому-то может показаться неверным, даже чудаческим сочетание слов "конный завод". По нашим нынешним представлениям, завод - это промышленное предприятие, где делаются самолеты, машины, на худой конец - кастрюли или детские игрушки. Но когда-то, два-три столетия назад, не существовало иных заводов, кроме конных, на которых заводили, (или разводили) новые породы лошадей. Это были весьма нешуточные предприятия, и при этом не без затей: они украшались флагами и горящими разноцветными фонарями, в конюшнях играла музыка и били барабаны, раздавались ружейные и пушечные выстрелы - "все это лошадям полезно", как уверялось в одном циркуляре.
А нынче конный завод - это просто село со всеми привычными приметами деревенской жизни: поля и бахчи, скотные дворы и амбары, тракторы и комбайны. Однако ось, вокруг которой вертится вся жизнь этого села, - лошади.
Целыми днями яростно и страстно вызванивают в кузнице молотки -это "обувь" для скакунов изготавливается. Известно каждому, подкова - к счастью. Откуда пошло такое поверье? В старину богатые люди навешивали своим любимым лошадям подковы из серебра и даже из золота, найти такую на дороге немалой удачей было. Ну а нынче хорошая подкова-залог счастья спортивного. Потому-то не абы какие аляпистые, будто каторжные колодки, они, но легонькие (всего-то в них весу - семьдесят граммов!), изящные, словно бы игрушечные, однако же и очень прочные. Для каждого скакуна свои, "по индивидуальному заказу" и притом в большом количестве, про запас - как клюшки хоккеистам. Ведь спортивным скакунам подковы подвешиваются не "на износ", как лошадям рабочим, а лишь перед началом соревнований, чтобы через две-три минуты, сразу после финиша, снова снять - до следующего старта через несколько дней.
Мягкие на ощупь, но неподатливые на разрыв шкуры сгружаются на склад шорницкой мастерской - словно здесь обувная фабрика. Но не сапоги, не сандалии и не тапочки тут шьют - только уздечки и седла.
Гремит под навесом сортировка, в ее решетах семена, но не пшеницы или ячменя, а -душисто цветущих травок: люцерны, клевера, вики. На заводе огромные посевные орошаемые луга - левады и сенокосы. Упаси бог, если прорастут на них среди наиблагороднейших трав какие-нибудь лопухи или репейники, дурман или лебеда: лошадь - большая привереда, она за версту будет обходить участки с неподходящими для ее деликатного желудка сорняками.
Работают на заводе трактористы, доярки, агрономы, но основные профессии - жокеи, ветеринары, кузнецы, конюхи, шорники, зоотехники, тренеры, а самый главный начальник над ними и есть начкон, он вроде генерального конструктора на авиационном заводе.
Был тогда Валерий Пантелеевич сильно раздосадован: мало того, что шея у жеребенка согнута, еще и круп искривлен - такое впечатление, словно левая нога сантиметров на пять короче. Нет, конечно, только себя потешил начкон, говоря "не все потеряно".
Никого не заинтересовал тогда этот жеребчик, и потому обидели его в первый же день жизни - когда давали имя. Лебедев взял кусок фанерки, поплевал на нее и химическим карандашом накорябал: "Анилин" - таким нелепым словом, обозначающим ядовитое химическое соединение, окрестили скакуна на всю жизнь.
В разные времена лошадей называли по-разному. В Древнем Египте, например, их награждали пышными титулами: Побеждающий по велению Аммона. Арабы, любившие коней до того, что и содержали их в своих жилых помещениях, подбирали для кличек самые нежные слова: Ааруза - невеста, Салима - благословенная, Махмуда - прославленная. В дореволюционной России изощрялись в поисках причудливых прозвищ - Барин-Молодой, Интересная-Тайна. Эх-Ма, Удалой-Кролик. Было даже такое имечко: Из-Под-Топота-Копыт-Пыль-По-Полю-Летит. Шли эти излишества, понятно, тоже от исключительной привязанности к лошади. Один старорусский журнал, перечисляя лучших скакунов сезона-Дона-Сезара-де-Базана, Буй-Тура, Славянофилки, добавлял, что к ним "присоединяется еще несколько личностей", а далее все время оперирует словом - "личность", словно это и не о животных идет речь. А если жеребенок почему-либо не нравился, если его не считали "личностью", то обзывали как-нибудь обидно, вроде - Сводница, Мосол, Подклепка.