Различия в характерах и мировоззрении сестер отражались и на их внешнем облике. Они поразительно походили друг на друга. Обе белокурые, правда, у Элизабет волосы были помягче и попрямее, чем у сестры, а черты лица — более тонкие. Но Лайла казалась более чувственной. Обе голубоглазые, однако глаза Элизабет, спокойные и безмятежные, напоминали деревенский пруд, в то время как во взгляде Лайлы бушевала буря, как в Северной Атлантике.
Элизабет чувствовала бы себя комфортно в одежде из гардероба викторианской леди. Лайла ратовала за авангардистскую моду. Элизабет была осторожной и старательной. Прежде чем что-либо предпринять, она тщательно взвешивала все «за» и «против». Лайла же отличалась импульсивностью, напористостью. Поэтому и позволяла себе так безапелляционно судить о личной жизни сестры.
— Коль скоро ты работаешь в таком благодатном месте, почему бы тебе не подключиться к игре?
Элизабет сделала вид, будто не понимает, и спросила:
— У тебя разве нет сегодня приема?
Лайла была физиотерапевтом.
— Есть, только с половины пятого, и нечего увиливать от разговора. Когда кто-нибудь из этих мужчин, — она указала на два одинаковых застекленных эркера по обе стороны от входа в магазин, — попадется тебе на глаза, хватай его и держи покрепче. Что ты теряешь?
— Чувство собственного достоинства, прежде всего, — ответила Элизабет жестко. — Я не похожа на тебя, Лайла. Для меня секс не игра, а любовь.
Она налагает на человека определенные обязательства. — Лайла закатила глаза, словно хотела сказать: «Ну, начинается проповедь». — Впрочем, откуда тебе знать, ведь ты никогда не была влюблена. Лайла посерьезнела.
— Ну ладно, а теперь послушай меня. Я знаю, ты любила Джона. Но это хрестоматийный случай, не более того. Студенческая любовь. Бутылка содовой на двоих. И потом, ваши отношения были чертовски безупречны, даже противно. Но он мертв, Лиззи.
Она назвала сестру уменьшительным «Лиззи», а это означало, что они подошли в разговоре к самому главному. Лайла обошла прилавок, взяла Элизабет за руку и сжала ее в своих ладонях.
— Вот уже два года, как его нет. Но не оставаться же тебе монашкой. Зачем жить затворницей?
— Какая же я затворница? Я содержу магазин. Ты же знаешь, как много времени это отнимает. Никто не может сказать, что я целыми днями сижу дома, оплакивая свою судьбу. Я постоянно на людях, зарабатываю на жизнь, содержу детей, занимаюсь их воспитанием, в курсе всех дел.
— А как насчет твоих личных дел? Ну, пришла ты с работы, уложила детей в постель. Что дальше? Что делает вдова Бэрк для самой себя?
— К тому времени вдова Бэрк чувствует себя слишком усталой, чтобы думать о чем-либо, кроме отдыха и сна.
— В одиночестве.
Элизабет вздохнула, и на лице ее отразилось страдание, до того надоел ей этот вечный спор. Но Лайла не обратила на это никакого внимания.
— Сколько же можно тешить себя фантазиями?
— Это не фантазии.
Лайла рассмеялась:
— Мне лучше знать. Ты безнадежный романтик. Помню, как ты повязывала мне голову чайным полотенцем, воображая себя принцессой, которая ждет сказочного принца, а меня своей фрейлиной.
— И когда принц появлялся, ты бросала его в яму с огнедышащим драконом, — вставила Элизабет, смеясь, — заставляла его бороться и доказывать, на что он способен.
— Да, но когда дракон начинал одолевать принца, я приходила ему на помощь и спасала.
— Вот в этом и состоит различие между нами. Я никогда не сомневалась, что сказочный принц справится с драконом.
— Ты и сейчас ждешь принца, Лиззи? Мне не хотелось бы тебя огорчать, но, по последним данным, их просто не существует в природе.
— Увы, это так, — произнесла Элизабет задумчиво.
— Значит, надо забыть о принце.