РOMAH В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Ковент-гарден. Летний вечер. Дождь как из ведра. Со всех сторон отчаянный
рев автомобильных сирен. Прохожие бегут к рынку и к церкви св. Павла, под
портиком которой уже укрылось несколько человек, в том числе пожилая дама
с дочерью, обе в вечерних туалетах. Все с досадой всматриваются в потоки
дождя, и только один человек, стоящий спиной к остальным, по-видимому,
совершенно поглощен какими-то отметками, которые он делает в записной книжке.
Часы бьют четверть двенадцатого.
Д о ч ь (стоит между двумя средними колоннами портика,
ближе к левой). Я больше не могу, я вся продрогла. Куда девался Фредди?
Полчаса прошло, а его все нет.
М а т ь (справа от дочери). Ну, уж не полчаса.
Но все-таки пора бы ему привести такси.
П р о х о ж и й (справа от пожилой дамы). Это
вы и не надейтесь, леди: сейчас ведь все из театров едут; раньше половины
двенадцатого ему такси не достать.
М а т ь. Но нам необходимо такси. Не можем же мы стоять
здесь до половины двенадцатого. Это просто возмутительно.
П р о х о ж и й. Да я-то тут при чем?
Д о ч ь. Будь у Фредди хоть капля сообразительности,
он взял бы такси у театра.
М а т ь. Чем он виноват, бедный мальчик?
Д о ч ь. Другие ведь достают. Почему же он не может?
Со стороны Саутгемптон-стрит влетает Фредди и становится между ними,
закрыв зонтик, с которого стекает вода. Это молодой человек лет двадцати;
он во фраке, брюки у него внизу совершенно мокрые.
Д о ч ь. Так и не достал такси?
Ф р е д д и. Нет нигде, хоть умри.
М а т ь. Ах, Фредди, неужели совсем, совсем нет? Ты,
наверно, плохо искал.
Д о ч ь. Безобразие. Уж не прикажешь ли нам самим идти
за такси?
Ф р е д д и. Я же вам говорю, нигде ни одного нет. Дождь
пошел так неожиданно, всех застигло врасплох, и все бросились к такси.
Я прошел до самого Чэринг-кросс, а потом в другую сторону, почти до Ледгейт-цирка,
и ни одного не встретил.
М а т ь. А на Трафальгар-сквер был?
Ф р е д д и. На Трафальгар-сквер тоже ни одного нет.
Д о ч ь. А ты там был?
Ф р е д д и. Я был на Чэрингкросском вокзале. Что ж ты
хотела, чтоб я до Гаммерсмита маршировал под дождем?
Д о ч ь. Нигде ты не был!
М а т ь. Правда, Фредди, ты как-то очень беспомощен.
Ступай снова и без такси не возвращайся.
Ф р е д д и. Только зря вымокну до нитки.
Д о ч ь. А что же нам делать? По-твоему, мы всю ночь
должны простоять здесь, на ветру, чуть не нагишом? Это свинство, это эгоизм,
это...
Ф р е д д и. Ну ладно, ладно, иду. (Раскрывает зонтик
и бросается в сторону Стрэнда, но по дороге налетает на уличную цветочницу,
торопящуюся укрыться от дождя, и вышибает у нее из рук корзину с цветами.)
В ту же секунду сверкает молния, и оглушительный раскат грома как
бы аккомпанирует этому происшествию.
Ц в е т о ч н и ц а. Куда прешь, Фредди! Возьми глаза
в руки!
Ф р е д д и. Простите. (Убегает.)
Ц в е т о ч н и ц а (подбирает цветы и укладывает
их в корзинку). А еще образованный! Все фиалочки в грязь затоптал.
(Усаживается на плинтус колонны справа от пожилой дамы и принимается
отряхивать и расправлять цветы.)
Ее никак нельзя назвать привлекательной. Ей лет восемнадцать - двадцать,
не больше. На ней черная соломенная шляпа, сильно пострадавшая на своем
веку от лондонской пыли и копоти и едва ли знакомая со щеткой. Волосы ее
какого-то мышиного цвета, не встречающегося в природе: тут явно необходимы
вода и мыло. Порыжелое черное пальто, узкое в талии, едва доходит до колен;
из-под него видна коричневая юбка и холщовый фартук.