Вторник.
К чему приводит разгильдяйство
На следующий день я пришла на работу с 2-ух минутным опозданием, что уже было чем-то из ряда вон выходящим, обычно я никогда не опаздываю. Попила чаю, сделала макияж, повздыхала, запинала фантик под коврик, чтоб никто не увидел, как я свинничаю. Опять повздыхала и, наконец, дождалась всех остальных.
Сначала в комнату влетела Маруся. Повертя попочкой, пропрыгала к своему столу. Следом вошла Эмма Петровна, бывшая учительница, единственная, кого в нашем демократичном коллективе величают по отчеству. За ней две Марины, одна пухленькая хохотушка, вторая сухопарая и серьезная, последнюю мы чаще называли Марьей, в честь сказочной искусницы, наша от вымышленной по части рукоделия не только не отставала, но могла бы и посоперничать.
Последней в комнату вплыла Княжна. Вообще-то звали ее Леной, и титулованной особой она вряд ли была даже в прошлых своих воплощениях, но Ленка не желала в это верить категорически.
- Может, у меня дед был графом? - горячилась она, когда мы начинали подсмеиваться над ее аристократическими манерами. - А почему бы нет? А? Или князем?
- А, может, Великим князем? Или Императором? - тут мы принимались потешаться над ее ветвистым генеалогическим древом, естественно, вымышленным.
- Может, и так. А в прошлой жизни я вообще была английской королевой! И таких как вы … На галеры! - по-монарши горячилась она, потом, успокоившись, окатывала нас холодным презрением и грациозно стряхивала пепел со своей дешевой сигареты.
Мы не обижались, Ленка была очень милым и безобидным человеком, а всплески раздражения и монаршей спесивости от неустроенности и безденежья.
Вообще мы жили дружно, но скучно. И помещение, в котором мы обитались 8 часов в день 5 раз в неделю было соответственным - плохо освещенным, сырым, холодным. Мы, конечно, пытались его как-то облагородить: Эмма Петровна притащила из соседней комнаты розан, Марья связала салфеточки, Маринка и с Княжной надраили ручки и чайник, Маруся завесила стены плакатами с красивыми мужчинами, а я своими картинами. Но все это не сильно помогало. К тому же, от сырости отклеивались от стен мои акварели, от мрачности чах и ронял листья мне на стол розан, тускнели ручки, грязнились салфетки, и нам с Марусей никак не удавалось найти плакат с каким-нибудь полуобнаженным негром, а то все Малдеры да доктора из американской неотложки.
… Но я отвлеклась, а день тем временем был в самом разгаре, я бы даже сказала, достиг апогея, а именно обеда. Я уже, было, собралась поставить на плитку свою мисочку, как вдруг…
- Где карточки? - это шумела Княжна.
- У тебя на столе.
- Нет! Они были у меня на столе. Вчера. А теперь их нет! - И она грозно посмотрела на меня.
Я опустила очи долу, хотя карточки в глаза не видела.
- Ты выкинула? - продолжала вопрошать она.
- Не-а, - неуверенно оправдывалась я.
Вот так всегда! Все валят на меня.
Но уж если честно, валят обычно заслуженно. Что ж поделаешь, я жутко безалаберная, неорганизованная, неряшливая разгильдяйка, к тому же рассеянная. После меня вечно остаются грязные следы на дорожках, огрызки, крошки (говорят, благодаря им и мне все институтские тараканы кормятся в нашей комнате); и недостает нужных вещей: ручек, клавиш от калькулятора, документов. А куда я все это деваю, не знает никто, даже я сама.
- Куда дела карточки, Леля?
- Ленусик, зуб даю - не брала!
- Ты их так часто даешь, что можно подумать, у тебя их, как у акула, - съязвила Маруся.
У! Змеи! Я погрозила им кулаком и начала напяливать куртку.
- Куда? - хором заверещали "змеи".
- На помойку. Карточки искать, мусор-то из нашей урны уже там.
Никто меня не остановил - в одном мои коллеги были едины: маленькую свинью надо перевоспитывать, приучать к порядку и чистоте, пока она не превратилась в большую хрюшу.
Замечу, пока их старания ни к чему не привели.
Я вышла на улицу. Моросил дождь, а небо было как сгустившийся, застывший дым. Пахло то ли хлором, то ли пармиатом, но хрен редьки не слаще - и то и другое жуткая гадость.
В две секунды я продрогла, а волосы мои понуро повисли вдоль щек, и все из-за того, что ни зонта, ни платка я не взяла. Одно слово - разгильдяйка. Но не возвращаться же теперь, все равно прическа и настроение испорчены. Так что, запахнув поглубже пальто, я, вереща для бодрости духа, рванула через двор.
Мусорные бачки было недалеко, завернув за склады, я оказалась лицом к лицу, вернее, облезлому боку крайнего из них. Рыться в помойке я, естественно, не собиралась, я надеялась, что пропавшие документы могут быть где-то с краю, а не в той зловонной гуще, что мозолила мне глаза.
М-да. Пахло препротивно. Теперь к запаху химии примешивался смрад помойки.
Я встала на цыпочки. Окинула близоруким взором тошнотворный пейзаж. Коробки, бумаги, бутылки, картофельные очистки, рука… Стоп!
Рука? Белая человеческая конечность с чуть согнутой пятерней? Или обман никудышного зрения?
Я сделала шаг. Мой дорогущий ботинок ткнулся носом в подмоченную конфетную коробку, в других обстоятельствах я бы этого не пережила - мой внешний вид, единственное, к чему я отношусь трепетно - но тогда…
Я ошиблась! Это была не рука. А пара рук. А еще две ноги, голова и туловище. И все, не считая туловища, прикрытого рабочим халатом, да ступней ног, обутых в башмаки, мертвенно бледное, с голубоватым отливом.
До сих пор удивляюсь, как я тогда не упала без чувств. Наверное, остановило меня окружающее "великолепие". Я, как всякий художник, пусть и не признанный и даже не непрофессиональный, мигом представила себе композицию - прекрасная Леля в окружении отбросов, с картофельной шелухой на лбу, к тому же в соседстве с посиневшим трупом.
Короче, я осталась стоять. Вид, правда, имела бледный. И рот мой то открывался, то закрывался, как у глупого карася - это я боролась со спазмами в желудке.
Я победила! Вулкан внутри меня затих. Рот закрылся. Но лишь на мгновение, после которого я заверещала так, что копошащаяся у трупа крыса упала в обморок.
Все еще вторник
Я помогаю следствию
Приезда милиции я ожидала, сидя в кресле под розаном, окруженная запоздалой заботой и запахом валерианки. На сюсюканье подружек я не реагировала, как и на их любопытные мордочки - это я им мстила. Пусть помучаются, впредь будут знать, как меня перевоспитывать.
От шока я почти отошла - о пережитом ужасе напоминало только саднящее горло - у меня оказалась на удивление крепкая психика. Память, как выяснилось, была тоже ничего, потому что я смогла подетально восстановить в голове все нюансы увиденного.
Итак, на помойке я обнаружила труп пожилой женщины. Лежал он лицом вниз, на левом боку, руки его были вытянуты, ноги поджаты. Из живота жертвы торчала пластмассовая рукоятка.
- Жертвы? Вы так уверены, что ее убили? - Этот неуместный вопрос задал мне 15 минут спустя прибывший по вызову молодой опер, после того, как я поделилась с ним впечатлениями об увиденном.
- А вы считаете, что тетя Сима возомнила себя самураем и сделала себе харакири?
- Как-как?
- Харакири, если вам это слово в новинку…
- Что такое харакири, кстати, в Японии этот самурайский обычай называют совсем по другому - сэппуку, я знаю, мне хотелось бы услышать еще раз, как вы назвали жертву.
- Сима. Это уборщица наша. - После его вопросительного взгляда я пояснила. - Я ее по волосам узнала. Фиолетовым, как у Мальвины.
"Опер" укоризненно на меня посмотрел, и мне стало немного стыдно за свою остроту. А потом стыд прошел, в конце концов после такого шока я за себя не отвечаю.
Паренек прошелся по комнате. Развернулся, вид при этом имел сосредоточенный, но все равно не сильно внушительный. Как-то не могу я серьезно воспринимать своих ровесников в ответственных ролях. И вообще, какой-то он не солидный. Одет в джинсы и куртку, на голове кепочка (спасибо американцам, которые своими бейсболками испортили и так не очень хороший вкус наших мужиков), из-под кепочки русые локоночки, глаза голубенькие, наивные. Ну, чистый ангел!
Терпеть таких не могу. И я тоскливо покосилась на смуглые мужественные физиономоии наших настенных мужиков - Клуни, Бандераса и Иглесиаса младшего.
- И давно это Сима-Мальвина… - тут он порозовел и пристыженно опустил очи. - То есть гражданка Сима в НИИ работает?
- Это к отделу кадров.
- Ага. - Не очень вслушиваясь в мои слова протянул он, а потом так же задумчиво, не столько меня, сколько себя спросил. - И кому она могла помешать?
Я неопределенно пожала плечами, типа сами разбирайтесь. Ангелочек кивнул, сложил свой не понадобившийся блокнот и направился к двери. Моя последняя фраза настигла его уже на пороге.
- А, может, это наш туалетный маньяк?
Он обернулся, на его лице читалось недоумение.
- Кто?
- Вуайерист.
- Вуа - как?
- Вуайерист, - повторила я гордо. Вот так-то, господин всезнайка, мы не только про самураев знаем. - Он в туалетных кабинках прячется и ждет, когда какая-нибудь дама писать… - при этих словах его уши заполыхали, - простите, справлять нужду начнет.
- И что он тогда делает?
- Как что? Ловит кайф.
- И как долго?
- Да ему долго не дают, визжать начинают! - хохотнула я.
- Извините, я не точно сформулировал вопрос. Как давно вы впервые заметили его… хм… пристальное внимание?
- Давно. Года полтора.
- Вы считаете, что это он мог убить гражданку? - он заходил по комнате.
- Кто его, маньяка, знает.
- Он агрессивный?
- Что вы! Он у нас тихий.