Есть пары, которые отмечают приближающийся развод прощальной возней меж простынями, но если мне когда-нибудь настолько будет нужна женщина, я стану убежденным холостяком, — отчеканил он с жестокой откровенностью.
Она чувствовала себя растоптанной. Ей вдруг до смерти захотелось расцарапать ему лицо, но вместо этого она съежилась, желая только одного туг же умереть. Но постепенно обреченная, оскорбленная и отверженная женщина все-таки взяла в ней верх.
— Я ненавижу тебя, — затравленно пробормотала она.
— Что ж, это уже что-то. Ненависть — это хоть какое-то чувство. Значит, еще не все потеряно, — ответил он без всякого выражения. — С кем это ты сегодня была?
Она резко отвернулась — он нападал на нее, как и прежде, а она, не в состоянии скрыть свои чувства, доставляла ему массу удовольствия, и это мучило ее. По правде говоря, она уже давно собой не владела. И сейчас чувствовала себя незащищенной, совершенно не способной управлять собой. — А тебе-то что?
— Так, интересно. Почему бы не задать такой вопрос собственной жене?
— Он издевался над ней каждым своим словом, каждым звуком. — Хотя в твоем случае он, вероятнее всего, просто замерзнет прежде, чем ты допустишь его до себя.
Выведенная из себя этой насмешкой, она резко обернулась к нему:
— Ты так уверен?
Рафаэль замер, сведя над проницательными светло-карими глазами иссиня-черные брови.
— Эта твоя чертова самоуверенность! — судорожно пробормотала она. Ты даже мысли такой не допускаешь! Сам позволяешь какой-то шлюхе лапать себя буквально в шести футах от меня, а стоит…
— Шлюхе?
— Puta! — выпалила она, чувствуя, как у нее кружится голова от ярости и унижения.
— No es, — тут же отпарировал Рафаэль. — Я никогда не опускался до того, чтобы платить женщинам, mufieca mia.
— Не называй меня так! — выпалила она. — Никакая я тебе не кукла!
Не сводя с нее взгляда, под которым она себя чувствовала очень неуютно, он слегка склонил голову набок, и на его пышных черных волосах заиграли блики света.
— Ты мне возражаешь? Increible. Ты споришь… — он с удивлением втянул воздух. — Ты даже кричишь!
Эти слова свели на нет столь необычную для нее дикую злость, и она почувствовала себя слабой и разбитой.
— Пожалуйста, уходи, — прошептала она.
— Кто научил тебя кричать? — спросил он, не обращая внимания на ее просьбу. — Очень здоровый признак. Мне это нравится.
Она зажала уши руками.
— Ты сведешь меня с ума.
— Это как раз то, что однажды ты проделала со мной. Ты растоптала мое сердце. Два года мучений, — с болью в голосе пробормотал Рафаэль, сжимая в узкую линию чувственные губы. — Я дал тебе все. Ты же — ничего. Ты была щедра, как скупец. Ни одна женщина не позволяла себе делать со мной то, что сделала ты. Рог Dios, ты мне принесла столько страданий, что, честно говоря, я сам не понимаю, почему я стою сейчас перед тобой с опущенными руками…
Она вдруг глухо рассмеялась.
— Это единственное, чем ты еще можешь похвастать…
Кровь хлынула ему в лицо.
— Да как ты смеешь?
Эта столь знакомая ей интонация грозила бурей, и она нервно облизала губы.
— Ты считаешь, что я требовал от тебя чего-то сверхъестественного? спросил он сквозь зубы. — Всякий раз как я до тебя дотрагивался, у меня было такое ощущение, будто я животное. Ты лежала подо мной как кусок льда, снисходя до моей грязной похоти!
Теперь покраснела Сара и потому резко отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.
— Хам…
Он коротко выругался.
— Ты единственная женщина, которая меня так называет… обзывает, поправился он со скрытым намеком. — Подумать только, а ведь когда-то я был от тебя без ума… ужас какой-то.
— Взаимно.
Боль накатывалась на нее волнами. Рафаэль еще не разучился произносить красивые воодушевленные речи.
— Хам, — повторил он.
Сара побелела, смутившись.