И надо ж такому случиться, что именно в тот момент, когда я наконец обнаружила, во что превратилась, мой прекрасный принц по имени Андрей Ткаченко захотел увидеть меня воочию. Вика стояла и смотрела на меня выжидательно, а у меня от отчаяния просто слов не нашлось. Я только рукой махнула безнадежно, нисколько не задумываясь, как именно этот жест поймет Вика.
Врач привел меня в ординаторскую, закрыл дверь, усадил в кресло, сам подошел к стенному шкафчику. Достал бутылку с прозрачной жидкостью, плеснул в мензурку, разбавил водой из графина, протянул мне.
- Спирт? - поморщилась я, почуяв привычный запах, напомнивший о бесконечных инъекциях.
- Пей давай.
- А разве мне можно?
- Раз выжила, теперь можно. В небольших количествах. Только ничего паленого. И не курить. Куришь?
- Не знаю, - пожала плечами я. Курить не хотелось, да и сигарету в своей руке я совершенно не представляла. Вздохнув поглубже, я одним глотком выпила содержимое мензурки. Закашлялась, помахала перед лицом рукой, скривилась, от чего лицо сразу напомнило о себе тянущей болью.
- Не тянет - значит, не куришь. Слушай меня внимательно.
Врачу-травматологу, которого звали Виктор, Виктор Алексеевич, неделю назад исполнилось тридцать два. Молодой еще, но, судя по всему, повидал немало. Взгляд суровый, хотя и видно, что жалеет меня. Интересно, было ли в его практике что-нибудь подобное? Человек, потерявший разом все - и внешность, и память. А вместе с этим и всю свою жизнь. Я еще довольно смутно сознавала тогда, что в один момент оказалась заброшенной на самое дно. Ему предстояло объяснить мне это - правдиво и жестко, если не жестоко.
- Марина, я скажу тебе откровенно. Твое лицо - да, это ужас. Но другого выхода не было. Его собирали по кусочкам, на живую нитку. Торопились. Что вышло, то вышло. Пластиков рядом не имелось. Да если б и были… Не до них тогда было. Самое страшное, Марина, не это. Лицо… Ты с этим свыкнешься. Другие… Другие тоже привыкнут. Скажи, что ты будешь делать, когда тебе надо будет уйти из больницы? Тебя не смогут здесь держать долго. Максимум еще неделю. У тебя ведь даже полиса нет. И счет выставить некому. Не тебе же. Твою личность до сих пор официально не установили. У тебя нет документов, ты ничего не помнишь, тебя никто не ищет.
- Но… - робко пробормотала я, задохнувшись от ужаса, который навалился на меня тяжело и безысходно.
- Тебе уже говорили, наверно, из милиции отправили твою фотографию в Сочи, - перебил меня Виктор. - На тот случай, если ты действительно Марина Сергеевна Слободина, как на билете написано. Только никто тебя по ним не узнал. А это значит…
- Это значит, что мне одна дорога - на улицу, - прошептала я, судорожно сжимая в ладони пустую мензурку. - Даже если я все вспомню - все равно. Мне рассказывали, бывает, людей случайно посчитают умершими, а потом они никак не могут добиться, чтобы их обратно признали живыми. Нормальные люди, здоровые, с памятью и с документами. Ну, допустим, вспомню, что я - это та самая Марина Слободина. Или еще кто-нибудь, неважно. Но как я это докажу? Как трупы опознают? По травмам и зубам? Не смешите. У меня и зубов-то почти не осталось. По анализу ДНК?
- Неплохая идея, - вздохнул Виктор. - Только вот…
- Только вот кто его будет делать! И с чем сравнивать? Так что, Виктор Алексеевич, надеяться мне не на что.
- Ну, надеяться всегда есть на что. Если память к тебе вернется, то хоть и небольшой, но все же шанс есть. Например, ты вспомнишь что-то такое, что никто, кроме тебя, знать не может, стопроцентно. И тогда кто-нибудь, родственник какой-нибудь или знакомые, сможет подтвердить: да, ты это ты. Ну а дальше начинается судебная волокита…
- До самого конца моей жизни. И в результате меня все равно закопают как неопознанный труп.
Я опустила голову и спрятала лицо в коленях. Виктор подошел, погладил меня по спине. Я вздрогнула, но голову не подняла.
- И все-таки отчаиваться не надо. Ты в Бога не веришь?
- Нет. Не знаю. Наверно, нет.
- Жаль. Так было бы легче.
- А вы верите?
- Ну… - задумался Виктор. - Скорее да, чем нет. Одно то, что кто-то тебя нашел на дороге и ты выжила - уже чудо.
- Чудо чудом, - я посмотрела на него снизу вверх, - а что дальше-то делать? Вы ведь меня к себе домой не возьмете?
Виктор смутился. Конечно нет. Только говорить об этом прямо - цинично, а выкручиваться и говорить, что он, конечно, взял бы, но… - глупо и фальшиво.
- Да ладно, - с горечью усмехнулась я. - Это я так просто. Конечно нет. Да я и не пошла бы.
- Послушай, я постараюсь что-нибудь сделать. Не знаю еще что, но постараюсь. Может, кому-нибудь прислуга нужна. Тебе же сейчас особо выбирать не приходится. А так - под крышей и сыта.
- Да что вы, Виктор Алексеевич, кому такая страшная прислуга нужна? Столкнутся со мной вечером в коридоре - и Кондрат хватит. Идея хорошая, но…
Сгорбившись, шлепая тапками, я вышла из ординаторской. Виктор возился с замком, когда ко мне снова подбежала, одергивая коротенький халатик, Вика.
- Марин, он снова звонил. Ну, я сказала, чтобы приезжал. Ты так рукой махнула, я подумала, что пусть.
- Да он со страху помрет, - простонала я, беспомощно глядя на Виктора. Что делать-то теперь? Приедет ведь!
- Не помрет, - отрезал тот. - Он тебя уже страшную видел, когда сюда вез. И потом тебе что, замуж за него выходить?
- Ну, это вряд ли.
- Вот видишь. А вдруг он-то как раз тебе и поможет?
Ничего не ответив, я побрела обратно в палату.
Поможет, как же! Никто мне уже не поможет. Господи, если ты есть, то почему не дал мне умереть?
* * *
- Ну, как там твоя спящая красавица?
- Мама! - Андрей так и подскочил с трубкой в руках. Он звонил в больницу и не слышал, как мать тихо вошла в комнату и остановилась в дверях.
- Извини. Это действительно как-то неудачно… сказалось. Ну так что?
- Ей лучше, - буркнул Андрей, старательно пристраивая трубку на рычаг и не глядя на Ольгу Павловну. - Говорят, можно навестить.
- Навестишь?
- А почему нет?
- Можно подумать, я тебя отговариваю. Я только одного боюсь.
- Догадываюсь. - Андрей даже покраснел слегка, то ли от досады, то ли потому, что мать прочитала его тайные мысли. - Ты боишься, что я ее буду жалеть, жалеть, а потом возьму и полюблю из жалости. Эдакая Дездемона наоборот. "Она его за муки полюбила, а он ее - за состраданье к ним". Так, что ли?
- Ну… - Тут уж и Ольга Павловна порозовела. - Вроде того. Тем более я вижу, ты все еще из-за Инны переживаешь. А тут такая возможность почувствовать себя героем и рыцарем. Ты же ее, можно сказать, спас. А лицо - ну, как говорится, с лица воду не пить.
- Мам, ты ее не видела. Какая там вода. Ее так отделали! Да и мент говорил, что просто ужас. Не волнуйся. До такой степени мое желание почувствовать себя рыцарем и героем никак дойти не сможет. Жалко - это да. Но не более того. Не такой уж я золотой и бриллиантовый. Навещу разок, и все. Она же никому не нужна, никто ее не ищет.
- Смотри, Андрюшка, - вздохнула мать. - Я тебя знаю, ты можешь разок что-то такое отчаянное сделать, но надолго тебя все равно не хватит. Так что постарайся не заморочить ей случайно голову. Будет потом тебя ждать и плакать.
- Ну, ма, ты даешь! - засмеялся Андрей. - Я понимаю, что для каждой наседки свой цыпленок - самый замечательный, но не до такой же степени. Ты посмотри на меня, тоже еще подарок. Не мужик, а недоразумение. Пройдешь мимо и не заметишь. Да и плешь уже пробивается.
- Подумаешь, плешь! Благодарность - она совсем другими глазами смотрит. И в недоразумении прекрасного принца сочинит. Кстати, это только кажется, что чувствовать благодарность с чьей-то стороны - приятно. На самом деле очень скоро это становится в тягость.
- Не станет, - отмахнулся Андрей. - Не успеет.
Он твердо решил: никаких соплей. Мать права. Мало ли что этой девчонке в голову взбредет. Уже одно то, что он в больницу звонил, чего стоит. Ей, конечно, об этом сказали. Ах-ах, как романтично! А если еще и заявится, как мать говорит, с букетом и конфетом, тогда и вовсе - туши свет, бросай гранату. По-разумному, не надо бы, но… Нет, навестит один раз - и все. И потом, может, ей правда помощь какая-то нужна. Больше-то ведь некому.