- Так давайте я вас подвезу. Заодно мы поговорим.
- А давайте! - легко согласилась она. - Только я понятия не имею, как туда ехать на машине, показать не смогу.
- Но адрес-то знаете? - он открыл перед ней дверь.
- Знаю, - согласилась она и назвала адрес дома в Ермолаевском переулке, неподалеку от Патриарших прудов.
- Вы там живете? - спросил он вежливо, а про себя огорчился, что ехать не так уж и далеко. Тут ему пришло в голову, что если бы она назвала адрес в Питере и выяснилось, что везти ее надо туда, то он бы не расстроился такой долгой дороге.
- Нет, я там не живу, я там гощу, когда заявляюсь в Москву. Это квартира еще одной моей тетушки. Елены.
- Сестры Павла?
- О, вы запомнили рассказ о моих путанных родственных связях?
- Почему-то запомнил.
Он протискивался между двумя на редкость неудачно поставленными машинами, поэтому замолчал. Потом, когда они вырвались на простор какой-то широкой улицы, и машина радостно и легко рванула вперед, Владимир спросил:
- А как вам вообще пришла идея написать сценарий о войне, о Сталинграде?
- Это вы про то, что "у войны не женское лицо"?
- Нет… Просто вы не похожи на человека, который разбирается в специфике военных действий. Или даже просто интересуется ими.
- Ну, во-первых, вы меня совершенно не знаете, иначе такого впечатление у вас не сложилось бы, - довольно резко ответила Тереза.
- Почему же не знаю? - миролюбиво продолжил разговор Владимир. - Вы - человек добрый, раз покормили нас.
- Видимо затем, чтобы потом распустить слух, что у нас роман и поднять этим свой рейтинг, - язвительно ответила она. - Это был коварный план, достойный Маккиавели.
Зубов хмыкнул:
- Простите, я был зол, потому что вы мне понравились и не произвели впечатления человека…
- Вы заметили?
- Что? - он даже посмотрел внимательно в зеркало заднего вида, потом в боковые - ничего подозрительного не было видно.
- Я все время "не произвожу впечатления какого-то человека"…
- А сейчас вы цепляетесь к словам! - возмутился он.
- Нет, я всегда к ним внимательна. И люблю точные словоопределения.
- Но почему все-таки сценарий о войне? И как с этим соотносится фантастика? А еще спектакли и сценарии для "мыла", - он произнес это слово, скривившись.
- "Мыло"… - поморщилась и она. - Знаете, я не люблю стереотипов. На мой взгляд, есть два деления что в кино, что в литературе: хорошо сделано и плохо сделано. Это же касается и женских любовных романов, без разницы, сняты они или написаны на бумаге.
Он издал звук, выражающий одновременно презрение и несогласие.
- Вы знаете, что написать хороший любовный роман - подчеркиваю, хороший - дело достаточно трудное?
- Вот уж никогда бы не подумал, - насмешливо потянул он.
- В вас опять-таки говорят стереотипы. А вы попробуйте положить перед собой лист белой бумаги и изложить на ней историю любви мужчины и женщины. Во-первых, сделать это надо так, чтобы было интересно читателям. Во-вторых, они должны симпатизировать героям. Это очень важно, иначе за них не будут переживать, как за реально существующих людей, - и весь эффект пропадет. В-третьих, читатели должны поверить, что все это происходило на самом деле, по-настоящему. Еще надо ввести много деталей - так интереснее. И самое главное!
- Что? - он понял, что она будет держать паузу для пущего эффекта, и решил ей подыграть.
Вас потом не должно тошнить от текста, который получился…
Он расхохотался:
- Хороший переход от лекции к… не лекции.
- Хороший, - согласилась она серьезно, - к тому же все любовные истории я пишу в соавторстве. Я придумываю идею, канву, героев. И потом читаю то, что получилось у других.
- Так, с любовными романами разобрались - писать их тяжелый труд. А фантастика?
- Фантастика - это моя любовь… Мое бегство от слишком серьезной и правильной жизни. Это книги, где я могу себе позволить написать о том, чего никогда бы не произошло, чего я никогда бы не допустила…
- Что именно? - спросил он и тут же понял, что зря. Она опять приветливо заулыбалась, закрылась ото всех своим спокойствием и дружелюбием.
- Фантастика - это, прежде всего, смешение - культур, миров, героев. Там можно все… В год я пишу по два фантастических романа - с ними потом езжу по городам и весям. Все остальное, что выпускается издательством: сценарии любовных романов, серия "Вселенная рыцарей", городская мистика и прочее, - это коллективное творчество.
- Получается, что сценарий о Сталинграде… - разочарованно протянул он, ощущая себя Малышом, которому вместо живой собаки выдали плюшевую безделушку.
- Нет, этот текст мой. Только мой. Однако он получился настолько не в формате издательства, что я вывела его за эти пределы. Вы должны были обратить внимание, что он написан под псевдонимом.
- Так как он у вас получился?
- Сам собой.
- А материал?
- Материала было предостаточно. Вообще, этот сценарий - поклон моей научной деятельности. А что вы хотите: кандидатская о специфике обороны Сталинграда. Докторская - языковые особенности построения мемуаров на примере Чуйкова. Это командующий 62-й армией. Той, что сражалась в самом Сталинграде.
- Знаю. Я тоже кое-что почитал, когда ваш сценарий попал мне в руки. Слушайте, а в детстве вы играли в солдатиков вместо кукол?
- Нет, зачем же? Я никогда не играла ни в солдатиков, ни в кукол. В детстве я пела.
Владимир заулыбался.
- Да, пела, - серьезно подтвердила она. - У меня была скакалка вместо микрофона. Я становилась перед зеркалом. И пела.
- А история? - он был в полном восторге.
- Не знаю, все пришло само собой. Я много читала и больше всего любила биографии исторических деятелей. Александр Невский. Батый. Цезарь. Но меня огорчало, что конец был один и тот же - все умирали.
- Да, действительно. Неожиданный финал.
- Вам смешно, а я в детстве была натурой слишком впечатлительной и расстраивалась.
- Получается, вы много читали. И для написания этого сценария тоже?
- Много я читала раньше, пока писала научные работы, - она довольно прищурилась. - Читала и наши источники, и немецкие. И мемуары, и письма с фронта. И заметки в журнале "Звезда" 1950-х годов. Знаете, одно время почти всех военачальников обязали писать мемуары, а солдат и офицеров - отсылать свои воспоминания в этот журнал.
- Зачем?
- Видимо, все хотели сделать по уму. Ведь каждый человек, как бы много он ни видел, был только в одном месте в одно время. А картина писалась масштабная, эпическая, нужен был материал.
- Слушайте, - произнес он, обдумав ее слова, - а почему вас потянуло с историка на литератора? Филолог - это же литератор, я правильно понимаю?
- Не совсем точно, - улыбнулась она. - Филолог исследует тексты с точки зрения языка, сам язык. Литератор же пишет тексты, как правило, художественные.
- Не вижу разницы, - он смешно надул губы.
- Если не видите, может быть, ее и нет. Для вас.
- А вы всегда вдаетесь в такие тонкости?
- Тонкости, детали, особенности речи… Без этого не создашь текст. Так что приходится - это моя работа. Кстати, мы приехали.
Глава пятая
Он был очарован этой женщиной. И пусть он видел ее второй раз в жизни, пусть она явно не подходила для легкой, красивой и короткой интрижки, в которых он был большой мастер, пусть она ему вообще не подходила, - он был очарован.
Это сладкое, пьянящее чувство в последнее время приходило к Зубову нечасто. Женщины вызывали в нем раздражение и порой презрение своей доступностью. Но буйные чувства, яркие эмоции были ему необходимы как актеру. Так что увлечение еще одной женщиной, игра в первое свидание, новизну ощущений, страстные поцелуи и смятые простыни… Все это было скорее производственной необходимостью, чем потребностью сердца. Сердца, которое частенько называли ледяным или каменным - на выбор той дамы, которую он оставил. Или того журналиста, который об этом написал.
Владимир быстро загорался, сходил с ума от любви, как положено, страстно ревновал, проводил бессонные ночи, настойчиво добивался той, которую захотел… А потом - все. Интерес пропадал, связь начинала тяготить.
Последний год Владимир стал обращать внимание на то, что даже на пике страстных отношений он оставался холодным и расчетливым. Как бы он ни буйствовал, где-то глубоко внутри сидел ледяной червячок, который руководил всем. Этот червячок четко отмерял меру и степень влюбленности, командовал, когда надо остановиться. "Все должно идти во благо сверходаренного актера Владимира Александровича Зубова", - был его девиз.
Так что за чередой ролей бешено влюбленного человека жил себялюбец и эгоист, жил при этом вполне комфортно и ничего менять не собирался. Зубова свой склад характера скорее радовал, чем огорчал, потому что это был путь к успеху.
Он искренне считал, что без непробиваемой самоуверенности, ничем и никем непобедимой самовлюбленности, в профессии актера делать нечего. Можно иронично покритиковать свою роль. Нужно скептически отозваться о том, что у тебя не все получилось. Стоит иногда дать интервью, где ты насмешливо отзовешься о себе любимом. Но на самом деле себя надо холить и лелеять как актера.
А что делать? Такая работа. Работа, где легко сочетаются обожание толпы и гадкие, порочащие тебя статьи в прессе. Когда сначала работа над несколькими проектами сразу, а следом - полное забвение на несколько лет. Работа, где сосуществуют звездная болезнь и дикое, выедающее тебя изнутри чувство, что ты никому не нужен.