…Он сидел в кресле у стены перед небольшим металлическим столиком, поворачивающемся на оси. Рядом - костыли, и на стене от их касаний в одном месте отбита штукатурка. Он передвигается на костылях уже, наверно, больше года. А так - выглядит все-таки бодро для своих 93 лет. Седые виски, седые усы.
Темно-коричневая рубаха навыпуск. Раза два во время беседы он расстегивал пуговицу и поправлял лямку майки. Иногда покручивал усы…
На стенах - несколько фотографий. Портрет жены Марии Марковны, сам он в кругу семьи, а также два снимка, сделанных на 50-ти и 60-ти-летие Сталина. Сталин, Ворошилов, Орджоникидзе, Киров и Каганович с бородой - никогда не видел раньше такой фотографии.
Телефон Кагановича записан давно. Я раза два звонил ему, никто не поднимал трубку, но у меня было предчувствие, что увижусь я с ним только после смерти Молотова.
Я разделся в прихожей, вошел в комнату, мы поздоровались за руку. Каганович сказал, что знает мои стихи.
- Вам, наверно, лет около пятидесяти?
- Сорок пять, - ответил я.
- Феликсом назвали в честь Дзержинского? Папа, наверно, был чекистом?
- Нет, летчик. Коммунист.
- Значит, интернационалист, - сделал вывод Каганович.
О Молотове
Заговорили о недавней кончине Молотова.
- Он умер, значит, от воспаления легких? - спросил Каганович.
- Да, - отвечаю, - а крепкий был. Когда он заболел, я звонил Тане и Сарре Михайловне (домработница и племянница жены. - Ф. Ч.), они сказали: "Скоро он вернется из больницы, и вы сразу к нам приедете".
- Несколько неожиданно, - говорит Мая Лазаревна.
- В апреле, год тому назад, больше года, я его видел, - говорит Каганович.
- Еще рюмочку выпивал, - говорю я.
- До закона? - спрашивает Мая Лазаревна.
- Нет, вот день рождения его был 9 марта, он речь произнес. 97-й год ему пошёл.
- Я читал то, что было напечатано о нем в "Московских новостях", - говорит Каганович.
- Ерунда, не верьте, - говорю я.
- Мы верим всему, что в газетах, привыкли так, - замечает дочь.
- Я тоже так привык, - отвечаю, - но мне сказали, что Молотову это даже не показывали, чтоб не расстраивать. Он так и не видел. Четыре года назад Евгений Джугашвили, внук Сталина, привез к нему журналистку, и она написала, что якобы он сказал: "Хочу дожить до ста лет".
- Да, да, "живу счастливо", - подхватывает Каганович. - Не похоже на него.
- На него не похоже, не в его ключе. У него критический ум. Смотрел трезво. Я их понимаю: они хотели показать, что он живой.
- Кто это - они? - спрашивает Каганович.
- Журналисты, - отвечаю.
- Только ли журналисты? Такую вещь не могли печатать без какого-нибудь разрешения.
- Газета, которую мало кто читает, - отвечаю. - Возможно, за границей написали о нем чепуху…
- То решили у нас что-то напечатать, - соглашается Каганович, - что он живой, что он хорошо живет…
- Что у него пенсия большая.
- Возможно, написали за границей, что он плохо живет. Я думаю, что это не без ведома… Политическая штука. Акт политический.
Мы немного помолчали.
- Мы работали вместе, тридцать лет в ЦК, - заговорил Каганович. - Я познакомился с ним в революцию. В июле Семнадцатого года, когда я приехал в Петроград. А он ведал информацией, информационным аппаратом ЦК. И вот я вместе с другими - Аросев, Мальцев… А вы с ним как познакомились?
- Я написал стихи, за которые меня ругали при Хрущеве. Большие неприятности были. До сих пор не напечатаны. Мне сказали, что он прочитал эти стихи, ему они понравились, и меня пригласили к нему.
- Это очень похвально, - говорит Каганович, - что вы в то время написали такое стихотворение.
- Это было время, когда обливали грязью Сталина, потом ломали ему памятники. Я учился в институте энергетическом, на втором курсе. Мне восемнадцать лет было.
- Восемнадцать лет, на втором курсе, - повторяет Каганович.
- А с Молотовым я познакомился позже, когда эти стихи пошли по стране.
- Периодическая печать вас не печатает?
- Печатает. "Правда", "Комсомолка", "Советская Россия". К сожалению, печатают не то, что хочется. Хотелось бы острые вещи напечатать, то, что наболело.
- В общем-то вы поэт не лирический.
- Наверно, такой и такой.
- Нет, я хочу сказать, что вы поэт социально-политический.
- Первый раз слышу.
Писатели о рабочем классе
- Такой терминологии нет нигде в определении поэзии. Я употребляю. Говорят: гражданская поэзия. Но это не выражает суть. Это во Франции, в буржуазной республике. А есть социально-классово-политические поэты, так, по-моему. Мне очень понравилось ваше стихотворение о памятнике в Берлине. Очень сильные, патриотические стихи! В конце книжечки есть стихотворение завещательное.
Такие стихотворения именно социально-политического характера. Я бы сказал еще, экологические. Я не специалист по литературе, тем более по поэзии, я заранее вам это говорю, но кое-что читал. Некоторые поэты очень увлекаются природой, девяносто девять процентов - о природе, и один - оценка человеку. А у вас - соединение природы и общественности, что ли. Человековедение.
- Я видел много интересных людей. Мне авиация многое дала. Летчики - удивительный народ.
- Но если уж быть критиком в поэзии, - замечает Каганович, - то можно кое-что посоветовать. Я считаю, что у нас очень мало поэзии о рабочем классе. О крестьянстве еще есть, а о рабочем классе очень мало. То ли потому, что машина с романтикой мало вяжется, то ли потому, что просто недоперло. Девятьсот пятый год. Героизм рабочего класса пятого года. У нас и прозы сильной нет на эту тему. Если строго говорить, то, кроме "Матери" Горького, ну, еще…
- Кочетов, "Журбины"…
- "Журбины" о рабочем классе, да. Но его смазали сильно, Кочетова. И до сих пор не вспоминают, а, между тем, это единственный хороший роман о революционном рабочем классе.
- А я вам скажу, почему не вспоминают: он сталинист был.
- Я с ним познакомился у Охлопкова в театре, - говорит Каганович.
- Он с женой был, - добавляет; Мая Лазаревна.
- Кое-что еще есть, - говорит Каганович, - а между тем, до революции искали и всегда находили. Был писатель Бибик, не большевик, но социал-демократ. "К широкой дороге" - его сочинение. Популярный был писатель. Он плехановец, кажется, был. И мы его читали, рабочие ребята, большевики, хотя знали, что Бибик не большевик. И другие были еще. У меня есть список, в библиотеке Ленина я взял - писатели о рабочей жизни. Сделали мне, когда я был у власти. Полный, я его весь прочитал. Много книг было, а сейчас у нас не пишут почему-то.
- Сейчас диктатура крестьянствующих писателей. Кулацкая идеология наружу выходит.
- Жалость к прежней романтике, деревенской. Писатели с именами довольно увлеклись. Я бы лично боялся так формулировать, я, так сказать, более политик, а вы правильно сказали.
- Люди, которые пишут о рабочем классе, или не проявили себя, либо их смазали, как Кочетова.
- Очень плохо, - констатирует Каганович.
- Это отражает общее настроение.
- И даже если взять современную литературу о молодежи, - во-первых, молодежь молодежи рознь, надо дифференцированно брать, - говорит Лазарь Моисеевич. - У нас сто тридцать миллионов членов профсоюзов. Ленин, когда писал о рабочем классе, он дифференцировал: металлургов - отдельно, шахтеров - отдельно. И мы все так привыкли, что в каждой прослойке рабочего класса есть разные элементы, есть мелкобуржуазные элементы. Хоть он и рабочий, а все-таки в нем нечто мелкобуржуазное.
Так вот, о молодежи - больше всего пишут об элементах чужих. Рабочий класс мало освещается. А если освещают его, то все-таки до психологии мало допирают. "Он пришел, он ушел, он взял, он принял. Они увиделись, понравились друг другу, пошли вместе туда-то и туда-то". Не добираются до психологии людей, в чем сила Толстого, Горького, Чехова. У них меньше действия, глаголов, чем психологического изыскания…
Солдатская конференция
Знакомство с Лениным
- Хотел я вас спросить, как вы с Лениным познакомились…
- С Лениным - пожалуйста. С Лениным я познакомился в семнадцатом году, в июне. Была российская конференция военных организаций большевиков, солдаты и несколько офицеров было. Я - делегат от грузинской армии. Во дворце Кшесинской это было шестнадцатого июня. Мы участвовали, все делегаты, на демонстрации восемнадцатого, и не то что участвовали, ленинградский комитет отобрал лучших ораторов. У нас была небольшая группа солдат, выступали на заводах. Я выступал, например, на заводе Айвазова вместе с Антоновым-Овсеенко, он еще тогда большевиком не был. Видите, теперь все нивелируют. Он храбрый человек был, знал военное дело.
Но в июле он еще был с Троцким, так называемые межрайонцы, была межрайонная организация между большевиками и меньшевиками, левая. Они потом слились с большевиками. Тогда на этом заводе выступала и Спиридонова Мария, интересная была. Я на митинге сказал, что здесь выступала представитель эсеров уважаемая нами Мария Спиридонова. Я, говорит, левая. Она действительно, левая революционерка, но в партии эсеров она вместе с правыми и тем самым несет ответственность за их соглашательскую политику. Она истерически: "Нет! Нет! Неправда! Неправда!"