Пчела была служебным животным Богини-матери, от хеттской Ханнаханны до критской Реи; эта вечно женственная посредница между Небом и землей выступала также посредницей между живыми и мертвыми, поскольку имела отношение к хтонике: упоминается ее служение таким богиням, как Артемида, Деметра, Персефона, Кибела и египетская Нейт. В то же время пчела передавала людям от богов дар слова, поэтического и пророческого.
Мед считался пищей богов; те, кто причащался ему, получали бессмертие и божественный дар слова.
Этот символизм, повторюсь, был всем известен и замечательно общ по всему региону, но принадлежал к системе языческих представлений. Что же делает с таким чуждым материалом Библия? То же, что с рассмотренным выше солярным символизмом: известный символ трансформируется и ему предлагается новое значение – при сохранении намеков на прежний смысл.
Например, лев становится служебным животным Яхве, через него Бог наказывает неверных смертью, но при этом он остается и царским символом, и символом врагов Израиля, которых Господь победит.
Пчела также служит теперь Господу, и между прочим, выступает средством наказания Израиля – наказания чувствительного, но не смертельного. От ее женской ипостаси остается только женское имя Девора ("пчела"). И в самом имени пророчицы Деворы (Суд 4; 5) заключен намек на то, что пчела теперь преподносит дар слова – от Господа. Это недвусмысленно проявляется уже через игру слов: по-еврейски словоформы "пчелы" и "слова" пишутся и произносятся очень похоже: деворим и деварим соответственно. А мед в псалмах сравнивается со словами закона (см.: Пс 19/18).
Учитывая все это, мы можем подойти теперь к трактовке загадки Самсона. Отметим, что в ней просматривается не менее трех уровней смысла: первый – буквальный; второй – оче видно обсценный. Комментаторы обычно видят здесь просто грубый юмор; однако учтем, что секс в древности относился к области сакрального, этот мотив, связанный к тому же с метафорикой еды, может оказаться скорее намеком на культ богини плодородия, чьими священными животными были пчелы. Обращение к символам ведет нас к третьему, скрытому, символическому смыслу загадки.
Этот уровень понимания целиком строится на игре слов и полисемии ключевых словоформ.
Прежде всего, рой пчел, обнаруженный Самсоном в трупе льва (14:8), назван адат деворим ("сообщество пчел"). За неимением другого библейского примера невозможно судить, насколько принят был такой термин в обычной речи; однако в Библии слово эда ("сообщество") больше нигде не относится к животным; чаще всего с его помощью описывают общину Израиля (в параллели с кахал). А слово деворим ("пчелы") здесь очень естественно ассоциируется со словом деварим ("слова"), потому что это слово появляется как раз в предыдущей строке, где зачем-то сообщается, что Самсон "говорил" (вайедаббер) со своей девушкой (Суд 14:7).
Таким образом, странное словосочетание адат деворим ведет читателя к идеальному образу общины Израиля, "общины слов (закона)". Поскольку, как отмечено выше, Самсон типологически олицетворяет собой Израиль, можно думать, что в происшествии с пчелами имеет место символическая встреча реального, "жестоковыйного" Израиля с идеальным, не отступающим от заповедей закона. Мед как символ "сладости слов закона" стал доступен реальному Израилю благодаря послушанию Духу Яхве, Который и обеспечивает победу над местными царями и местными культами ("Ваалами и Астартами"), чьим символом здесь может выступать лев. "Мед" слов закона – это особая пища Израиля, поэтому его ест Самсон и едят праведные родители Самсона. Но свою новую родню, филистимлян, наш герой не угощает, предопределяя этим их судьбу.
Намек на "слова закона" или "слова Господа" подкреплен вторым значением слова эда: "свидетельство", "откровение". В смысле "свидетель слов (Господа)" сочетание адат деварим просматривается в тексте Нав24:26–27, где Иисус дает последние наставления народу. Этот ключевой текст, расположенный как раз на переходе к книге Судей, в смысловом отношении поддерживает указанную ассоциацию.
В значении "откровения слов Господа" эда присутствует в Пс 19/18 и 119/118, где многократно в параллелизме используются следующие словоформы: эдотеха ("откровения Твои"), торатеха ("закон Твой"), пикудеха ("повеления Твои"), мицвотеха ("заповеди Твои"), мишпатеха ("суды Твои"), а также две формы для сочетания "слова Твои": имратеха и девареха.
Таким образом, действительно, для читателя, знакомого со всеми этими текстами, за адат деворим ("пчелиный рой") просвечивает адат деварим ("свидетельство слов" или "община слов"), а пчелы и мед в загадке Самсона становятся знаком ниспосланного Богом Закона, который сладок, как мед, но и грозен, как пчела – для тех, кто неверен Господу.
Анализ загадки (14:14), синтаксический и морфологический, по параллелизму и антонимии, показывает, что лев здесь связывается с определениями "едок" (т. е. хищник), "сильный" – в смысле "жесткий", "жестокий", вообще "неприятный", ни к чему не пригодный, а мед выступает как нечто съедобное, то есть, полезное и в высшей степени приятное, а метафорически – еще и несущее высшее знание.
Не означает ли это, что так же, как мед появился в трупе поверженного льва, так и закон утвердится вследствие победы Израиля над "Ваалами и Астартами" (т. е. местными культами)? Но от Израиля потребуется активность и верность Духу Господа. В полифонии загадки есть место и для второго смысла: своим верным Господь даст победу над местными царями и политическое доминирование.
Можно думать, что в этом и заключалось послание с обещанием счастья – к Израилю, через его типического представителя, Самсона. Дошло ли это послание до адресата? Судя по поступкам – едва ли, и оно не изменило судьбы ни Самсона, ни Израиля. Самсон слепнет и вертит жернова, что сравнимо со схождением мифологического героя во мрак преисподней, в царство "пчелиной" богини. Израиль в конце концов тоже сойдет в "преисподнюю плена", так как был "слеп и глух" – к словам закона.
Но обоим светит луч надежды: нужно покаяться и воззвать к Господу – тогда вернется сила и будет обеспечена победа.
Вместе с тем, загадка была загадана филистимлянам, и это может означать, что Господь обращался также и к ним. Что же они поняли из предложенной им программы?
Мы видели, что первый, буквальный смысл загадки стал им известен через жену Самсона; она выступает здесь посредницей, передатчицей самого неважного слоя смысла, но это же делает ее предательницей, а не носительницей истинного знания.
Второй, обсценный смысл, связанный с топосом бугонии, вполне мог быть понятен филистимлянам, народу эгейского происхождения, знакомому с эгейскими традициями. Для израильтян, которые должны были держать в уме трансформацию языческих символов в яхвистские, символизм этого уровня вел к третьему, религиозно-символическому смыслу загадки (который они, тем не менее, не восприняли, или ничем не показали, что восприняли). Но что поняли филистимляне?
Как ни странно, их ответ предполагает включенность в ситуацию. Интересно уже то, что на вопрос, заданный в утвердительной (или описательной) форме, они отвечают в форме вопросительной: "Что слаще меда? И что сильнее льва?" Ответ инвертирован также по расположению фигурантов: лев и мед меняются местами. Эти инверсии как будто намекают на смысловые пласты, не лежащие на поверхности; помочь прояснить их могло бы, опять таки, обращение к культурному контексту. Следует учесть, что в древности загадка чаще играла роль ритуальную, чем просто игровую. В рамках этих представлений, общих для многих архаичных традиций, ответ филистимлян может восприниматься как вопросная часть ритуальной загадки, которая всегда предполагает содержание вопроса о высших ценностях мира и содержит ответ в себе самой, но не на уровне тавтологии, а на уровне сакрального знания об этих высших ценностях, доступного лишь посвященным. В ритуале вопросы, как показывает Топо-ров, организованы в иерархическую цепь и "в своей совокупности исчерпывают смысловую структуру мифопоэтической модели мира". Такая цепь "акцентирует основную вертикальную ось мира" и, в связи с этим, "загадка предполагает не любой вопрос, а лишь вполне определенный, ограниченный сферой сакральной значимости", и ответ на него, "содержащий скрытые смыслы, должен быть принципиально скрыт". Хотя нам ничего не известно о "загадочных" ритуалах в библейском мире, совсем не учитывать подобные представления все же нельзя, поскольку они восходят к очень древнему типу организации человеческого общества.