20 августа Рано утром произведено обследование "Курска" с судна "Сивей Игл" необитаемым аппаратом. Во второй половине дня глубоководные водолазы компании "Столт Оффшор" опустились к подводной лодке, обследовали люк и подавали сигналы, пытаясь узнать, есть ли живые люди на лодке. Ими подтверждено повреждение люка, поэтому использование английского аппарата LR-5 было признано нецелесообразным. Вечером предприняты попытки открыть люк. Водолазы-инструкторы с судна "Сивей Игл" доставлены вертолетом на аналогичную подводную лодку "Орел" в одной из баз Северного флота для изучения конструкции спасательного люка и способов его открытия.
21 августа Утром водолазы открыли верхний аварийный люк шлюзовой камеры, к полудню был открыт нижний люк камеры. Подтверждено, что экипаж подводной лодки погиб. В связи с тем что контракт с компанией "Столт Оффшор" норвежскими ВС заключен на проведение спасательной операции, которая считается законченной после открытия спасательного люка и подтверждения гибели всего экипажа, дальнейшие работы остановлены. Вечером начаты переговоры командования флота с компанией о продолжении работ по эвакуации тел погибших моряков с лодки. Компания отказалась продолжать такие работы.
22 августа Днем, после подтверждения руководством компании отказа продолжать работы на месте аварии, суда "Норманд Пионер" и "Сивей Игл" убыли из района аварии.
Глава третья
ВИЗИТ К "АНТЕЮ"
Я ехал в Североморск и Видяево с надеждой, что все прояснится, что то, о чем не скажут большие начальники, придет по "матросскому телеграфу". Слава богу, на Северном флоте ещё осталось немало моих бывших сослуживцев и добрых знакомых. Однако и "матросский телеграф" давал весьма разноречивые версии. Никто толком ничего не знал… Только предположения, только догадки, только версии… Да и немудрено: более загадочной и тяжелой катастрофы флот ещё не знал.
Права Ирина Лячина: "Россия начинается с Видяева".
Видяево – заколоченные многоэтажки, словно брошенные избы. Засиженные бакланами рубки выведенных в отстой атомарин – жутковатое зрелище плавучего кладбища.
Смотрел и невольно вспоминал стихи Евгения Сигарёва, написанные о Видяеве и видяевских вдовах:
На скалах гарнизона заполярного
Оставил роспись чаячий помет.
Где лодки отдыхают на приколе,
Торить вам три дороги до седин:
Одну – детьми протоптанную к школе,
Вторую – в клуб да третью – в магазин.Там хлеб да чай подмокший на прилавке.
Там с шиком военторговским рука
Транжирит заполярные надбавки
За баночку сухого молока.Там живы жестяные рукомойники
И не понять, где лето, где зима.
От ветра воют, словно по покойнику,
Холодные щелястые дома.Не греет быт паласами неброскими.
От сквозняка оконный переплет
Заклеен впрок бумажными полосками,
Нарезанными из журнала мод.Проходят годы строевыми песнями.
У мужа в море бесконечен путь.
Уж поскорей бы дослужить до пенсии,
Пожить по-человечески чуть-чуть.Но вот однажды где-то охнут мамы
И, обронив конверт, заголосят.
В Россию возвратятся телеграммы
С пометками, что выбыл адресат.Однажды к вам придут однополчане
И виновато поглядят на вас.
И полыхнет полярное сиянье,
Затмив слезой сиянье ваших глаз.Простите нас, нам не дойти до суши,
Оставшимся на вечном рубеже.
Вы столько раз спасали наши души,
Что нам пора подумать о душе…
Но пуще всего резанул по сердцу белый листок на дверях Дома офицеров флота, извещавший родственников моряков "Курска", где и когда они смогут получить капсулы с водой, взятой с места гибели их мужей, сыновей, братьев… Стеклянная пробирка с морской водой – это все, что увезут они домой. Больше слез пролито, чем той воды увезено.
Музейный работник переснимал фотографии из личных дел погибших моряков – для Книги памяти, которая будет издана в Курске. Раскладываю карточки, вглядываюсь в молодые лица – усатые, чубатые, лысоватые, задорные, грустные, лихие, вдумчивые… Какой страшный пасьянс судьбы. За что? Почему?
"Моряк должен свыкнуться с мыслью умереть в море с честью. Должен полюбить эту честь…" Эти жестокие, но верные слова произнес человек, который подтвердил их правоту собственной жизнью, – адмирал Степан Осипович Макаров.
…Получив все необходимые "добро" на посещение однотипного с "Курском" "Воронежа" – он и стоит-то у того же самого плавпирса, от которого ушел навсегда его атомный собрат, – вступаю на округло-черный, обрезиненный борт. Первым делом иду в корму, туда, где поблескивает широкий круг шлифованной стали – комингс-площадка аварийно-спасательного люка. Именно там на "Курске" и развернулась главная драма спасательной операции. Именно сюда пытались опуститься подводные аппараты, рискуя задеть вертикальный стабилизатор, мощное рубило которого торчит почти у самой площадки. Тем не менее наши "бестеры" и "призы" не раз и не два садились на этот пятачок. Не представляю себе, какая сила заставила треснуть это массивное стальное кольцо. Этого никто не предполагал, в это даже сразу не поверили. Но в цепи роковых обстоятельств было и это звено – трещина в комингс-площадке, не позволившая герметизировать стык спасательного аппарата с лодкой.
А вот и буй, который экипаж "Курска" не смог отдать. Большой поплавок из белого пластика, на нем надпись на двух языках: "Не поднимать. Опасно". Дурацкая надпись. Нашего человека слово "опасно" только раззадорит, и буй он обязательно поднимет, оборвав трос, связующий его с затонувшей субмариной. Не всякий мореход поймет, что нужно делать при встрече с такой находкой, поспешит пройти мимо опасного места. Там другое должно быть – что-то вроде "SOS! Subsunk!" – "Аварийная подводная лодка!".
Самое главное – буй не приварен. Пластик к резине сварка не возьмет. Слава богу, все обвинения экипажа "Курска" в столь распространенном грехе отпадают. А носовой буй?
– А носового нет, – поясняет мне заместитель командира дивизии атомных подводных лодок капитан 1-го ранга Леонид Поведёнок. – Проектом не предусмотрен. Кормовой же можно отдать только из центрального поста, а не из седьмого отсека. Такая вот особинка…
Хреновая особинка. В центральном нажимать на кнопку отдачи буя было уже некому. А вот в седьмом были люди, которые бы могли выпустить буй, будь там соответствующий механизм…
Мы возвращаемся к рубке. Вход в подводный крейсер довольно удобен: обычно в лодку надо спускаться по глубокому стальному колодцу, внутри которого вертикальный трап, здесь же через боковой рубочный люк попадаешь в просторный "тамбур" – в спасательную камеру, которая может вместить сразу весь экипаж и, отделившись от аварийной лодки, всплыть на поверхность. Это своего рода подводная лодка в подводной лодке. Мысленно рассаживаю ребят с "Курска" по окружности капсулы в два яруса. Голубых деревянных рундуков-сидений на всех хватило бы. Но входить в эту спасательную камеру уже было некому…
Такими всплывающими капсулами оснащены подводные лодки третьего поколения, и этот общий шанс на спасение резко снижает ощущение безысходности, которое охватывает всякого, кто спускается в тесный разноярусный лабиринт корабля.
Чтобы попасть, наконец, внутрь самого подводного крейсера, надо спуститься по стальной шахте глубиной в полтора человеческих роста. Снизу она перекрывается такой же литой крышкой люка, как и сверху – в крыше камеры, как и в её боку. Спрыгиваешь с последней перекладины – и сразу же дверь в центральный пост. Овальный зал с множеством пультов, приборов, экранов. У каждого свой "алтарь" – у механика, у ракетчиков, у торпедистов… Все компактно, удобно и даже просторно. Не могу представить, что все это залито водой, мертво, темно… Вот здесь – у перископа – наверняка стоял в тот последний миг командир – капитан 1-го ранга Геннадий Лячин. У него было точно такое же черное кресло с мягким подголовником. В правом углу – "пилотское" кресло, здесь сидел главный боцман "Курска" старший мичман Александр Рузлёв, опытнейший специалист, отучившийся три года в Высшем военно-морском училище подводного плавания…
Теперь в торпедный отсек. Он совсем рядом. Он слишком близок – всего через одну не самую толстую переборку. В классическом варианте центральный пост всегда отделен от торпедного отсека ещё одним. Но… В конструкции "Антея" много других нестандартных решений, поскольку необычно и его назначение – "истребитель авианосцев". Субмарин с такой специализацией не строили нигде и никогда.
Торпедный отсек поражает своим объемом и размером – с баскетбольную площадку. Только вместо корзин – задние крышки торпедных аппаратов, а вместо мячей – округлые "головы" стеллажных (запасных) торпед. Они заполняют все свободное пространство в три яруса. Тяжеленные "сигары" висят над головой, зажатые в струбцины. Так и кажется – рухнут от любого толчка.
– Не рухнут… – усмехается мой провожатый. – А если и рухнут – не взорвутся.
Я ему верил, сам знал случаи, когда при погрузке торпеды падали на причал, и ничего.
– Значит, и те, что были на "Курске", тоже не могли сдетонировать от удара лодки о грунт?
– Что те, что эти – не могли. Однозначно.
С отцом замкомдива, Михаилом Поведёнком, который возглавлял в свое время штаб нашей бригады, мы не раз выходили в этот же самый полигон, где лежит теперь "Курск". Именно поэтому я и спросил его сына:
– Леонид, ты можешь сказать мне, как сказал бы отцу родному, почему там рвануло? Доработчики намудрили?