Князья, правившие в конце X - начале XI вв., считались с растущей силой городской общины, стремились ее как-то ублажить. Не случайно Святополк скрывал от киевлян смерть Владимира, а сев на стол, созвал "кыян" и "нача даяти им именье". После убийства Бориса и Глеба, он также "созвав люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами, и раздая множьство".
Крепнущая городская община держала в поле зрения и религиозный вопрос. Князь Владимир предстает на страницах летописи в окружении не только дружинном, но и народном. Вместе с "людьми" он совершает языческие жертвоприношения. В отправлении языческого культа народу отводится активнейшая роль. Убийство христиан-варягов, обреченных в жертву "кумирам", - дело рук разъяренных киевлян ("людей", которые, между прочим, вооружены). Особенно важно подчеркнуть причастность "людей" киевской общины к учреждению христианства на Руси. Они присутствуют на совещании по выбору религии, подают свой голос, избирают "мужей добрых и смыслеиных" для заграничного путешествия с целью "испытания вер". В одной из скандинавских саг говорится о том, что по вопросу о вере русский князь созывает народное собрание. При решении важнейших вопросов князья должны были считаться с мнением городской общины.
Такое внимательное отношение к городской общине станет еще понятнее, если учесть, что она обладала военной организацией, в значительной степени независимой от князя. Вои, городское ополчение - действенная военная сила уже в этот ранний период. Именно с воями князь Владимир "поиде противу" печенегам в 992 г. Любопытно, что в легенде, помещенной в летописи под этим годом, героем выставлен не княжеский дружинник, а юноша-кожемяка - выходец из простонародья. В 997 г. Владимир не сумел выручить белогородцев, поскольку "не бе бо вой у него, печенег же множьство много". Без народного ополчения (воев) справиться с печенегами было невозможно.
Вои активно участвовали и в междоусобных княжеских распрях. Не зря советники Бориса Владимировича говорили ему: "Се дружина у тобе отьня и вои. Поиди, сяди Кыеве на столе отни". Вои также служили опорой Ярославу в его притязаниях на Киев, а Святополку - для отражения ярославовых полков.
Так начинался процесс формирования волостной общины в Киевской земле. Проследить за этим процессом не всегда удается, ибо он протекает порой как бы латентно, скрыто от глаз исследователя, но временами прорывается на поверхность исторического бытия и попадает в поле зрения летописцев.
Несомненный интерес в этом отношении представляют события в Киеве в 1068–1069 гг., в которых перед нами выступает достаточно конституированная городская община. Пик самовыражения ее - вече, т. е. сходка всех свободных жителей Киева и его окрестностей. Возмущенные, требующие оружия киевляне собираются на торговище. Из слов летописца явствует, что "людье", собравшиеся на вече, сами принимают решение вновь сразиться с половцами и предъявляют князю требование о выдаче коней и оружия. Нельзя в этом не видеть проявления известной независимости веча по отношению к княжеской власти. Вообще, в событиях 1068–1069 гг. киевская община действует как вполне самостоятельный социум, ставящий себя на одну доску с княжеской властью. Вместо изгнанного Изяслава киевские "людье" сажают на стол Всеслава. Когда перевес сил оказался на стороне Изяслава, община обратилась за помощью к его братьям. Это обращение к Святославу и Всеволоду также результат вечевого решения.
Возникает вопрос, каков был состав киевлян, изгнавших Изяслава? М. Н. Тихомиров и Л. В. Черепнин считали, что термин "людье кыевстии" обозначает торгово-ремесленное население Киева. Б. Д. Греков писал о том, что "движение киевлян 1068 г. против Изяслава Ярославича в основном было движением городских масс". В то же время он замечал: "Но не только в XI в., а и позднее трудно отделить городскую народную массу от сельского населения. Необходимо допустить, что и в этом движении принимало участие сельское население, подобно тому, как это было и в 1113 г. в Киеве". Несколько иначе к решению этого вопроса подходит В. В. Мавродин: "Кто были эти киевляне - "людье кыевстии?" Это не могли быть ни киевская боярская знать, ни воины киевского "полка" (городского ополчения), ни тем более княжеские дружинники, так как и те, и другие, и третьи не нуждались ни в оружии, ни в конях. Нельзя также предположить, что под киевлянами "Повести временных лет" следует подразумевать участников битвы на берегах Альты, потерявших в бою с половцами и все свое военное снаряжение и коней. Пешком и безоружными они не могли бы уйти от быстроногих половецких коней, от половецкой сабли и стрелы. Таких безоружных и безлошадных воинов половцы либо изрубили бы своими саблями, либо связанных угнали в плен в свои кочевья. Прибежали в Киев жители окрестных сел, спасавшиеся от половцев. Они-то и принесли в Киев весть о том, что половцы рассыпались по всей киевской земле, жгут, убивают, грабят, уводят в плен. Их-то и имеет в виду "Повесть временных лет", говорящая о киевлянах, бегущих от половцев в Киев".
Едва ли стоит, на наш взгляд, определять понятие "людье кыевстии" альтернативно, т. е. усматривать в нем либо обозначение горожан, либо, наоборот, - селян. За этим понятием угадываются скорее и остатки киевского ополчения, разгром лепного кочевниками, и обитатели сел Киевской земли, искавшие укрытия за крепостными стенами стольного города. Раскрыв, таким образом, смысл термина "людье кыевстии", получаем возможность констатировать очень важную деталь: причастность к вечу 1068 г. не только горожан, но и сельских жителей. Данное наблюдение позволяет соответственно раскрыть и содержание слова "кыяне", за которым нередко скрывалось население Киевской волости (не одного лишь Киева). Правда, В. Л. Янин и М. X. Алешковский думают иначе: "Новгородцами, киевлянами, смолнянами и т. д. в XI–XIII вв. всегда называли только самих горожан, а не жителей всей земли…". Мы полагаем, что ближе к истине А. Е. Пресняков, который указывал, что под "кыянами" необходимо "разуметь часто не жителей только Киева, а Киевской земли". Мнение А. Е. Преснякова находит должную опору в источниках.
Столь широкое значение терминов "людье кыевстии", "кыяне" свидетельствует о заметных результатах процесса становления Киевской волости в качестве города-государства, отчего становится понятной тревога киевлян за судьбу всей земли.
Историческое развитие Киевской земли шло в русле общерусской истории. Примерно к середине XI в. обращена знаменитая реплика летописца: "Новгоррдци бо изначала и Смолняне и Кыяне и Полочане и вся власти яко на думу на веча сходятся. На что же старешии сдумають, на томь же пригороди стануть".
Киевское вече, являвшееся народным собранием, мы только что видели в действии. На нем вечники без князя обсуждают сложившуюся обстановку, изгоняют одного правителя и возводят на княжеский стол другого, договариваются о продолжении борьбы с врагом, правят посольства. В событиях 1068–1069 гг. вече вырисовывается как верховный орган народоправства, возвышающийся над княжеской властью. Вот почему киевскую государственность той поры нельзя характеризовать в качестве монархической. Перед нами государственное образование, строящееся на республиканской основе.
Что касается системы "старший город - пригороды", то первые ее проявления мы замечаем в начале XI в. Летописец сообщает: "Болеслав же вниде в Киев с Святополком. И рече Болеслав: "Разведете дружину мою по городом на покоръм", и бысть тако". Здесь, судя по всему, упоминаются пригороды Киева. Захват главного города означал распространение власти и на пригороды. Из Киева Святополк отдал распоряжение: ""Елико ляхов по городам, избивайте я". И избиша ляхы".
В летописном рассказе о событиях 1068–1069 гг. есть еще одна любопытная деталь, ярко характеризующая городскую общину. Изгнав Изяслава, киевляне "двор же княжь, разграбиша, бесщисленое множьство злата и сребра, кунами и белью". Такого рода явления мы встречаем и в других землях.
Нет оснований квалифицировать эти грабежи как акты исключительно классовой борьбы. В древних обществах "совокупный прибавочный продукт, отчуждающийся в самых рааличных формах в пользу вождей и предводителей, рассматривается не только как компенсация за отправление общественна полезной функции управления, но и как своего рода общественный фонд, расходование которого должно производиться в интересах всего коллектива".
В свете этих данных становится понятным внутренний смысл киевского 1068 г. и других грабежей. Князья на Руси существовали в значительной степени за счет кормлений - своеобразной платы свободного населения за отправление ими общественных служб, происхождение которой теряется в далекой древности. Все это способствовало выработке взгляда на княжеское добро как на общественное отчасти достояние, чем и мотивировано требование, предъявленное князю киевлянами: дать и оружие и коней. Князья в Киевской Руси должны были снабжать народное ополчение конями и оружием.
Итак, под 1068–1069 гг. летописец разворачивает выразительную картину деятельности киевской волостной общины.