И не могу позволить тебе остаться живым знаменем Франции. Не могу вернуться домой и насладиться оставшимися днями. Мой сын еще мал, мой брат… он прекрасный солдат, но не политик и не правитель. Если мы упустим сейчас Францию из рук - в Англии поднимут голову все, кто ненавидит Ланкастеров. Начнется резня, вроде той, что творилось здесь двадцать лет назад. Я люблю Англию, Джоанна. Я не хочу для нее такой судьбы.
– Если вы отступите сейчас, Бог даст вам долгую жизнь, и вы еще уведете с собой достаточно солдат, чтобы опереться на них. Герцог Бургундский, ваш союзник, поможет вам. Я не верю, что король, поступая по правде, может погубить королевство.
– Джоанна, политика и правда ничего общего не имеют.
– Значит, вы все же не верите, что правы перед Богом, ваше величество? - Жанна смотрит на меня с жалостью. - Бедный, несчастный вы человек! Я ведь раньше ненавидела вас, а вот теперь не могу. Я-то думала, что вы так жестоки от злобы, а теперь вижу, что вы просто боитесь.
– Я прав! - мне не хватает воздуха, я чувствую, как пол шатается. - Я похоронил в этой земле свою молодость, а теперь и свою жизнь, а если мне придется убить тебя - похороню и честь; но я пролил здесь слишком много английской и французской крови, чтобы сказать "Я неправ" - и просто так уйти! Джоанна, я люблю мужество и верность, потому что их мало осталось в наши дни - но вся моя любовь не помешает мне казнить тебя, потому что Англию я люблю больше!
– Я понимаю, ваше величество. Ваша любовь к Англии не помешает вам казнить меня, а моя любовь к Франции не помешает мне молиться за вас - давайте же разойдемся на этом, и посмотрим, чья любовь сильнее.
Я хочу сказать ей еще что-то - но голос отказывает. Горло мне набили соломой, я весь до треска в боках набит соломой, я - кожаное чучело на носилках, и сейчас меня подожгут на потеху толпе… Я делаю рывок - и падаю, падаю лицом вниз на грязную солому пола. Она тянет ко мне руки, чтобы помочь - но она прикована к постели. Потом откуда-то издалека доносятся удары и крики: "Ведьма! Сука! Что ты с ним сделала, с нашим государем!" Кричат - они. Она не издает ни звука, и я тоже не могу издать ни звука, чтобы остановить это.
Я должен пойти на казнь. Я подписал приговор, и я не могу не пойти на казнь теперь, это будет малодушно - отлеживаться в замке, пока она горит… Но ведь и я горю - как быть, что делать? Я горю, четверо дьяволов волокут в горнило мой портшез, а пятый смеется и пляшет впереди.
– Нет, - шепчу я. - Не может быть, Господи, не может этого быть, я же прав, я же пытался дать Англии покой, если бы мы не воевали во Франции - нас бы разорвало изнутри, а мир в стране - это долг короля, и не может того быть, чтоб Господь карал меня за это.
– А как же! - хохочет мой палач. - А то! Конечно же, ты прав, Гарри. У нас там все правы, ни одного виноватого нет. То есть, попадаются такие, кто откровенно признает, что любил мучить и убивать - но их меньшинство, Гарри. В основном - честные трудяги, вроде тебя или того парня, который рассуждал, что лучше одному человеку умереть за народ. Просто дивная компания подобралась, одни достойные люди, и все исполняли свой долг. Ты им понравишься обязательно, Гарри.
Меня тащат, а они стоят и смотрят - убитые в плену французские рыцари глядят сквозь забрала, руанские женщины молча прижимают детей к высохшим грудям, а лолларды тычут в меня головешками пальцев и хохочут, сплевывая через сожженные губы черную слизь.