Вадим Черновецкий - Лолиты стр 9.

Шрифт
Фон

- …Спинка, - заканчиваю свою фразу таким голосом, каким разговариваю разве что с девушками в постели. И тут же спохватываюсь, прокашливаюсь, чтобы сделать вид, что у меня просто в горле пересохло, а потому голос такой странный. Я поправляюсь: - То есть спина.

- А, это… - вспоминает он.

Повисает пауза. Я залезаю пальцами в ложбинку позвоночника, карябаю ее ногтями, особенно позвонки. Меня наполняют восторгом окружающие эту ложбинку мышцы. Он невольно выпрямляется. Из обнаженной здоровой груди его вырывается стон. И хозяин, господин, мастер, творец этого стона - я сам.

В комнату входит его сестра, я едва успеваю отдернуть руку. И думаю тут же, что этим движением я будто сам признаюсь, что то, что мы только что с ним делали, как бы незаконно, позорно. И странный стыд пронзает меня. Такое же чувство охватывало меня в детстве, после того, как я, занявшись самоудовлетворением, шел в туалет по малой нужде и брал в руку свой член, который, расслабившись, становился вдруг таким простым и обыденным. Я начинал думать, что то, что я с ним делал, должно быть, очень плохо. Я начинал стыдиться своих садистических фантазий, и гомосексуальность их казалась мне грязной.

До самого конца занятия пухлая сестренка его продолжала шнырять туда-сюда.

- Юля, чего ты тут ходишь?! - злобно рычал на нее мой голенький Леша.

- Надо и хожу, - огрызалась она.

- Юля, вали отсюда! - кричал он чуть позже уже совсем грубо.

Однажды она не выдержала и треснула его кулаком по обнаженной мускулистой спине. Я пришел в восторг. Пухлая, одетая, довольно способная, умная, но слабая и не сказать, чтобы симпатичная, Юля ударила стройного, сильного, раздетого, глупого и идеально красивого Лешу. Я был в полном экстазе. Он вскипел, вскочил из-за стола и бросился за ней, но она была уже далеко, она уже успела закрыться от него в туалете.

И я видел и каждым нервом своим чувствовал, как гнев и негодование кипят в этом разгоряченном юном теле. Разгневанный мохнатый живот, разгневанная рельефная грудь, разгневанные соски… И пупок! Разъяренный вертикальный пупок, большой и глубокий, с чуть-чуть вылезающей из его глубины нежной плотью, как у моей первой девушки. Мой любимый пупок.

Юля, выйдя из туалета, шныряла по квартире и дальше. Продолжать соблазнение в тот день было слишком опасно.

12

Занятие подошло к концу, я пошел в коридор надевать сандалии. Леша, как всегда, провожал меня до двери.

- Какая у вас маленькая нога! - удивленно и чуть насмешливо воскликнул он.

- А я, если надо, и такой пнуть могу! - ответил я с юмористической суровостью.

Он весело засмеялся, в полной уверенности, что это лишь маленькая безобидная шутка, какие он любит. Ах, если б он только знал, что в каждой шутке есть доля шутки! Если б он только знал, как мечтаю я повалить его, обнаженного, на пол, поставить свою грубую босую ногу на его нежный золотисто-коричневый живот, царапать ногтями пальцев его пупок, подняться затем выше и потереть своей жесткой пяткой его голые напряженные сосочки, выдавливать из него стон за стоном, быть властелином его сладострастия, его подчинения, его дрожи! И предполагал ли он, что относительно скоро это или нечто подобное может на самом деле случиться?

Я легко и непринужденно, как ни в чем не бывало, попрощался со своим маленьким красавцем-самцом и вышел на лестничную площадку. Я на автомате нажал кнопку вызова лифта - и привалился вдруг к жесткой и решительной каменной стене. Внезапно я со всей ясностью ощутил, что я вышел оттуда другим человеком. Который посмел. Который начал путь к воплощению того, о чем мечтал всю жизнь - чуть ли не с пяти лет. И снова мне стало страшно и хорошо - как тогда, как прошлым вечером, когда я смотрел на звезды, когда мимо меня несся куда-то ночной поезд. Я снова ощутил это сладкое и ужасное трепетание жизни во всем своем существе. Эрекции не было. Изумление мое полностью перешло из физиологии в психологию.

Спускаясь в лифте на первый этаж, я подумал о том, что со мной происходит. Падение ли это или погружение в прекрасные и новые, еще пока неизведанные мною глубины бытия, о которых раньше я мог лишь догадываться, лишь грезить? Я словно со стороны увидел, как проваливается в шахту мой лифт и я вместе с ним… Куда? И что найду я на ее дне?

А перед сном я пошел выносить мусор. За окном лестничной клетки, в густом ночном мраке, висел фонарь. Воспаленный глаз его походил на светлячка, запутавшегося в паутине ветвей. А может быть, на звезду, которая случайно залетела сюда, а теперь отчаянно хочет вырваться из пут чего-то слишком земного, цепкого и темного.

Мне захотелось перерыва, смены декораций - и судьба будто услышала меня. Вечером того же дня мне позвонила Кристина, Лешина мама, и сказала, что Леша уезжает отдыхать в лагерь в Болгарию, на Черное море. А потому следующее занятие состоится только недели через две.

Но до этого я успел разместить объявление о частных уроках по языкам в газете "Из рук в руки", и на следующий день начались звонки. С одной из мам мы договорились. Меня поразило, как она объясняла мне дорогу. Точнее, меня поразила сама дорога.

- Поднимаетесь на первом лифте на второй этаж, потом идете направо и выходите во двор…

- Во двор?! На втором этаже?!

- Да, это жилой комплекс, и у нас действительно есть на втором этаже нечто вроде двора для жильцов комплекса, а под ним - подземный гараж… Напротив нашего дома вы увидите башню "Газпрома"…

Дослушав до конца, я спросил ее:

- А у вас мальчик или девочка?

- Мальчик.

- А сколько ему лет? - Голос мой наверняка дрогнул.

- Одиннадцать, - сказала она. И тут уже дрогнул мой орган.

13

"А вдруг он некрасивый или пухлый? - думал я, направляясь на первое занятие. - А может, и к лучшему, если я его не захочу? Будем спокойно заниматься, учиться, ради чего, собственно, я туда и иду…" Звучало весьма убедительно и пристойно, но орган мой лишь скептически ухмылялся.

- Ну-ну, - отвечал он мне. - Ну-ну…

Это приводило меня в бешенство - разумеется, внутреннее, философское. Если бы в эту минуту ко мне обратился с вопросом какой-нибудь прохожий, я ответил бы ему вежливо и доброжелательно. Мое философское бешенство не имеет никакого отношения к бытовой раздражительности. Более того, я бы испытал, наверно, даже какое-то чувство сожаления и вины. Вот, дескать, нормальный человек обратился ко мне как к нормальному человеку, и я ему соответственно ответил. И всё так мило и пушисто на первый взгляд. А на самом деле я иду заниматься педофилией, совращать мальчика, преступать закон…

А впрочем, кто сказал, что он сам идет именно благотворительностью заниматься? Да и вообще, сколько лет было Суламифи - сожительнице царя Соломона? 12? 13? Образцовый библейский праведник был извращенцем-педофилом? Ветхий Завет - источник грязнейшего разврата? А древние греки? Какие статуи они строили? Много ли было на них одежды? Классическое искусство - сплошная порнуха? А их влечение к мальчикам? Ведь в Древней Греции чуть ли не позором считалось НЕ иметь в любовниках мальчика. Да-да, вы не ослышались, и не надо смотреть на меня с остолбенением. Всему есть свое объяснение.

Говорят, их женщины были в основном некрасивы. А люди, особенно утонченные - а среди древних греков таких было, я думаю, немало, - тянутся к красоте. Это естественно и нормально. Если их влечение не получает того, что мы привыкли называть традиционным выходом, так как красоты там оно для себя не находит, оно обращается туда, где эта красота есть. А их мальчики, наверно, были красивы. И вообще, это были замечательные союзы. Мужчина учил мальчика всяким хорошим вещам - музыке, философии и всему такому. А мальчик, в свою очередь, одаривал мужчину своей внешней привлекательностью, юностью и свежестью.

А может, просто слишком часто они воевали, и женщин на войне не было, а любить кого-то было надо, вот и начиналось у них всё это. Но, кажется, они и в мирное время в городах так себя вели. Что же? Самая культурная и передовая страна античной Европы тоже состояла из сплошных вырожденцев и моральных уродов?

Эти мысли меня несколько успокоили. Мне стало лучше. Я почувствовал даже какой-то азарт. Я шел дворами мимо книжных магазинов и пивных ларьков и думал о том, как гармонично они дополняют друг друга в моей, да и не только, жизни. Я шел мимо школ, которые пустовали по причине лета. Я смотрел на группку из трех девочек. Одна из них говорила что-то умное и философское, беспомощно пытаясь выдать это за юмор. Две другие отчужденно молчали или говорили о своем. Острое чувство солидарности с нею и сострадания к ней пронзило меня. Я узнал себя - в детстве, отрочестве и юности. На секунду моя политкорректность покинула меня. Волна - философского, внутреннего - раздражения, гнева и ненависти к ним, к этим безмозглым дурам, из-за которых моя любимица постоянно обязана чувствовать себя одинокой, неполноценной и ненужной, хоть она и лучше их в тыщу раз, захлестнула меня с головой. Но потом внутреннее самообладание и терпимость вернулись ко мне. "Каждый живет, как он хочет, - вяло подумал я. - Почему они обязаны быть такими, как она? И почему я должен ненавидеть их за то, что они другие? Конечно, не должен".

Хотя почему же? Стремление обычных людей изолировать и унизить людей интеллигентных, мыслящих, глубоких, образованных, содержательных есть не что иное, как защитная реакция первых, их желание представить свое отличие от вторых не как собственную ущербность, а как ущербность вторых, подумалось мне.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке