Представленные в этом сборнике статьи описывают различные имперские ситуации, в которых язык конфессиональных различий и прагматика имперского администрирования или подчинения вступают в сложные взаимодействия. Наши авторы накладывают матрицы конфессиональных сообществ империи на множество других матриц - социальных, политических, языковых и т. п. Как подобный подход сочетается с концепцией "конфессионального государства"? В каких отношениях оказывается ментальная карта религиозной солидарности и чуждости с конструированием воображаемого пространства политической (или этнокультурной) нации или задачами внешней политики, обусловленной государственными границами? Всегда ли "религиозные традиции" идут рука об руку с мифологемой "национальных корней"? Эти и многие другие вопросы, которые ставят авторы настоящего сборника, включены в актуальную повестку дня проекта "новой имперской истории", как она развивается на страницах журнала Ab Imperio. Перед вами важный промежуточный результат развития этого проекта, направленного на понимание прошлого и настоящего сложносоставных обществ и государств - по сути, именно таких обществ и таких государств, в которых мы все живем сегодня.
Андрей Кореневский
"Новый Израиль" и "Святая Русь": Этноконфессиональные и социокультурные аспекты средневековой русской ереси "жидовствующих"
Двадцать веков сосуществования иудаизма и христианства являют бесчисленные примеры взаимного недоверия и отчужденности, вплоть до открытой вражды. На этом фоне факты, свидетельствующие о добрых отношениях между адептами столь родственных религий, выглядят редкими исключениями из печального правила, а случаи перехода из одной веры в другую и вовсе наперечет. И если в фактах крещения иудеев мы совершенно обоснованно можем предполагать результат психологического давления или открытого физического насилия, то обратные примеры воспринимаются нами как почти невероятные.
Едва ли не единственное известие об успешной деятельности еврейских миссионеров в христианской среде относится к средневековой русской истории. Речь идет о так называемой ереси "жидовствующих", появившейся в Новгороде в конце XV века. Как сообщал в трактате "Просветитель" Иосиф Волоцкий, своим возникновением она была обязана стараниям ученых иудеев Схарии, Иосифа Шмойлы Скаравея и Моисея Хануша, обративших в свою веру попов Дениса и Алексея, а также других новгородцев.
Если в дореволюционной историографии версия "Просветителя" не оспаривалась, то лишь по причине высокого религиозного авторитета его автора. Однако историки советского времени усомнились в достоверности сведений Иосифа и его главного информатора - новгородского архиепископа Геннадия, что проявилось в отказе от традиционного термина "ересь жидовствующих" и переименовании ее в "новгородско-московскую". Причастность к ее возникновению иудейских миссионеров оспаривалась на том основании, что "на Руси почти не было своего еврейского населения". По мнению Р. Г. Скрынникова, Геннадий просто сочинил историю о "жидовине" Схарии с целью дискредитации еретиков, тем паче что новгородский владыка находился под большим впечатлением от антиеврейских акций испанской инквизиции. Этот взгляд был воспринят и многими зарубежными историками. Так, по мнению Л. С. Чекина, "вопрос о постоянном еврейском присутствии на территории формирующегося Русского государства до XV в. вообще не стоит, а после этого присутствие ограничивается уникальными (в большинстве случаев спорными) случаями". А с точки зрения Ч. Гальперина (разделяемой Л. С. Чекиным), именно физическое отсутствие евреев делало "еврейскую тему" идеальным средством направления социальной агрессии в безопасное для властей русло.
Последнее утверждение звучит эффектно, но, право же, слабо согласуется со здравым смыслом. Суть превращения чужака в универсального "козла отпущения" - в возложении на него ответственности за все беды, от которых страдает общество. Но для того, чтобы общество поверило в миф о кознях инородцев/иноверцев, факт их физического присутствия должен быть очевидным - иначе как они могли бы вредить? Иными словами, чтобы власти могли взять на вооружение мифологему "еврейского коварства", новозаветного образа "иудеев-христопродавцев" было явно недостаточно. Русское общество должно было иметь опыт контактов с реальными евреями, а для этого вовсе не обязательно наличие "постоянного населения". Например, Л. С. Чекин не оспаривает достоверность известия Новгородской первой летописи о том, что в 1445 году голодавшие новгородцы продавали себя заезжим купцам - "бесерменам и жидам". А это вполне соответствует и общеизвестной с раннего Средневековья профессиональной специализации еврейских купцов, и средневековому стереотипу еврея, наживающегося на бедах христиан.
Помимо этого, тезис об отсутствии на Руси еврейского населения требует еще одного уточнения. Действительно, до XVIII века в России почти не было этнических евреев, хотя уже во второй половине XV века в связи с усилившимися в Литве гонениями какая-то их часть, видимо, появляется на Руси. Об этом свидетельствует, в частности, такой памятник книжности конца XV века, как "Псалтирь" Феодора Новокрещеного - перевод средневековых еврейских псалмов, сделанный, судя по его языковым особенностям, выходцем из Литвы. Многими историками этот книжник отождествляется с Феодором Жидовином - автором полемического антииудейского послания, сам факт написания которого - еще одно свидетельство еврейского присутствия на Руси XV века. И тем не менее отнюдь не этнический компонент был определяющим в восприятии древнерусским обществом образа "жидовина". В это понятие вкладывался преимущественно вероисповедный смысл, а реальными носителями иудейской религиозной и культурной традиции были этноконфессиональные общности, имевшие косвенное отношение к собственно еврейству: в первые века русской истории - хазары, позже - кенааниты (славяноязычный субэтнос предположительно хазарско-еврейского происхождения) и караимы. Если же рассматривать "древнерусское еврейство" именно в этом широком культурно-религиозном контексте, то не приходится сомневаться в интенсивности и разносторонности русско-еврейских культурных контактов в эпоху Средневековья. Этой проблеме посвящены многочисленные серьезные исследования, суммарным выводом которых могут служить слова В. Н. Топорова: "Размах - разрыв между Премудростью, божественной художницей, и вульгарной нелепицей, дешевым зубоскальством, апелляцией к невзыскательному вкусу, между Hkmh и хохмой как бы символизирует все пространство и все модусы русско-еврейских связей, продолжающихся уже второе тысячелетие".