- Я на все готов, госпожа, - говорит он еще тише.
- Вот как?
Она встает, подходит к нему, говорит вкрадчиво:
- Тогда ты, конечно, знаешь, что оруженосец должен выполнять все желания своего господина? - она многозначительно выделяет голосом слово "все". - И даже те, которые не записаны в уставе?
Горожане все поголовно уверены, что офицеры Белой крепости трахают своих подчиненных направо и налево, а оруженосцев держат исключительно для постели. Можно подумать, кавалеристам больше заняться нечем. Удивительно, до чего живучи мифы. Само собой, во времена Ашурран каждый уважающий себя воин таскал с собой целый гарем - они тебе и слуги, и наложники, и оруженосцы. А сейчас кавалеристы предпочитают заводить любовников на стороне - в городе или в другом подразделении. И желательно, равных. В походе, конечно, потрахиваются между собой без различия чинов и званий, но это так, минутные увлечения, никто им значения не придает.
Мальчик заливается румянцем и бросает на нее быстрый взгляд из-под ресниц. Ой, детка, не смотри на меня так…
- Госпожа, вы можете располагать мной как хотите, - он пытается говорить почтительно, но голос срывается, и выходит почти как интимное предложение.
Ух ты, как далеко все зашло. Не за этим ли ты сюда пришел? Ну-ка, попробуем сгустить краски.
- И тебе, конечно, известно, что оруженосцев принято одалживать другим офицерам… или посылать к степным вождям с письмами?
Он вздрагивает, и лицо его начинает пылать. Смотрит на нее беспомощным, затравленным взглядом. Ее ответный взгляд холоден и суров. Вот так, мальчик. Ты думал, я буду тебя щадить? Не раньше, чем ты перестанешь прятаться за вежливыми формулами и скажешь прямо, чего добиваешься.
Молчание затягивается. Крыть ему нечем. Лэйтис победила.
Улыбнувшись мальчику, она хлопает его по плечу.
- Возвращайся домой, парень. Служба в гарнизоне не для тебя. По мне, ты вполне хорош на своем месте в "Камарго".
И будь она проклята, если в ближайшее время не выкупит его у хозяев на целый вечер. Или просто украдет после окончания смены. Мало того что мальчик красив, ему еще удалось ее заинтриговать.
- Я хочу быть с вами. Хочу служить вам, - он говорит отрывисто, напряженно, почти дерзко, если учесть пропуск "госпожи", и она вдруг понимает, что он сдерживает слезы, и это стоит ему невероятных усилий. - И если вы не хотите видеть меня рядом… так и скажите. И вот еще… я собирался сделать это сразу… - он раскрыл ладонь, на которой лежала золотая монета. - Не хочу, чтобы вы думали, будто я был с вами из-за денег.
И в следующий момент он уже в ее объятиях, и монета, звеня, катится по полу.
- А из-за чего же, детка? - сладострастно выдыхает она ему в изгиб шеи ниже уха и, не дожидаясь ответа, начинает целовать нежную белую кожу.
Мальчик издает полустон-полувсхлип и вздрагивает всем телом. Как он пахнет, ммм… а какой восхитительно отзывчивый на ласки… и уже возбужден, вы только посмотрите на это… Она щелкает задвижкой и прижимает мальчика к двери. Пять минут у нее еще есть, а больше и не надо… Боже мой, эти губки, такие нежные, такие чувствительные… хрупкая фигурка, тонкая девичья талия… а вот тут у нас застежка, сейчас мы ее расстегнем… ну, не кричи так, маленький, услышат… с тобой же еще ничего не делают… а вот сейчас - будут… только рот закрыть своими губами, а руку туда, к паху, где стоит каменно-твердо, и размеры - для пятнадцати-то лет - вполне ничего… поласкать, стиснуть… вот, кажется, правильный ритм… и за талию обнять и держать, чтобы не упал… ну, кончай же, детка, ты этого хочешь… вот так, да, пламя дьявольское, вот так!
Он утыкается ей в плечо, тяжело дыша. Лэйтис подносит правую руку к губам и слизывает "сок любви". Вкусный… он же ребенок совсем, одни фрукты да шоколад на уме…
Она увлекает его к столу и сажает в кресло.
- Хочешь вина?
Он слабо кивает. Вино не ахти, но сгодится, чтобы его взбодрить. А может, налить побольше, и пусть спит до ее возращения? Словами не передать, как она это любила - возвращаться домой и находить там в постели теплого, сонного, голенького… Этот не рыжий, и бог с ним, тоже хорош, хоть зеленоглазого бесенка и не заменит. Альву вообще никто не заменит, ну так не вешаться же теперь.
Довольно улыбаясь, она проводит ладонью по его коленке.
- Что, так трудно было сказать, что ты меня хочешь? К чему вся эта пурга с оруженосцем? Только время зря потеряли.
- Я хочу остаться с вами, - говорит он пылко, уже почти не смущаясь, только щеки розовеют.
- Не вопрос. Сегодня я тебя не отпущу, а завтра с утра сбегаешь за вещами.
Он растерянно смотрит на нее:
- Но я должен работать… я живу один…
- Ты меня обижаешь, детка, я тебя что, не прокормлю? - Лэйтис смеется, но он не улыбается в ответ, а наоборот, мрачнеет.
- Я не буду жить на содержании.
- Ух, какие мы гордые. Значит, оруженосец, да? А, бес с тобой. Только учти, никаких поблажек. Смотри, как бы через месяц не захотел сбежать. Место-то в "Камарго" за тобой держать не будут.
Улыбка у него замечательная, такая теплая и открытая.
- Я не сбегу, разве что вы сами меня выгоните, - и, спохватившись, добавляет, - …госпожа.
- На людях - капитан Лизандер, наедине - Лэйтис и "ты", - говорит она и целует его. - Сейчас я тебе записку напишу, пойдешь в канцелярию, оформляться на службу. Мальчишка Кунедды тебе все покажет. И вот еще что, детка… - лицо ее становится озабоченным. - Память у меня временами ни к черту…
И, поняв с полуслова и ничуть не обидевшись, он шепчет в ее губы:
- Дэнна.
Вечером он накрывает для нее стол, и они напиваются вместе эскобарским красным, душистым и сладким. Его взгляд, полный обожания, заводит ее до потери пульса.
Поймать за руку, притянуть к себе, низким голосом скомандовать:
- Иди сюда, десерт! - и к себе на колени эту аккуратную задницу, стройные ножки.
Тяжелый… не девчонка.
Целуя его, Лэйтис нащупывает на затылке заколку, и белокурые волосы падают по обе стороны его лица, отгораживая их обоих от мира.
Мальчик постанывает, когда она ласкает языком его рот. Он даже отвечать не может - так возбужден. Для него это все внове, бог ты мой, первый девственник в ее жизни.
"Может быть, Алэ был таким же в свои четырнадцать…" - мелькает мысль, но она ее отгоняет.
Альва - прошлое, а настоящее - Дэнна. Она сама его выбрала и, похоже, не промахнулась. Теперь он ее мальчик. Он - ее, и она это знает так же точно, как то, что ее зовут Лэйтис Лизандер, и что она капитан кавалерии.
В спальню - и раздеть, сорвать эти глупые тряпки. Он смущенно опускает ресницы, стесняясь наготы, машинально пытается прикрыться, но она отводит его руку, заменяя своей. Голый он еще красивее. Раскинулся на кровати, беленький, гибкий, на щеках цветет румянец. Сбросив одежду, она раздвигает его ноги и устраивается между.
Он пытается приподняться и падает обратно на подушку, остановленный сильной ладонью Лэйтис.
- Лежать.
Ангельские крылья, какой же он чувствительный… кончиком языка по соску - вздрагивает, вздыхает, закусывает губу. Губы ниже - он выгибается навстречу. Провести мокрую дорожку по стволу, до основания и обратно, и обвить языком головку - он издает бессильный стон, и пальцы вцепляются в простыню.
Рыжий-то бесенок - дразнил, хихикал, шептал глупости, дурачился по-всякому, руки распускал. А этот - отдается, как агнец на заклание, истово, и она ловит небесный кайф от его стонов сквозь закушенные губы. Сладкая пытка, возбуждение до боли. Не могу - хочу его. Как он пахнет… нежный такой, гладкий всюду… а в паху коротенькая кудрявая шерстка, а по подушке рассыпаны белокурые волосы, что за вид, дьявольское пламя, что за вид, взять бы его сейчас, засадить до самого горла, чтоб и кричать не мог…
- Иногда я жалею, что я не мужик, - скалясь, она добавляет: - Но редко.
Развести мальчишеские острые коленки, задрать повыше. На хрена тебе, капитанша, дадены язык и пальцы? Вот ими всеми - туда, между белых трепещущих бедер. Мальчишка вскрикивает и опять зажимает себе ладонью рот. Ах ты, скромник маленький, ничего, еще будешь кричать в голос, будешь… Не сейчас, так потом… Язычком по мошонке, губами - втянуть-отпустить, лизнуть, погладить, и на каждую ласку - его сдавленный стон. И крик, когда язык касается ануса. Так тебе точно никто не делал, детка. Убойное средство. В первый раз испытано на Альве, и тому стало не до улыбок, не до распускания рук, чуть не вырубился неженка рыжий, губу себе до крови прокусил… а сладкий ее блондинчик стонет и мечется так, что приходится держать за бедра. И потом она берет его в рот, и кончики ее пальцев все еще внутри него, когда он кончает со стоном, не в силах даже кричать.
Дэнна. Мой мальчик. Мой.