Идея могущества человека
Санкт-Петербург невозможно понять без еще одной идеи... Он - символ обладания пространством, образ господства человека над стихиями. Возможно, именно эта идея объясняет - зачем Петру нужна крепость именно в устье Невы? Ведь строили Петербург в заведомо самом гиблом, трудном месте, с самым максимальным напряжением. Строили в пространстве, которое давно освоили, где вели хозяйство, но в котором избегали строить большие сооружения и тем паче города - и финны, и славяне, и немцы, и шведы. Все взятые Петром крепости, напомню, как раз находятся в "крепких" местах финского побережья.
Петербург действительно построен там, где строить было нельзя, невозможно. Само бытие здесь города символизирует идею, блистательно выраженную все тем же детским писателем Алексеевым: "Небывалое бывает".
А народная молва, все существующие мифы только усиливают это мнение. Построили, мол, в безлюдных дебрях, на нищих почвах, где и леса-то не росли, невзирая на ужасный климат! При строительстве города погибли десятки тысяч людей, а вот все равно его построили!
Зачем нужно преувеличивать пустынность места, расписывать трудности строительства, называть совершенно фантастические цифры якобы погибших при строительстве? Только с одной целью - сделать возведение Петербурга еще более невероятным, сказочным, нарушающим естественный ход событий. Для того, чтобы Петербург еще более зримо, еще более рельефно воплощал идею власти человека над природой.
Идея: своя или привозная?
Легче всего, как это водится в России, кивнуть на иностранное влияние: мол, проникла в сознание Петра зловредная идея европейцев о власти человека над природой, о всевластии творца, мастера над материалом. И вот возжаждал он, наивный Петр, владычества над заливающими низкие земли морскими и речными стихиями... Наверное, и это тоже было. Но ведь и в "чисто русском" пласте средневековой русской культуры без всякого тлетворного влияния Запада жила идея овладения пространством.
В Западной и Центральной Европе стремились к овладению формой вещества, к пониманию тайн его трансформации. Славяне - обладатели обширнейших пространств леса и степи, скорее, хотели обладания самим пространством. Не случайно же именно Русь породила самые громадные колокола, самое мощное в христианском мире искусство колокольного звона. Чтобы на десятки верст плыл над землей звон, маркируя пространство, показывая: "Мы здесь!", демонстрируя власть человека над неосмысленной материей... Но дух - право же, один и тот же.
Полезно будет напомнить и о давно усвоенном Русью эллино-византийском разделении мира на организованный людьми "космос" и неорганизованный, нелепый "хаос". Конечно же "космос" в этом противопоставлении "хороший", а "хаос" - отрицательно заряженный, "плохой".
У язычников-эллинов и у христиан-византийцев это противопоставление имело разный смысл. Для язычников "космос" строили боги, и мир становился пригоден для человека. "Хаос" отстаивали и несли с собой чудовища; в мире "хаоса" человек жить не мог. В славяноязыческой культуре есть противопоставления, очень похожие по смыслу на эллино-языческие...
Для византийцев "космос" строили сами люди, проявляя в своем общежитии усвоенную горнюю мудрость - софийность.
Так что получается - представления о борьбе человека с остальной природой русские получили вовсе не только из Европы и задолго до XVIII века. Как и представление о том, что человек должен софийно устраивать мир, воплощать в нем божественную идею.
Стоит присмотреться - и то, что однозначно казалось "европейским заимствованием", оказывается чем-то древнейшим, общим для всех индоевропейских народов. Да еще и усугубленным византийским влиянием.
Но, во всяком случае, Петербург сложился еще и как воплощение этой идеи - скорее даже целого сложного комплекса разновременных, по разному трактуемых идеи творчества и силы человека, преодоления косной природы. Петербург - каменный гимн могуществу человека. Город - зримое воплощение таланта, трудолюбия и мощи.
Интересно, как все эти идеи красиво, удивительно органично видны у А.С.Пушкина: и "город заложен" не как-нибудь, а "назло надменному соседу". Мы - сильны, мы - громадная империя, мы "им" еще покажем!
И тут же - рубить окно в Европу суждено не как-нибудь, а самой природой... И желание, чтобы все поняли, оценили, признали право рубить окна и дружно запировали... Так сказать, на равных, как европейцы с европейцами, часть дружной семьи.
Для А.С.Пушкина воплощенные в Петербурге идеи были едины, воспринимались нерасчлененно, и сливались вполне органично. Вот для грядущих поколений не все было так однозначно. Имперская идея тихо помирала, вплоть до полной утраты власти над умами. Идея власти человека над природой занимала все меньшее место в духовной жизни европейцев; в середине - конце XX века она заняла нынешнее, весьма скромное место.
А вот европейская идея только крепла и разрасталась. Другое дело, что содержание этой идеи не всегда оставалось одинаковым и в разных странах, и в разное время.
Глава 2
НЕЗРИМО ЗАТЕСАВШАЯСЯ ИДЕЯ...
Отбушевал ураган.
Сборщик налогов тихо
На смену ему пришел.
Басе
Необходимость переворотов
Пока мы говорили об идеях, воплощенных в Петербурге или сознательно, или уж, во всяком случае, не вопреки себе. Идеи империи, европеизма, могущества человека вполне осознавались уже современниками Петра I.
Но, кроме этих идей, Петербург стал местом воплощения еще одной идеи, гораздо хуже понимаемой современниками событий и даже современными людьми. Это идея "дуальных оппозиций", а говоря попроще - парных противопоставлений. Такими противопоставлениями мыслят все индоевропейцы: "небо - земля", "мягкое - твердое", "верх - низ"... Продолжать можно бесконечно.
Есть основания полагать, что в русской православной культуре эти оппозиции сыграли особенную роль и что без понимания этой роли слишком многое остается непонятным. Я познакомлю читателя с теорией, разработанной российскими учеными Ю.М. Лотманом и Б.С. Успенским . Без знания этой теории наше понимание русской истории может оказаться неполным. Но помните: я излагаю не истину в последней инстанции, а "всего лишь" научную гипотезу, которая может быть еще и неверной.
...Христианская церковь видела мир как столкновение добрых и злых сил. Не было в мире ничего, что не было бы или праведным, или грешным. Любое решение императоров, любое явление в природе было или хорошим, святым, или плохим, грешным. Животные, даже минералы, звезды, народы и отдельные люди жестко разделялись на "положительных" и "отрицательных", святых и грешных.
В XIII веке католики признали, кроме рая и ада, еще и чистилище - особое место, где души проходят искупление мелких, не "смертных" грехов. Потом они тоже попадают в рай, эти души. В западном христианстве появилось представление о зоне нейтрального - о личностях, явлениях и поступках, которые не грешны и не праведны.
Пока не затрагивалась сфера грешного и святого, западное общество могло изменяться, не ставя под сомнение свои важнейшие ценности. Научившись у арабов делать бумагу и создавая горнорудную промышленность, западные христиане и не грешили, и не приближались к святости.
Восточное христианство продолжало жить в мире, где не было ничего нейтрального - такого, что не было бы ни грешным, ни праведным. Благодаря этому византийские ученые состоялись как невероятнейшие моралисты, тратившие массу времени на объяснения того, как блаженны, скажем, птицы, склевывающие в садах насекомых; сколь велик Господь, сотворивший этих птиц, как они полезны для человека и вообще как хорошо, что они есть. Для них важны были не только, а часто и не столько факты, сколько их религиозно-морали-заторское истолкование.
Русь и в XIII, и в XVII веках в представлении русских оставалась святой землей, в которой все было абсолютно священно и праведно. Любая мелочь, включая обычай класть поясные поклоны, спать после обеда или сидеть именно на лавке, а не на стуле, была священным обычаем; отступиться от него значило в какой-то степени отступиться и от христианства. Естественно, в эти священные установки нельзя было вносить никаких изменений. Начать иначе пахать землю или ковать металл значило не просто отойти от заветов предков, но и усомниться в благодатности Святой Руси.
А все остальные страны, и восточные, и западные, рассматривались как грешные, отпавшие от истинной веры. Конечно, русские цари организовывали новые производства, заводили "полки нового строя". Нанимая немецких и шотландских инженеров и офицеров, цари ставили их над русскими рабочими и солдатами - просто потому, что они владели знаниями, которых у русских еще не было. Но даже в конце XVII века прикосновение к "инородцу" опоганивало; входить к нему в дом и есть его пищу было нельзя с религиозной точки зрения. Немцы оставались теми, кто используется, но у кого почти не учатся. А русское общество бешено сопротивлялось всяким попыткам его хоть немного изменить.